27 января 2018 года Владимир Путин стал лидером России с самым продолжительным сроком правления после Иосифа Сталина. Однако в тот день не было ни парадов, ни фейерверков, ни открытий до неприличия позолоченных статуй, ни неуместных демонстраций ядерных ракет на Красной площади. В конце концов Путин не хотел, чтобы его сравнивали с Леонидом Брежневым — престарелым советским лидером с кустистыми бровями, чей рекорд пребывания во власти он только что побил. Брежнев, который управлял Советским Союзом с 1964 по 1982 год, был лидером суровой молодости Путина, а также продолжительного застоя, который предшествовал распаду империи. В конечном счете Брежнев превратился в героя миллионов анекдотов: дряхлый дед дряхлого государства, машинист российского поезда, едущего в никуда. «Сталин доказал, что этой страной может управлять только один человек, — говорилось в известном анекдоте. — Брежнев доказал, что страной можно вообще не управлять».

Путин, ставший лидером России в эпоху, когда стране требовалось управление — или по крайней мере, видимость такового, — предпочитает другие модели для подражания. И больше всего ему нравится — весьма нескромно с его стороны — Петр Великий. В атмосфере неопределенности и повсеместной преступности постсоветского Санкт-Петербурга 1990-х годов, когда Путин был заместителем мэра города, он решил повесить в своем кабинете портрет царя-новатора, который выстроил этот город на костях тысяч крепостных, чтобы прорубить «окно в Европу». На том этапе своей карьеры Путин не был Романовым: он был всего лишь никому не известным бывшим подполковником КГБ, успевшим примерить на себя роли переводчика, дипломата и университетского администратора, прежде чем внезапно стать правой рукой первого демократически избранного мэра Санкт-Петербурга. Путин рос в послевоенных дворах этого города, и они с семьей жили так бедно, что в его автобиографии рассказывается о борьбе с «полчищами крыс» в коридоре коммуналки, где он жил вместе с родителями в одной комнате и где не было ни горячей воды, ни плиты.

Петр Великий вряд ли рассчитывал стать для Путина моделью для подражания, однако он ею стал и до сих пор остается. Ранее этим летом в ходе своего продолжительного и хвастливого интервью газете «Файнэншл таймс», в котором он заявил об упадке западного либерализма и о признании Западом нереалистичности мультикультурализма, на вопрос о том, каким мировым лидером он восхищается больше всего, Путин не колеблясь ответил: «Петром Первым». Редактор «Файнэншл таймс» попытался возразить ему: «Но он уже умер». На что Путин ответил: «Он будет жить до тех пор, пока будет жить его дело».

Неважно, откуда взялось его восхищение Петром Первым, на протяжении своего 20-летнего правления Путин изображал из себя царя в той же мере, что и советского генерального секретаря. Религией, которой поклонялся Путин, была вовсе не идеология марксизма-ленинизма, которой его насильно пичкали в школе, а героические проявления мощи сверхдержавы, которые он видел по телевидению, и имперское великолепие его поблекшего, но все еще амбициозного родного города — города Петра. Сила стала его символом веры, шла ли речь о людях или о странах, а лозунг российских императоров — «Православие, самодержавие, народность» — гораздо лучше объясняет природу сегодняшнего путинизма, нежели советские хвалебные гимны о солидарности трудящихся всех стран и о героизме рабочих, которые Путину приходилось в детстве заучивать наизусть. Брежнев стал для Путина не образцом для подражания, а предостережением, и, если так было, когда Путин служил офицером КГБ в эпоху разрядки напряженности и заката Советского Союза в 1980-х годах, это тем более актуально сейчас, когда Путин сталкивается с парадоксом своего собственного продолжительного правления, которое определяется длительностью и одновременно хронической незащищенностью.

