Разрушающееся технологическое превосходство Америки
С первых дней холодной войны Соединенные Штаты были первыми в мире в сфере технологий. В ходе так называемого «американского века» страна покорила космос, возглавила интернет и дала миру iPhone. Однако в последние годы Китай предпринял впечатляющие усилия, чтобы претендовать на роль технологического лидера, инвестируя сотни миллиардов долларов в робототехнику, искусственный интеллект, микроэлектронику, зеленую энергию и многое другое. Вашингтон был склонен рассматривать масштабные инвестиции Пекина в технологии с военной точки зрения, однако оборонный потенциал — это только один из аспектов конкуренции великих держав сегодня, чуть больше, чем ставка за столом. Пекин играет в более изощренную игру, используя технические инновации для достижения своих целей без развязывания войны. Китайские компании продают беспроводную инфраструктуру 5G по всему миру, осваивают синтетическую биологию для увеличения запасов пищи и участвуют в гонке за создание более мелкого и быстрого микрочипа. Всё это для того, чтобы повысить мощь Китая.
Перед лицом технологических стремлений Китая стратеги США призвали правительство действовать более активно для защиты лидерства страны. Под угрозой оказались многие из общепринятых представлений: увеличьте траты на исследования и разработку, ослабьте визовые ограничения, развивайте больше местных талантов и создавайте новые партнерства с промышленностью дома, а также с друзьями и союзниками за границей. Однако истинная проблема США намного глубже: какие технологии важны и как ускорить их развитие. Национальная безопасность приобретает новые масштабы, конкуренция великих держав переходит в новые области, а представления и политика правительства отстают. Частный сектор сам по себе вряд ли сможет справиться со всеми технологическими потребностями безопасности страны.
В такой среде Вашингтону нужно расширить границы и поддерживать более широкий спектр технологий. Нужно обращать внимание не только на те технологии, которые имеют очевидное военное применение, например, сверхзвуковые полеты, квантовые вычисления и искусственный интеллект, но и те, что считаются более гражданскими по своей природе, например, микроэлектронику и биотехнологии. Вашингтону также необходимо помочь важным невоенным технологиям достичь коммерческого успеха, предоставляя финансы там, где частный сектор этого не делает.
Инновационный вызов Америки
В первые десятилетия холодной войны Соединенные Штаты потратили миллиарды долларов на значительное увеличение научной инфраструктуры. Созданная в 1946 году Комиссия по атомной энергии взяла на себя ответственность за лаборатории времен войны, сделавшие первые шаги в сфере ядерного оружия, например, Ок-Риджскую национальную лабораторию, ставшую штабом для Манхэттенского проекта, и начала финансировать научные исследовательские центры, например, Ливерморскую национальную лабораторию. Основанное в 1947 году Министерство обороны получило собственный огромный бюджет на исследования, аналогичная ситуация с основанным в 1950 году Национальным научным фондом. После того, как в 1957 году Советский Союз запустил «Спутник», для победы в космической гонке Вашингтон создал Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА) и то, что впоследствии станет Управлением перспективных исследовательских проектов, задачей которого было не допустить дальнейших технологических сюрпризов. К 1964 году на исследования и разработку шло 17% всех дискреционных федеральных расходов.
Работая в близком контакте с научными центрами и компаниями, правительство финансировало огромное разнообразие фундаментальный исследований, т.е. исследований без конкретного конечного предназначения. Целью было создать технологическую основу, понимаемую в первую очередь как возможность защиты от традиционного и ядерного оружия и обеспечить безопасность страны. Исследования оказались поразительно успешными. Правительственное финансирование позволило достичь ультрасовременных возможностей, которые укрепили военное превосходство Соединенных Штатов, начиная со сверхзвуковых самолетов и ядерных подводных лодок до управляемых ракет. Частный сектор, в свою очередь, получил возможность построить капитал на интеллектуальной собственности, превратив возможности в продукты, а продукты — в компании. GPS-технологии, подушки безопасности, литиевые батарейки, сенсорные экраны, распознавание голоса — всё это появилось благодаря государственным инвестициям.
Однако со временем правительство потеряло свое главенство в инновациях. В 1964 году правительство США тратило 1,86% ВВП на исследования, а к 1994 году эта доля сократилась до 0,83%. В тот же период американские корпоративные инвестиции в процентах от ВВП увеличились практически вдвое. Числа рассказывают только часть истории. В то время как правительственные инвестиции в науку были направлены на новые революционные открытия, корпоративная наука в основном была посвящена постепенным инновациям. Частный сектор понял, формула роста прибыли в том, чтобы развивать существующие продукты, увеличивая функционал или делая что-то быстрее, меньше или сокращая потребление энергии. Компании сосредоточились на быстро достижимых технологиях с коммерческим потенциалом, а не на широких областях исследований, где на достижение результата могут уйти десятилетия.
