Do Rzeczy: Какие отличительные черты есть у российского империализма?
Анджей Новак: Британский историк Джеффри Хоскинг (Geoffrey Hosking) очень верно подметил, что если у Англии, Франции или Испании были империи, то Россия империей остается. Речь идет не о времени — в первых трех случаях прошедшем, а в четвертом — настоящем, а разнице между «иметь» и «быть». Англия или Франция могут существовать без колоний, а Россия отказаться от империи не в состоянии, ведь ее колонии (периферии, захваченные земли) не отделяет от центра «большая вода». «Естественные» границы России — это с одной стороны Атлантический, а с другой — Тихий океан. Пока ей удалось подчинить себе лишь часть этой территории. С завоеванными народами она тоже обходилась специфично. Непокорные элиты подневольных народов подвергались преследованиям, при этом локальное самосознание и местные органы управления продолжали существование. Обычной практикой в рамках имперской политики России (даже еще до того, как Петр I, начавший разворот к Европе, внедрил название «Российская империя», которое отсылало к Древнему Риму) было истребление или переселение людей, живших на захваченных территориях. Первой жертвой Московского княжества стал Великий Новгород. Новгородскую «верхушку» вырезали, часть жителей переселили, а их место заняли подчиняющиеся новым властям элиты с территорий, которые контролировала Москва. Этот метод использовался вплоть до середины XX века, о чем прекрасно помнят последние оставшиеся в живых свидетели ликвидации Восточных Кресов (регионы современной Украины, Белоруссии и Литвы, до 1939 года входившие в состав Польши, — прим. пер.).
- В своей новой книге «Метаморфозы Российской империи 1921-1921 годы. Геополитика, оды и народы» вы указываете три фактора, сформировавшие геополитическую ориентацию России: наследие Золотой Орды, «собирание земель русских» и защита православия. Насколько первый из них повлиял на то, что Россия стала жестоким центристским иерархическим государством?
— Длившееся два века монголо-татарское иго не сыграло решающей роли, здесь сплелись разные обстоятельства. Во-первых, выживать в условиях сурового севера, где находится колыбель русского народа, было очень сложно. Во-вторых, управлять огромным пространством, которое не ограничивают естественные преграды, можно только сильной рукой. В-третьих, Россия, лежащая в евразийском пограничье, продолжала территориальную экспансию, подчиняя азиатские народы. Она двигалась, не как монголы, из Азии в Европу, а в противоположном направлении, принимая традиции и методы управления своих предшественников.
- Россия обречена оставаться агрессивной империей с авторитарным режимом?
— Нет, это не приговор, нельзя сказать, что империализм у россиян в крови. Однако в результате стечения исторических обстоятельств в России сформировалась специфическая политическая культура, отличающаяся от европейской. Суть ее отличий лучше всех уловил выдающийся российский историк и семиотик Юрий Лотман. Он говорит о двух политических культурах. В первой подданные вверяют свою судьбу властителю, а тот с их позволения делает то, что считает верным. Во второй подданные (граждане) заключают с лидером договор, обе стороны которого имеют равные права. В России сформировалась культура первого типа: власть выступает там субъектом, которому беспрекословно подчиняется народ. На это накладывается также особое отношение к насилию. Кто-то, кто плохо знает эту страну, но придерживается политкорректного подхода, может счесть такой тезис возмутительным, однако, это не диагноз русофобов, а то, какими видят себя сами россияне.
Достаточно почитать известного современного российского писателя Захара Прилепина. В своих романах, действие которых разворачивается в Чечне или на Соловецких островах, он совершенно спокойно и даже с восхищением, в котором сквозит презрение к жизни, пишет об истреблении тысяч врагов России — как своих соотечественников, так и чужаков. Царь или Сталин имеют право убивать в том числе собственных граждан, если это служит интересам империи. "Пускай я раб, но раб царя вселенной«, — так описал суть этого менталитета Лермонтов.