Вероятно, слово «незащищенность» многим покажется не слишком подходящим словом в данном случае: Путин правит Россией почти 20 лет, и в некотором смысле сейчас он находится на пике своей власти, выступая в роли образца для современных авторитарных лидеров. В первые годы текущего столетия, когда постсоветская волна демократизации еще казалась неумолимой, Путин сумел резко изменить курс России, восстановив централизованную власть Кремля и вернув своей стране ее место на мировой арене. Сегодня в Вашингтоне и некоторых европейских столицах в Путине видят универсального злодея, против которого были введены санкции в связи с вторжением России на территорию двух соседних государств — Грузии и Украины, — и с провокациями, направленными на западные страны, включая вмешательство России в американские президентские выборы 2016 года на стороне Дональда Трампа, а также её попытки отравить людей при помощи вещества нервно-паралитического действия на британской земле. Его военное вмешательство в сирийскую гражданскую войну помогло спасти режим Башара Асада, превратив самого Путина в самого влиятельного российского игрока на Ближнем Востоке со времен Брежнева. Его укрепляющийся альянс с Китаем способствовал началу новой эпохи соперничества крупных держав с США. Наконец, создается впечатление, что Путин добился формирования многополярного мира, о котором он мечтал с момента своего прихода к власти, решительно настроенный пересмотреть победу США в холодной войне. Более того, Путину сейчас всего 66 лет, он кажется здоровым, полным сил и способным править страной еще очень долго. Его режим никак нельзя назвать геронтократией, — по крайней мере, пока.

Но если Путин и стремился быть безжалостным современным царем, то ему так и не удалось стать тем всевидящим и всесильным правителем, которым его часто изображают. Он — избранный лидер, хотя выборы в России — это фикция, и его текущий срок полномочий закончится в 2024 году, когда, согласно требованию конституции, ему придется покинуть президентский пост, — если только он не добьется внесения изменений в конституцию, чтобы продлить свой срок полномочий (Кремль уже рассматривал такую возможность). Внутри России Путин сталкивался с гораздо большим количество проблем, чем может показаться, если рассматривать его фанфаронство на мировой арене. Он контролирует крупные СМИ, парламент, суды и службы безопасности, — при Путине влияние последних выросло практически до масштабов советской эпохи. Однако после победы на последних президентских выборах 2018 года, когда он набрал 77% голосов, его рейтинг резко упал. Согласно результатам опроса, проведенного минувшей весной, только 32% опрошенных россиян сказали, что они доверяют президенту, — это был самый низкий рейтинг за 20 лет его правления. Однако потом Кремль потребовал внести изменения в методы проведения опросов, и теперь рейтинг Путина колеблется в районе 65%, хотя в 2014 году, сразу после аннексии Крыма, он почти достиг отметки в 90%. Начавшаяся после аннексии Крыма война на востоке Украины загнала его в тупик. Сегодня протесты уже стали привычным явлением в крупных российских городах, — решение увеличить пенсионный возраст оказалось чрезвычайно непопулярным, — а истинная оппозиция, как выяснилось, все еще существует, и ее возглавляют такие люди, как борец с коррупцией Алексей Навальный. У Путина до сих пор нет очевидного преемника, и сегодня кремленологи сообщают о всплеске внутренней борьбы между службами безопасности и представителями бизнеса. Это свидетельствует о том, что борьба за постпутинскую Россию уже началась.

На каждом этапе долгого и исполненного событиями правления Путина возникали подобные моменты неопределенности, и зачастую мы наблюдали огромный разрыв между анализом этих моментов, проведенным в далеких столицах, где Путина как правило рассматривали как классического диктатора, и анализом, проведенным внутри России, где в действиях президента и его правительства часто усматривают халтуру, в которой смешивались некомпетентность, инерция и тирания. Термин «застой» перестал автоматически ассоциироваться с эпохой Брежнева, поскольку его все чаще стали применять для критики Путина и состояния страны, которую одолевают повсеместная коррупция, санкции, экономическая отсталость и отсутствие программы для решения этих проблем. В конце 2018 года бывший министр финансов России Алексей Кудрин, работавший при администрации Путина, сказал, что экономика России попала в «серьезную застойную яму». Как пишет экономист Андерс Ослунд (Anders Aslund) в своей новой книге «Кумовской капитализм России» (Russia's Crony Capitalism), эта страна превратилась в «крайнюю форму плутократии, которой авторитаризм необходим для выживания», и Путин тоже принимал участие в разграблении России, успев многократно стать миллиардером, пока его страна подвергалась все большей изоляции из-за его агрессивной внешней политики.