Всё чаше более инновационные исследования проходили не в лабораториях крупных корпораций, а в более оперативных стартапах, живущих за счет частного финансирования, где инвесторы венчурного капитала были более терпимы к риску. Современные фирмы венчурного капитала (партнерства, инвестирующие в компании на ранних этапах развития) впервые появились в 70-ые, что вылилось в ранний успех таких компаний как Apple и Microsoft. Однако по-настоящему этот тип финансирования разросся после того, как в 90-ые лопнул пузырь доткомов. Если первая фаза перехода исследований была от правительства к корпорациям, то вторая фаза — от крупного бизнеса к небольшим стартапам. Большие компании начали тратить меньше на внутренние разработки и больше на то, что они называли «корпоративным развитием», или приобретение более мелких поддерживаемых венчурным капиталом компаний, обладающих многообещающими технологиями.
Подъем венчурного капитализма принес большую прибыль, однако не обязательно продвинул интересы США. Фирмы венчурного капитала оценивались по их способности принести огромную прибыль в период до десяти лет. Поэтому они меньше интересовались такими темами как микроэлектроника, требующий больших финансовых затрат сектор, где прибыль можно получить за десятилетия, а не за годы. Подобные фирмы чаще обращали внимание на компании ПО, где для развития нужны меньшие суммы. Проблема в том, что компании, получающие больше венчурного финансирования, были менее склонны преследовать приоритеты национальной безопасности. Когда американская фирма венчурного капитала Accel сорвала джекпот, вложившись на ранних стадиях в Rovio Entertainment, финскую компанию, создающую видеоигры и стоящую за созданием приложения Angry Birds, это был триумф для самой фирмы, но это никак не продвинуло вперед интересы США.
Между тем правительственные инвестиции в исследования продолжали снижаться и по отношению к ВВП, и по отношению к объему трат частного сектора. Министерство обороны сохранило единственный крупный пункт федерального финансирования науки, но и у них стало в целом меньше средств, которые распределены между различными агентствами и департаментами, каждый из которых преследует собственные интересы в отсутствии национальной безопасности. Лучших ученых переманили в частный сектор, а собственные научные кадры правительства сократились. Пострадали и некогда близкие отношения между частными компаниями и Вашингтоном, ведь федеральное правительство перестало быть основным клиентом для многих наиболее инновационных фирм. Американские агентства стали реже первыми покупать продвинутые технологии, а небольшим стартапам, в любом случае, не хватало лоббистов и юристов, чтобы продать их.
Глобализация также вбила клин между корпорациями и правительством. Американский рынок стал выглядеть менее могущественным в международном контексте, при этом китайский потребительский рынок оказал особенно сильное давление. Сейчас корпорациям приходится думать, как их действия воспримут клиенты за пределами Соединенных Штатов. К примеру, Apple, как известно, отказался разблокировать iPhones для ФБР, это решение, вероятно, усилило бренд на мировом уровне.
Ещё больше ситуацию усложнял тот факт, что инновации сами по себе подрывали традиционное понимание технологии национальной безопасности. Всё больше и больше технологии приобретали «двойное назначение», это значит, что на них стали рассчитывать и в гражданской, и в военной сфере. Это создало новые точки уязвимости, например, беспокойство по поводу безопасности цепей поставок в сфере микроэлектроники и телекоммуникационных систем. Даже если гражданские технологии становились всё более пригодными для нужд национальной безопасности, правительство США не отвечало за них. Они были в руках частного сектора, и развивались с огромной скоростью, за которой правительство едва успевало. Все эти тенденции вместе взятые привели к беспокоящему положению дел: интересы частного сектора и правительства далеки как никогда раньше.
Китайский джаггернаут
Если бы мир остался однополярным, изменения в американских инновациях имели бы меньшее значение. За последние два десятилетия Китай прошел путь от страны, которая в основном крадет и имитирует технологии, к стране, которая улучшает их и даже создает новые. Что неслучайно, ведь это результат целенаправленной долговременной работы государства. Китай много инвестировал в исследования и разработки, его доля в мировых расходах на технологии выросла с 5% в 2000 году до 23% в 2020 году. Если всё продолжится так и дальше, к 2025 году Китай обгонит США по этому показателю.