- Вы пишите в своей книге, что царица Екатерина II, объясняя необходимость раздела Польши, использовала два аргумента. Европейцам она говорила о подавлении «якобинского» бунта непокорных поляков, а на внутриполитической арене — о собирании земель русских. В одной из ее записок граница Польши практически совпадает с появившейся позднее так называемой линией Керзона. Екатерина подчеркивала, что она не забрала ни пяди польской земли, вернув только землю русскую. Почему ее последователи, несмотря на то что они ориентировались на просвещенную Европу, частью которой де факто выступала Речь Посполитая, решили присвоить также этнические польские земли?
— Территория современных Украины, Белоруссии и Литвы, лежащие на восток от Буга, благодаря Унии с Польшей в течение четырех веков находились под сильным влиянием упоминавшейся выше культуры общественного договора, европейской цивилизации. Россия, даже когда ей управляли такие «просвещенные» монархи, как Екатерина II, вела на этих землях православную реконкисту, стремясь закрепить свой контроль.
Российские правители были убеждены, что Россия выступает наследницей прежней Киевской Руси. Но это было фикцией. Последователи Екатерины убедились, что территории, которые в X-XII веке считались русскими, в культурном плане уже не напоминают ни прежнюю, ни современную им Россию. Традиции, политическая культура связывали их уже с наследием Речи Посполитой. Сложно было ожидать, что представители польской или полонизированной шляхты (полмиллиона человек), живущие на восточном берегу Буга, внезапно провозгласят себя носителями русского самосознания.
- Значит, чтобы вернуть прежнюю Русь, нужно было уничтожить Польшу?
— Да. Речь шла не об уничтожении поляков как этнической группы, а о ликвидации конкретной политической культуры, которую Речь Посполитая создала на огромном пространстве между Балтийским и Черным морями. Попытки русифицировать этот регион за сто лет не принесли результата. Это произошло не потому, что польская стихия победила, а потому, что в это время начали формироваться украинское, белорусское, литовское самосознание.
- В своей книге вы упоминаете о мечтах части польских элит: эти люди смирились с доминированием России, но хотели создать в ее рамках автономию, которая стала бы для царской империи чем-то вроде того, чем была Греция для Римской империи, то есть подчиняющейся центру слабой в политическом, но сильной в культурном плане провинцией. Почему претворить в жизнь такой план было по определению невозможно?
— В первые годы своего существования Царство Польское действительно обладало либеральной автономией. Важен был сам факт того, что на карте Европы вновь появилось название польского государства. Однако Александру I в итоге пришлось ужесточить свою позицию. Дело было не в том, что польский истеблишмент требовал от царя распространить автономию на все земли, захваченные во время разделов. В первую очередь автономия Царства Польского не устраивала российские элиты: им не нравилось, что оно стало полигоном для испытания либеральных институтов и получило собственную конституцию и парламент раньше, чем россияне. В итоге победила концепция придворного историка Николая Карамзина, который считал, что существование Польши в любой форме угрожает России. Он опасался, что польское государство начнет в более или менее открытой форме стремиться вернуть себе Гродно и Вильно, а потом Киев и Смоленск. Такова суть российского империализма: он считает господство над землями Речи Посполитой геополитическим ключом к Европе, а одновременно опасается перспективы полного распада.
- Какое место в истории развития российского империализма занимает коммунизм?
— Советская России продолжала геополитический курс Российской империи. Лозунги Ленина на самом деле мало отличались от тезисов евразийцев, которые собирались выступить вместе с Азией против Европы. Советские коммунисты хотели «освободить» порабощенных жителей азиатских и африканских колоний Запада. В имперской риторике России всегда присутствовала идея «защиты слабых». Она звучала даже в выступлении российского премьер-министра Путина в Гданьске 1 сентября 2009 года. Он заявил, что одной из причин развязывания Второй мировой войны стал несправедливый по отношению к Германии Версальский договор. Получается, что 17 сентября 1939 года Россия в очередной раз вступилась за пострадавших: не только за притесняемых «польскими панами» украинцев и белорусов, но и за Третий рейх — жертву решения Запада.
- Самый большой раздел в вашем новом труде посвящен концепции евразийства. Какое место отводится в ней Польше?