Выживание — его самого и его режима — часто является той целью, которая лучше всего объясняет как внутриполитические, так и внешнеполитические решения Путина. В 2012 году, когда Путин вернулся на президентский пост, поработав четыре года премьер-министром, чтобы соблюсти требования российской конституции, народ встретил его массовыми демонстрациями. Они потрясли Путина до глубины души, и его убежденность в том, что уличные протесты могут с легкостью перерасти в революцию, угрожающую режиму, является ключом к пониманию его нынешнего и будущего поведения. На международной арене самым сильным стимулом для Путина стала перспектива свержения лидера другой страны — и неважно, насколько жестоким был этот лидер и насколько сильно он заслуживал, чтобы его свергли. В самом начале своего президентства Путин выступил против «цветных революций», прокатившихся по бывшим советским республикам, — против революции роз 2003 года в Грузии, оранжевой революции 2004 года на Украине и тюльпановой революции 2005 года в Киргизии. Путин решительно осудил свержение Саддама Хусейна в Ираке, Хосни Мубарака в Египте и Муаммара Каддафи в Ливии. И Путин даже развязал войну после того, как его союзник Виктор Янукович, бывший президент Украины, был вынужден бежать на фоне мирных уличных протестов. Путин — противник революций до мозга костей, и это понятно, если учесть, как все начиналось.

Из Дрездена в Кремль

Первая революция, которую пережил Путин, стала для него травмой, которую он никогда не забудет, — падение Берлинской стены в 1989 году и последовавший за ним крах коммунистического режима в Восточной Германии. Это произошло, когда 36-летний агент КГБ работал под прикрытием в Дрездене. Тогда Путин и его подчиненные были вынуждены самостоятельно решать, что им делать в тот момент, когда разъяренные жители Восточной Германии угрожали взять штурмом то здание, где они работали. Позже он вспоминал, что они «день и ночь» жгли документы, пока ждали помощи от своих. К тому моменту все иллюзии Путина уже рассеялись, потому что он своими глазами видел огромную разницу между относительно высоким уровнем жизни в Восточной Германии и нищетой, которую наблюдал у себя на родине. Теперь он столкнулся с тем, что руководство его страны, слабое и нерешительное, бросило его. «Мы не можем ничего делать без приказов из Москвы, — говорили ему. — А Москва молчит».

Вероятно, это самый запоминающийся отрывок из мемуаров Путина «От первого лица», которые были опубликованы в 2000 году и которые остаются ценным источником информации, необходимой для понимания истории российского президента, и одновременно своеобразным документом, где он еще на заре своего президентства изложил большую часть своей политической программы, которую в скором времени он начал воплощать в жизнь. Революция в Восточной Германии, оставившая глубокий след в душе Путина, оказалась всего лишь прелюдией к тому, что он считал и до сих пор считает величайшей катастрофой, — прелюдией к краху и распаду Советского Союза в 1991 году. Это стало поворотным моментом во взрослой жизни Путина, трагедией, последствия которой он намерен исправить.

Всего за десять лет Путин прошел путь от территориальной разведточки в Дрездене до поста президента России, став главой Кремля в 1999 году, когда Борис Ельцин лично объявил имя своего преемника. Ельцин, который в тот момент уже был стар и много пил, принес в Россию демократию после распада Советского Союза, однако именно из-за него россияне разочаровались в этой самой демократии, которая стала ассоциироваться с экономическим кризисом, разгулом преступности, разворовыванием государственных активов бывшими коммунистами, которые в одночасье превратились в капиталистов. К концу второго президентского срока Ельцин уже едва мог говорить и находился в окружении своей «семьи» — родственников и помощников, которые очень боялись, что, как только Ельцин потеряет власть, они лишатся защиты и столкнутся с уголовными преследованиями.

Путин прибыл в Москву в очень подходящий момент и всего за несколько лет поднялся с незначительной должности в президентской администрации до главы службы-преемницы КГБ — Федеральной службы безопасности. Позже его назначили премьер-министром, и он стал одним из целой серии молодых помощников, которых Ельцин часто менял. Но Путин оказался другим. Он развязал жестокую войну в сепаратистской республике Чечня в ответ на серию произошедших в России терактов, смутные истоки которых продолжают подпитывать многочисленные гипотезы о том, что ФСБ, возможно, сыграла не последнюю роль в их организации. Его демонстрации силы и жесткости изменили российскую политику, и советники Ельцина решили, что этот ветеран КГБ, — которому было немногим за 40, — является тем самым верным человеком, который их защитит. В марте 2000 года Путин одержал победу на своих первых президентских выборах. На последующих выборах у него тоже не было серьезных соперников, поэтому Путин никогда особенно не задумывался о необходимости четко формулировать предвыборную программу и создавать политическую платформу.