В продвижении Китая центральной стала стратегия «военно-гражданского слияния», это управляемые усилия по развитию сотрудничества между частным сектором и оборонной отраслью. На национальном, провинциальном и локальном уровнях государство поддерживает усилия военных организаций, государственных предприятий, частный компаний и предпринимателей. Эта поддержка может выражаться в виде исследовательских грантов, обмена данными, правительственных займов или программ обучения. Она может быть даже чем-то простым, например, предоставлением земли или офисного помещения, правительство создает целые новые города, посвященные исключительно инновациям.
Инвестиции Китая в 5G-технологии показывают, как процесс работает на практике. Оборудование для 5G составляет основу инфраструктуры сотовой сети в стране, а китайская компания Huawei стала мировым лидером по его производству и продаже. Она предлагает высококачественный продукт по цене ниже, чем у финских и южнокорейских конкурентов. Компания обладает масштабной государственной поддержкой, по подсчетам The Wall Street Journal, она составляет около 75 миллиардов долларов в налоговых льготах, грантах, займах и скидках на землю. Huawei также получила выгоду от китайской инициативы «Один пояс и один путь», в рамках которой странам и китайским компаниям предоставляют щедрые займы для финансирования строительства инфраструктуры.
Масштабные государственные инвестиции в искусственный интеллект также окупились. Сегодня китайские разработчики публикуют больше статей в этой сфере, чем американские. Часть этого успеха заключается в финансировании, но важную роль играет и нечто иное: доступ к огромным объемам данных. Пекин поддержал развитие мощных компаний, собирающих бесконечное количество информации об их пользователях. Это относится к гиганту интернет-торговли Ali-baba; Tencent, создавшей многоцелевое приложение WeChat; Baidu, которая начиналась как поисковая система, а сейчас предлагает широкий ассортимент онлайн-продуктов; DJI, доминирующей на рынке потребительских дронов, SenseTime, которая предоставляет технологию распознавания лиц для китайской системы видеонаблюдения и, как считается, является самой дорогой в мире компанией в сфере искусственного интеллекта. По закону эти компании должны сотрудничать с государством в разведывательных целях, это широкие полномочия, которые практически наверняка обязывают компании делится данными и по многим другим причинам.
Эта информация всё больше затрагивает людей за пределами Китая. Китайские компании соткали глобальную сеть приложений по сбору данных, которые собирают частную информацию об иностранцах: их финансы, история поиска, местоположение и т.д. Личная информация тех, кто, например, платит через китайское приложение, проходит через Шанхай и присоединяется к растущему объёму знаний Китая о других нациях. Благодаря этим данным, китайскому правительству, несомненно, проще следить за, скажем, обремененным долгами западным бюрократом, которого можно убедить шпионить в пользу Китая, или за тибетским активистом, бежавшим за границу.
Информационный голод Китая распространяется и на самую личную информацию, которую только можно представить: на нашу ДНК. С начала пандемии covid-19 BGI, китайская компания по секвенированию генома, начинавшаяся как государственная исследовательская группа, открыла за границей около 50 новых лабораторий, предназначенных помочь правительствам проводить тестирования на вирус. У Китая есть законные основания строить такие лаборатории, но также существует и уродливая история о насильственном сборе данных о ДНК тибетцев и уйгуров в рамках попыток следить за этими меньшинствами. Учитывая, что BGI возглавляет национальную лабораторию генетических данных Китая, можно предположить, что посредством тестирования генетическая информация иностранцев может оказаться в этом хранилище.
Действительно, Китай проявляет большой интерес к биотехнологиям, пусть он пока и не сравнится с американским. В сочетании с огромными вычислительными мощностями и искусственным интеллектом инновации в сфере биотехнологий могут помочь решить самые неприятные проблемы человечества, начиная от болезней и голода и заканчивая производством энергии и изменением климата. Исследовали отточили метод редактирования генома CRISPR, благодаря которой теперь можно выращивать устойчивую к заболеваниям пшеницу, и смогли закодировать видео в ДНК бактерий, что повышает возможность новых экономичных методов хранения данных. Специалисты в синтетической биологии изобрели новый способ получения нейлона с помощью генетически модифицированных микроорганизмов вместо нефтепродуктов. Экономические последствия грядущей биотехнологической революции поражают. McKinsey Global Institute оценил стоимость многих потенциальных применений биотехнологий в четыре триллиона долларов в следующие 10-20 лет.