— Евразийство, по задумке, должно было перенаправить российскую экспансию в Азию, поэтому изначально казалось, что у Польши появятся шансы на мирное сосуществование у западных рубежей империи. Такие надежды питал, в частности, Роман Дмовский (Roman Dmowski).
- Евразийство остается популярной концепцией в кругах российских элит, а Польша уже не предъявляет претензий на «давние русские земли», так что этот антипольский аргумент Екатерины II и Карамзина утратил актуальность. Что в таком случае мешает нам сблизиться с Россией?
— Польские сторонники такого «сближения» забывают о давних традициях российско-немецкого сотрудничества. У нас с этой традицией связаны только отрицательные воспоминания, а в России и Германии (а также в некоторых кругах других западных стран) ее оценивают положительно. Один оксфордский профессор выпустил недавно книгу, посвященную истории Первой мировой войны, в его работе проводится мысль, что к катастрофе привел именно разрыв сотрудничества между этими двумя государствами. Союз россиян и немцев преподносится как единственная гарантия выживания Европы в том числе в безумном мире начала XXI века. Раз взаимодействие России и Германии настолько естественно и благотворно, то зачем между ними нужно какое-то еще государственное образование? Люди, мечтающие о сотрудничестве с Москвой, не понимают, что имперская логика будет всегда подталкивать ее к контактам не с нашей страной, а с Берлином.
- Однако Путин до сих пор не завоевал даже «Новороссию». Он не прислушался к уговорам таких сторонников империализма, как Дугин, Стрелков или Прилепин, и остановился. Почему вы думаете, что он не решит пойти дальше?
— Путин — более благоразумный политик, чем наивные идеалисты, придерживающиеся радикальных имперских взглядов, которым хотелось бы с калашниковым наперевес двинуться в Европу уничтожать врагов России.
- Путин хочет того же самого, но предпочитает не спешить? Не выступает ли частью этого плана концепция раздела Украины между Польшей и Россией, о которой в последнее время пишет агентство «Регнум»?
— Подобные предложения мы слышим уже лет 30. Цель — Украина. Удивительно, насколько действенной оказалась российская антиукраинская пропаганда, распространяемая в Польше. Путин может позволить себе отказаться от военных операций. Он хочет убедить украинцев (предварительно их унизив), что в контексте конфликта с Варшавой, отсутствия перспектив на интеграцию ЕС и того, что однажды США перестанут поддерживать Киев, единственный путь для их страны — это возвращение под крыло Российской империи. Польшу Путин пока покорять не будет, наша страна идет в его меню следующим пунктом.
- Когда, каким образом и почему он нас «съест»?
— Отталкиваясь от исторического опыта, можно обрисовать два возможных сценария развития событий. В первом экспансия остановится на Буге и Сане (ни один российский империалист не позволит отдать Львов полякам, ведь это «исконно русский город»). Польше позволят существовать в ее «этнических», то есть фактически современных границах, но при условии, что она откажется от самостоятельной внешней политики и членства в НАТО. Политический режим придется адаптировать к российской модели, ведь если в России будет авторитаризм, а у нас демократия, российские диссиденты начнут искать поддержки в «якобинской» Варшаве. Сталин всегда говорил, что поляки должны относиться к Москве дружественно не только на внешнеполитическом, но и на внутриполитическом уровне. Столетием ранее то же самое подчеркивали декабристы. Значит, в Польше нужно изменить политическую культуру по российскому образцу.
Если никто в Польше не будет бунтовать, наше государство сможет продолжить существование, но если даже небольшая группа наших соотечественников решит протестовать, россияне заключат: «Зачем нам эти строптивые поляки, раз за Одрой у нас есть настоящий серьезный партнер по переговорам». И уже ничто не остановит Россию и Германию от того, чтобы установить общую границу. Так выглядит второй сценарий. Я не утверждаю, что именно таков план Путина, но не принимать во внимание этот вариант развития событий было бы неосмотрительно, ведь такие решения буквально вписаны в культурный код представителей российской элиты. Именно об этом я пишу в своей книге «Метаморфозы Российской империи».