Однако Путин с самого начала воплощал свою программу с захватывающей скоростью. В течение первого года работы на должности президента Путин продолжил вести безжалостную войну в Чечне, но вместе с этим вернул советский национальный гимн, захватил единственную в России независимую телевизионную сеть, ввел новый фиксированный налог на доходы и заставил россиян его платить, а также выслал из страны влиятельных олигархов, в том числе Бориса Березовского, который помог ему прийти к власти, и которого позже нашли мертвым в его доме в Великобритании. В течение следующих нескольких лет Путин продолжил консолидировать свою власть, отменив выборы губернаторов регионов, искоренив политическую конкуренцию внутри Государственной думы, окружив себя верными советниками из рядов служб безопасности. В 2004 году он арестовал Михаила Ходорковского, который тогда был самым богатым человеком в России, и захватил его нефтяную компанию, начав политически мотивированное уголовное разбирательство, главной целью которого было напугать российских олигархов и заставить их подчиниться.

Даже тогда было несложно понять, зачем Путин принимает такие меры. Путин был настоящим офицером КГБ, авторитарным модернизатором, свято верившим в порядок и стабильность. Тем не менее многие называли его «загадкой», «чистым листом» в смысле идеологии — «Мистер Никто», как назвала его кремленолог Лилия Шевцова. Вероятно, только президент США Джордж Буш увидел в Путине «очень открытого и заслуживающего доверия» человека после того, как заглянул ему «в душу», о чем он рассказал после их первого саммита в Словении в 2001 году, однако Буш был не единственным, кто считал Путина ориентированным на Запад реформатором, который, хотя и не был демократом, мог оказаться надежным партнером, особенно в сравнении с Ельциным. На Всемирном экономическом форуме в Давосе годом ранее один американский журналист задал Путину прямой вопрос: «Кто такой г-н Путин?» Но, разумеется, это был неправильный вопрос. Все уже знали ответ на него — или должны были знать.

Во многих смыслах Путин был поразительно последовательным. Президент, который в 2004 году попал в заголовки газет по всему миру, назвав распад Советского Союза «величайшей геополитической катастрофой ХХ века», — это тот же президент, который ранее в этом году сказал в интервью «Файнэншл таймс»: «Что касается трагедии, связанной с распадом Советского Союза, то это очевидная вещь». Для Путина цель государства сегодня является точно такой же, какой она была, когда он пришел к власти два десятилетия назад. Это не политическая программа, не демократия и не ее подобие. Цель заключается в том, чтобы не допустить определенное явление, а именно переворот, который случился еще до его прихода к власти. «В конечном итоге, — сказал он в интервью „Файнэншл таймс", — благосостояние людей зависит, может быть, даже прежде всего от стабильности». Это высказывание могло служить ему лозунгом на протяжении последних 20 лет. Он утверждает, что туда, где некогда был хаос и упадок, он принес уверенность, самодостаточность, «стабильную, нормальную, безопасную и предсказуемую жизнь». Не хорошую жизнь и даже не лучшую, не господство над всем миром, а просто Россию, которая надежна, невозмутима и нетронута. Эта мысль, возможно, продолжит находить отклик среди россиян, а может быть и нет, поскольку момент распада Советского Союза постепенно стирается из их памяти. Это обещание Брежнева или, по крайней мере, его современного наследника.

Перенедооценивая Путина

Сегодня Путин уже не кажется таким загадочным, каким он казался, когда пришел к власти два десятилетия назад. Учитывая то, что мы знаем о нем сейчас, поражает, что многие долгое время считали его таковым.