Однако биотехнологии, как и многие другие могущественные технологии, имеют темную сторону. Не исключено, например, что кто-то злонамеренный создаст биологическое оружие, направленное на конкретную этническую группу. В спорных вопросах (например, приемлемость манипулирования геномом человека) страны будут идти на разную степень риска во имя прогресса и занимать разные этические позиции. Страна, ведущая в сфере разработки биотехнологий, будет значительнее всего влиять на нормы и стандарты такого использования. И если такой страной станет Китай, есть причины для беспокойства. В 2018 году китайский ученый Хэ Цзянькуй (He Jiankui) генетически модифицировал ДНК близнецов, что вызывало международное возмущение. Пренебрежение китайского правительства к правам человека, а также его стремление к технологическому превосходству, позволяет предположить, что оно выберет безответственный и даже опасный подход к биоэтике.
Мыслить шире
Несмотря на меняющуюся природу геополитической конкуренции, Соединенные Штаты до сих пор склоны приравнивать безопасность к традиционным оборонным возможностям. Рассмотрим микроэлектронику. Она выступает важным компонентом не только для целого ряда коммерческих продуктов, но также практически для каждой крупной оборонной системы, начиная от самолетов и заканчивая кораблями. Так как она будет влиять на развитие искусственного интеллекта, она повлияет и на будущую экономическую конкурентоспособность Соединенных Штатов. Однако инвестиции в микроэлектронику провалились. Ни частный сектор, ни правительство не финансируют инновации в этой сфере в достаточной мере. Первые по причине необходимости крупных капиталовложений и долговременного характера окупаемость, а последние больше сосредоточены на сохранении уже имеющегося, а не создании нового. Хотя Китаю пришлось приложить большие усилия, чтобы догнать Соединенные Штаты в этой сфере, это только вопрос времени, когда он вырвется вперед в производственно-сбытовой цепочке в микроэлектронике.
Ещё одна жертва слишком узкого представления США о безопасности и инновациях — технологии 5G. Доминируя на этом рынке, Китай построил глобальную телекоммуникационную сеть, которая может служить и для геополитических целей. Есть опасения, что Пекин может воспользоваться данными, которые передаются по этим 5G-сетям. Другое опасение заключается в том, что Китай может саботировать или нарушить коммуникационные сети противников в момент кризиса. Большинство стратегов США не смогли предсказать угрозу, которую несет китайская 5G-инфраструктура. Лишь в 2019 году Вашингтон поднял тревогу из-за Huawei, но тогда он уже мало что мог сделать. Американские компании никогда не предлагали полномасштабную беспроводную сеть, вместо этого они сосредоточились на производстве конкретных компонентов, таких как телефоны и роутеры. Никто из них не создал систему радиодоступа, систему для отправки сигналов на все аппараты сети, необходимую для создания всеобъемлющей 5G-системы, вроде той, что предлагают Huawei и другие компании. В результате Соединенные Штаты обнаружили себя в абсурдной ситуации: они угрожали прекратить сотрудничество в сфере разведки, если близкие союзники закупят у Huawei 5G-технологии, но при этом привлекательной альтернативы предложить не могли.
Цифровая инфраструктура — это битва сегодняшнего дня, а биотехнологии, вероятно, станут следующей. К сожалению, правительство США также не считает их приоритетом. Министерство обороны по понятным причинам продемонстрировало низкий уровень заинтересованности. Частично это объясняется тем фактом, что Соединенные Штаты, как и многие другие страны, подписали договор об отказе от биологического оружия. Между тем биотехнологии могут иметь и иное значение для Пентагона, начиная от изменения производства и заканчивая улучшением здоровья служащих. Что более важно, любая широкомасштабная оценка национальных интересов должна признавать влияние биотехнологии на этику, экономику, здравоохранение и выживание планеты.
Поскольку множество пробелов в сфере инноваций в США можно объяснить узким взглядом на национальные интересы и то, какие технологии нужно поддерживать, первым шагом администрации Байдена должно стать расширение этого представления. Чиновники должны оценить и угрозы, и возможности новейших технологий: к какому хаосу может привести парализация 5G-сетей или недобросовестная генная инженерия, а также какие преимущества могут принести возобновляемые источники энергии и более качественное и эффективное здравоохранение.
