Россия выглядит вездесущей на международной арене, и европейцы считают ее деятельность агрессивной по своей сути. Чего еще можно ждать от наследницы СССР и царизма? Как бы то ни было, нельзя разобраться в сути российской внешней политики без попыток понять то, как россияне рассматривают свою роль в мире. Их взгляды прямо противоположны позиции Запада: мы видим воинственное поведение, а в России говорят об оборонительной политике. Война в Грузии? Всего лишь защита абхазского и осетинского меньшинств. Аннексия Крыма? Восстановление российской власти в русском регионе. Чтобы разобраться с этим недопониманием, нужно проанализировать восприятие россиянами своей страны через призму войны, как это делает Грегори Карлтон в книге «Россия. История войны».
Война действительно неотделима от российской истории. В еще большей степени, чем в других национальных государствах, границы России менялись на фоне иностранных вторжений и собственных завоеваний. Не ударяясь в географический детерминизм, можно сказать, что частота этих вторжений хотя бы отчасти связана с отсутствием естественных границ, плодородностью земель и тем фактом, что центральная часть России, от Невы до Дона, находится на пересечении множества речных и наземных маршрутов, ведущих из Балтийского в Черное море. Как бы то ни было, российская историография и искусство предлагают совершенно другое объяснение: избранность русского народа. Знакомясь с историей своей страны, многие россияне видят «священную судьбу» своего народа. России было суждено защитить Европу от монгольского вторжения, уничтожить наполеоновскую армию и победить нацистов. Война неотделима от жертвы.
Мифология войны
Российская национальная идентичность оформилась в XIX веке параллельно с недоверием со стороны Европы. На фоне укрепления мифа о небесном покровительстве России с празднованием победы над Наполеоном, европейцы стали рассматривать ее как гегемонистскую державу. По иронии судьбы (история не скупится на нее) Энгельс воспринимал Россию как беспрецедентную угрозу для Европы и реакционную силу противодействия революциям в 1830, 1848 и 1863 годах. В тот момент связь между двумя взглядами на Россию (агрессивность и жертвенность) получила выражение в предположительно русской черте характера: стойкость, презрение к опасности и смерти. Результат виден в битвах вроде Бородинского сражения с армией Наполеона, когда десятки тысяч человек погибли на территории всего в 3 квадратных километра. Его масштабы остались непревзойденными до битвы при Сомме.
Авантюризм
Такое восприятие России ей самой сохраняется по сей день, как и непонимание со стороны Запада. Россияне считают Владимира Путина героем, который положил конец постсоветской нестабильности (многие воспринимали ее как гражданскую войну). Сейчас власть представляет текущие конфликты так, чтобы сделать их частью мифологии войны. Именно в этом ключе необходимо рассматривать оккупацию Крыма: революция на Майдане была воспринята как очередная попытка Запада ослабить Россию.
Значение войны и защиты обозначенных основных российских интересов позволяет объяснить российский авантюризм во внешней политике, поскольку продолжение курса Невского, Кутузова и Жукова позволяет обрести популярность. Путин прекрасно понял это, и его внешняя политика пользуется большим успехом вреди населения. Тем не менее все это связано с рисками, поскольку воинственная позиция может привести к неконтролируемому развитию событий. Так, за агрессивной внешней политикой Российской Империи последовал ее распад с последующим формированием СССР, который в свою очередь развалился после провала в Афганистане. Возможно, все это связано с извечным российским соблазном использовать внешнюю политику, чтобы отвлечь внимание от проблем государства. В конечном итоге, эта книга представляет собой антидот от черно-белого восприятия России.