У такой ошибки есть много причин. Иностранцы всегда оценивали Россию по своим собственным меркам, а американцы вообще часто страдают близорукостью, когда речь заходит о понимании других стран. Неожиданный приход Путина к власти из ниоткуда привлек гораздо больше внимания, нежели его планы касательно того, куда он собирался вести свою страну. Многие так и не смогли отнестись к Путину серьезно и научиться воспринимать его слова и действия буквально, пока не стало слишком поздно. Кто-то решил, что действия Путина не имеют особого значения, потому то он управляет страной, которую президент Барак Обама назвал всего лишь «региональной державой». Слишком часто западные политики просто верили лжи Путина. Я никогда не забуду разговор с одним высокопоставленным чиновников администрации Буша за несколько месяцев до того, как Путин решил остаться во власти, несмотря на требования российской конституции, и организовал временный обмен ролями с российским премьер-министром. Тогда чиновник заверил меня, что этого не случится. Почему? Потому что Путин посмотрел этому чиновнику в глаза и сказал, что он этого не сделает.

В целом интерпретации действий путинской России зачастую в гораздо большей степени определялись политикой Вашингтона, нежели тем, что на самом деле происходило в Москве. Поборники холодной войны оглядывались на Россию и видели в ней второй Советский Союз. Другие — Буш и Обама в начале своих президентских сроков, а также Трамп сейчас — мечтали о России, которая могла бы стать прагматичным партнером Запада, упорно веря в свою мечту, несмотря на растущее число доказательств того, что Путин видит мир в агрессивно ревизионистском свете, искренне веря, что Россия может преуспеть только в ущерб остальным государствам.

Есть много причин того, почему Запад перенедооценил Путина, как сказал бы Буш, но, оглядываясь назад, одна из этих причин очевидна: представители Запада попросту не в состоянии представить себе мир, в котором на подъеме находится не демократия, а автократия, где после окончания холодной войны ревизионистские державы, такие как Россия и Китай, вдруг могут начать соперничать с США практически на равных. После распада Советского Союза США привыкли к мысли о том, что они являются единственной и чрезвычайно добродетельной сверхдержавой. Сегодня понять Путина и то, что он собой представляет, стало гораздо проще, чем 20 лет назад, поскольку на протяжении последних 13 лет число демократий в мире, по подсчетам «Фридом хаус», устойчиво уменьшалось.

Когда Путин пришел к власти, казалось, будто мир движется в противоположном направлении. Путин должен был стать исключением из правила. Россия представляла собой слабеющую державу, «Верхнюю Вольту с ракетами», как критики прежде называли Советский Союз. Путинский проект по восстановлению порядка был необходим, и он по крайней мере не был серьезной угрозой. Как могло быть иначе? 9 сентября 2001 года я вместе с несколькими десятками московских корреспондентов поехала в соседнюю Белоруссию, чтобы наблюдать за ходом фальсифицированных выборов, в результате которых Александр Лукашенко рассчитывал остаться на посту президента. Мы относились к той ситуации как к пережитку холодной войны, а к Лукашенко — как к «последнему диктатору Европы», как к живому советскому анахронизму. Тогда мы и помыслить не могли, что спустя 20 лет Лукашенко и Путин все еще будут править своими странами, а мы будем гадать, сколько еще диктаторов в Европе захотят вступить в их клуб.

Как показывает история, не стоит думать, что, если что-то кажется вам немыслимым, этого не может случиться. Тем не менее, это является одной из главных причин того, почему мы неправильно истолковывали действия Путина и до сих пор слишком часто неправильно их истолковываем. Путину осталось всего девять лет до того момента, когда он побьет рекорд Сталина по длительности пребывания в Кремле, и такая перспектива вполне реальна. Однако история ошибочных интерпретаций Запада касательно России указывает на то, что такая перспектива еще не предопределена, как когда-то не был предопределен приход Путина к власти в России. Возможно, мы перенедооценивали Путина прежде, однако нам все же не стоит перепереоценивать его теперь. Все предупреждающие знаки налицо: сокращающаяся экономика, воинствующий национализм в качестве средства для того, чтобы отвлечь внимание от внутреннего упадка, сосредоточенная на своих проблемах элита, перессорившаяся из-за трофеев и принимающая свою монополию на власть как нечто само собой разумеющееся. Приведет ли все это к краху Путина? Кто знает. Но призрак Брежнева все еще находится в стенах Кремля.