Вторым шагом администрация Байдена должна создать процесс согласования правительственных инвестиций и национальных интересов. На сегодняшний день федеральные инвестиции больше ориентированы на военные возможности. Это отражает политическую реальность: Пентагон — это та редкая часть правительства, которая всегда получает бюджетную поддержку от обеих партий. Реактивные истребители и противоракетная оборона, например, хорошо финансируются, а подготовка к пандемии и чистая энергия не получают подобающего внимания. Однако установление правильных национальных технологических приоритетов поднимает вопросы, на которые можно ответить только составив представление о полном спектре национальных потребностей. Какие важные проблемы могут помочь решить технологии? Какие технологии могут решить только одну проблему, а какие — несколько? Чтобы правильно ответить на эти вопросы, нужно понять настоящую национальную перспективу. Существующий подход этого не может.
Правильно выстроенный процесс начнется с того, что специалисты по национальной обороне называют «оценкой системы». В этом случае анализ состояния глобального технологического прогресса и рыночных тенденций даст политикам информацию, необходимую для работы на основе общих исходных условий. Для функционирования процесса нужно установить ряд краткосрочных и долгосрочных приоритетов. Убедительным претендентом на долгосрочные инвестиции, к примеру, может стать микроэлектроника, которая важна как для гражданских, так и для военных инноваций, но редко привлекает частные инвестиции. Ещё одним долгосрочным приоритетом могут стать биотехнологии, учитывая их важность для экономики и будущего человечества. Что касается краткосрочных приоритетов, правительство США может рассмотреть вопрос запуска международной борьбы с операциями по дезинформации или продвижения 5G-инноваций. Какими бы не были конкретные выбранные приоритеты, самое главное, чтобы они были целенаправленными и четкими, направляли решения США и свидетельствовали об их устремлениях.
Рыночное мышление
Поддержка этих приоритетов — совсем другое дело. Нынешний подход, когда правительство финансирует только ограниченные исследования, а частный сектор занимается коммерциализацией результатов, не работает. Слишком много финансируемых правительством исследований остаются в лабораториях, без возможности получить коммерческую жизнеспособность. Хуже того, когда им удается покинуть правительственные лаборатории США, они зачастую оказываются в руках иностранцев, а Соединенные Штаты остаются без интеллектуальной собственности, профинансированной из кармана налогоплательщиков.
Правительству США нужно занять более активную позицию в помощи исследованиям выходить на рынок. Множество университетов создали отделы, отвечающие за коммерциализацию академических исследований, а большинство федеральный исследовательских учреждений — нет. Это нужно изменить. Таким же образом правительство США должно развивать так называемы «песочницы», государственно-частные исследовательские учреждения, где промышленность, учебные заведения и правительство могут работать вместе. В 2014 году Конгресс так и поступил, создав Manufacturing USA, четь учреждений, ведущих исследования в области передовых производственных технологий. Была предложена подобная инициатива и в сфере микроэлектроники, однако нет никаких причин не создать подобные «песочницы» и в других сферах тоже.
Правительство США также может помочь и в коммерциализации, создавая национальные массивы данных для исследовательских целей и повышая защиту конфиденциальности, чтобы люди, чьи данные окажутся в таких базах, не беспокоились. Такие массивы данных особенно полезны для ускорения прогресса в сфере искусственного интеллекта, где нужны огромные объемы информации, а предоставить его сегодня могут только правительство и горстка крупных технологических компаний. Успех в синтетической биологии, а также более широких медицинских исследованиях, будет тоже зависеть от данных. Поэтому правительство США должно повысить количество и разнообразие данных в библиотеке генома Национальных институтов здоровья, а также отслеживать и маркировать эту информацию так, чтобы её было проще использовать.
Однако вся эта помощь с коммерциализацией будет напрасной, если стартапы с наиболее многообещающими технологиями для национальной безопасности не смогут привлечь достаточно финансирования. Некоторые из них сталкиваются с трудностями на ранних и поздних стадиях развития. В начале они с трудом привлекают инвесторов, готовых делать рискованные ставки, а в конце, когда они готовы расширяться, им трудно найти инвесторов, готовых выписать крупный чек. Чтобы заполнить пробелы на обеих стадиях, правительство США нужны собственные инвестиционные механизмы.
Мы работаем в материнской компании In-Q-Tel, предлагающей многообещающую модель инвестиций на ранней стадии. In-Q-Tel, созданная ЦРУ в 1999 году, это независимая, некоммерческая фирма, которая инвестирует в технологические стартапы, служащие национальным интересам. (Одним из первых инвестиции от In-Q-Tel получила Keyhole, которая впоследствии стала платформой для Google Earth). Сегодня компания получает финансовую поддержку от Министерства внутренней безопасности, Министерства обороны и других агентств США. In-Q-Tel определяет и адаптирует инновационные технологии для клиентов в правительстве. В сравнении с федеральным агентством частной некоммерческой фирме проще привлекать инвестиции и технологические таланты для осознанных инвестиций. Всего 100 или 500 миллионов долларов инвестиций в год на ранней стадии, всего капля для федерального бюджета, может помочь восполнить пробел между тем, что предоставляет частный сектор, и тем, что нужно нации.
