Пять с половиной лет назад мир пристально следил за тем, как в Тунисе с первых беспорядков началось то, что потом перерастет в «арабскую весну». Тунис стал первопроходцем, страной, где случилось невиданное: бескровная смена власти, но не от отца к сыну, как это сделали Асады и планировали сделать Каддафи и Мубараки, а в результате народного недовольства и последующих свободных выборов.

Самосожжение Мухаммада Буазизи, державшего лоток с овощами, волна протестов, затопивших улицы Туниса, неуверенность президента бен Али и его внезапный побег в Саудовскую Аравию, бескровная революция и относительно спокойные и прозрачные выборы, которые состоялись через считаные месяцы, — так на удивление мягко прошла «арабская весна» в Тунисе. Вскоре оказалось, что тунисский эксперимент уникален, такой мирный сценарий больше не повторялся.

Ни в Египте, где на выборах победили исламисты, а еще через год власть захватил фельдмаршал ас-Сиси, которого тогда поддерживали миллионы египтян. Ни в Ливии, где после кровопролитной войны Каддафи был убит, а государство распалось на враждующие регионы. Ни в Сирии, где с помощью Ирана, России и Китая Башар Асад до сих пор держится за власть. В гражданской войне погряз Йемен, а в Бахрейне протесты были подавлены с помощью саудовской военной интервенции. Больше желающих повторить тунисский опыт в арабском мире не нашлось.

А тем временем Тунис шел на выборы, выбирал президента и временную Ассамблею, сторонники laicité — то есть светскости — выясняли отношения с исламистами из партии «Ан-Нахда», чей лидер Рашид аль-Гануши вернулся из многолетнего лондонского изгнания. Ни выборы, ни два громких политических убийства (Мухаммада Брахми и Шукри Бильида), ни последующее противостояние между сторонниками светскости и исламистами в 2013 году не привели к кровопролитию и волнам насилия, подобным тем, что захлестнули Йемен, Ливию и Сирию. Военные не захватили власть, а исламистская партия «Ан-Нахда», которая на первых парламентских выборах набрала большинство голосов, затем пошла на уступки другим партиям, а впоследствии вообще отказалась от политического ислама и объявила о своем новом кредо, — светская политика с религиозными корнями.

Economist объявил Тунис единственной ближневосточной демократией, и, несмотря на непростые экономические условия, исламистский террор и нестабильность на границах, события последних пяти с половиной лет для Туниса скорее можно обозначить знаком плюс, чем минус. Почему Тунис так отличается от остальных стран Ближнего Востока и есть ли у молодой тунисской демократии шанс на выживание?

Безопасность превыше всего

Тунис — страна контрастов, как когда-то любили писать про страны третьего мира в советской прессе. С одной стороны, ориентация на Европу, и прежде всего на Францию. Это единственная страна в арабском мире, где официально запрещена полигамия, а женщины по большей части образованны и работают. С другой — шесть тысяч боевиков тунисского происхождения воюют в рядах ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная на территории России, ред.) в Ливии и Сирии, десятки тысяч других признаются, что поддерживают эту организацию, а салафитские движения открыто действуют в университетах страны.

После двух масштабных терактов весной и летом 2015 года Тунис получил статус основного союзника США вне НАТО, а американская помощь на поддержание безопасности была увеличена до 100 миллионов долларов в 2016 году. Среди прочего эти деньги пошли на возведение заградительных сооружений на границе с Ливией — почти 200 километров стены, оснащенной продвинутыми технологическими средствами наблюдения и предупреждения. Сегодня Тунис получает беспрецедентный доступ к разведданным, которыми располагают в США, а также к новейшему оружию — вертолетам «Апачи», беспилотникам и так далее.

Вопрос в том, сопровождаются ли эти инвестиции в тунисскую безопасность масштабными вложениями в развитие тунисских демократических институтов и экономики? Ведь среди обстоятельств, подталкивающих молодых тунисцев в объятия фундаменталистов, есть не только вера в необходимость активной борьбы с врагами ислама, но и экономические сложности, с которыми сталкивается тунисская молодежь.

Пограничные районы — с Алжиром и Ливией — стали настоящим рассадником для фундаменталистского ислама. В некоторых городах, таких как Бен-Гардан, что в 20 километрах от ливийской границы, нет семьи, которая бы не сталкивалась с этим явлением. Стремительный рост безработицы после революции и медленные темпы социальных и экономических реформ создают благодатную почву для ловцов душ.

Разумеется, на вопрос о том, почему тот или иной человек становится террористом, никогда нет однозначного ответа. В Израиле годами анализировали профили террористов и террористок, в том числе и смертников, и пришли лишь к одному выводу — единого профиля террориста или смертника не существует. Также и в Тунисе — например, сын погибшего в теракте в Стамбуле тунисского военного врача Фатхи Баюда принадлежал к вполне привилегированной социальной прослойке, что не помешало ему быть завербованным пропагандистами ИГИЛ и присоединиться к ИГИЛ в Сирии.

Вслед за Марокко тунисские власти также начали разъяснительную работу с молодежью, особенно в школах и университетах, чтобы предостеречь юношей и девушек от совершения фатальной ошибки, которая может стоить им жизни. По мере того как ИГИЛ стал терять территорию в Сирии, поток начинающих джихадистов из Туниса уменьшился, однако многим до сих пор удается, несмотря на все стены и прочие преграды, добраться до соседней Ливии.

Тунисские власти также должны выработать единую стратегию в отношении тех, кто возвращается «с фронта». В Саудовской Аравии создали специальные реабилитационные центры строгого режима для бывших террористов, однако в небогатом Тунисе о таком можно только мечтать. Пока все силы сконцентрированы на том, чтобы обеспечить безопасность на протяженных рубежах Туниса, в крупных городах и на курортах, которые изрядно опустели после страшной резни в Сусе в 2015 году.

Региональный масштаб

Борьба с терроризмом — это обоюдоострый меч для тунисской демократии, потому что средства, предназначенные на образование, улучшение инфраструктуры, развитие периферии и создание рабочих мест для молодых людей, уходят на борьбу с террором. Реформы откладываются, а свобода слова ограничивается. Таким образом, весь положительный эффект от революции сводится на нет из-за постоянной террористической угрозы.

Тунис добился немалого — особенно на фоне своих проблемных соседей по региону, но шансы потерять достигнутое по-прежнему велики. Сохранить единство страны, победить коррупцию, провести необходимые реформы, остановить крах среднего класса и помочь самым бедным, пресечь растущую популярность салафитско-джихадистского ислама — для всего этого Тунису сегодня необходима не только политическая воля, — страна уже не раз доказывала, что она есть, — но и немалые инвестиции, причем не только в оборонную, но и в гражданскую сферу.

Единственная рожденная «арабской весной» демократия еще не вышла из опасного младенческого возраста, но при правильном распределении иностранной помощи, решительной борьбе с фундаментализмом, проведении необходимых реформ в экономике Тунис может одержать победу. Теперь, когда демократическая звезда Турции стремительно закатывается после провалившегося военного переворота, все внимание поборников демократии на Западе будет устремлено на Тунис.

При правильном балансе силовых решений, повышения уровня жизни, развития экономики и поддержки демократических институтов Тунис также может позитивно повлиять на ситуацию в соседних странах. И в тех, которые уже были затронуты «арабской весной», и в тех, где время как будто застыло — например, в Алжире. Поражение же лишь укрепит слепую веру (как на Востоке, так и на Западе) в то, что Ближний Восток и Северная Африка к демократии не готовы и что единственное, что может предотвратить хаос, — это сильная рука. Зато успех может указать дорогу развития целому региону.