Что касается финальной стадии, политики могут черпать вдохновение у Международной корпорации по финансированию развития США, это федеральное агентство, отвечающее за инвестиции в иностранные проекты в области развития, в 2018 году оно первым получило право инвестировать в акции. Инвестиционный фонд для финальных стадий может быть как подразделением этого агентства, так и полностью независимой некоммерческой частной организацией, финансируемой правительством. В любом случае, он будет предоставлять столь необходимый капитал компаниям, готовым расширить свою деятельность. В сравнении с правительственной поддержкой на ранней стадии правительственная поддержка на поздней стадии должна быть масштабней, от одного до пяти миллиардов долларов ежегодно. Для увеличения влияния подобных правительственных инвестиций финансовые фонды ранней и поздней стадии должны поощрять «побочные» инвестиции. Эти инвестиции позволят стремящимся к прибыли фирмам и частным лицам присоединиться к правительству в создании и потенциальном получении прибыли от ставок на технологии.
Спонсируемые правительством инвестиционные фонды, подобные этим, будут не только заполнять критические пробелы в частных инвестициях, они позволят налогоплательщикам разделить успех исследований, проведенных на их деньги. Сейчас большинство правительственных инвестиций в технологии существуют в форме грантов, например, гранты на исследования в области инноваций Управления по делам малого бизнеса, даже некоторые программы оплачиваются как инвестиционные гранты. Это значит, что налогоплательщики оплачивают провалы, но не могут разделить успех, если компания его добьется. Как уже писала здесь экономист Мариана Маццукато (Mariana Mazzucato), «правительства переложили риски на социум, но присвоили награды».
Некоммерческие инвестиционные механизмы, работающие за счет правительства, имеют ещё один плюс: они позволят Соединенным Штатам наступать в том, что касается технологической конкуренции. Очень долго им приходилось защищаться. К примеру, страна запретила экспорт секретных технологий и ограничила иностранные инвестиции, потенциально угрожающие национальной безопасности, несмотря на то что эти действия могут нанести вред американским компаниям и никак не помогают в развитии инноваций. Поддержка коммерциализации за счет правительственных инвестиций в акции обойдется недешево, однако некоторые из первоначальных расходов будут возвращены, и их можно будет реинвестировать. Существуют также и нефинансовые возвраты: инвестиции в национальные приоритеты, в том числе в технологии, которые можно экспортировать союзникам США, укрепят мягкую силу Соединенных Штатов.
«Долго и счастливо» инноваций
Президент Джо Байден взял на себя обязательство «отстроить лучше, чем было» и восстановить глобальное лидерство США. Во время предвыборной кампании он излагал многообещающие предложения продвигать американские инновации. Он призывал к масштабному увеличению федеральных затрат на исследования и разработки, включая около 300 миллиардов долларов на прорывные технологии для укрепления конкурентоспособности США. Это хорошее начало, но он мог бы сделать эти стремления намного более эффективными, если бы создал вначале тщательный процесс выявления основных технологических приоритетов. По словам Байдена, он поддерживает «более масштабную версию» грантов на исследования в области инноваций Управления по делам малого бизнеса и выступает за «инфраструктуру образовательный учреждений и партнеров для расширения исследований». Ещё большие возможности кроются в заполнении пробелов в инвестициях частного сектора и осуществлении давно назревшего расширения государственной поддержки коммерциализации.
Что касается инноваций, если Соединенные Штаты сделают выбор в пользу простого расширения существующего положения, пострадают их экономика, безопасность и граждане. Так Соединенные Штаты приблизят конец своего мирового лидерства и обеспечат беспрепятственное восхождение Китая. У Байдена правильное чутье. Однако для сохранения своего технологического доминирования стране придется коренным образом пересмотреть причины и способы внедрения инноваций. Нет сомнений, что Байден будет чрезвычайно занят решением внутренних проблем, однако на протяжении большей части своей карьеры он занимался продвижением глобального лидерства США. Реорганизовав подход Америки к инновациям в сфере технологий, он добьется обеих целей.
