21 февраля 2012 года пять ярко одетых участниц российского феминистского панк-коллектива Pussy Riot ворвались в московский храм Христа Спасителя, чтобы выступить у его алтаря с протестом против связей между Русской православной церковью и ее «главным святым» — российским президентом Владимиром Путиным. «Богородица, Путина прогони», — кричали активистки, лица которых были скрыты балаклавами (что было характерной частью образа группы).

Этот «панк-молебен» был одновременно политическим и феминистским заявлением. Через шесть месяцев судья приговорил трех из девушек к двум годам лишения свободы (одну, впрочем, быстро освободили) по подчеркнуто далекому от политики обвинению в «хулиганстве по мотивам религиозной ненависти».

Сейчас, спустя пять лет, дополнительную тень на отношения России с все более отдаляющимся от нее Западом отбросила причастность России к кризисам в Сирии и на Украине. Запад. В 2015 году примерно в 500 метрах от стен Кремля был убит оппозиционный политик Борис Немцов.

Впрочем, хотя российское общество удушает попытки бросить вызов политическому статус-кво, сравнительно негромкие инициативы продолжают существовать.

«Художники просто молчат, — говорит российский куратор и галерист Марат Гельман, уехавший в начале 2015 года в Черногорию. — Сейчас лучше ничего не говорить о политике, лучше обходить эти вопросы».

Ситуация сильно изменилась по сравнению с временами пятилетней давности. «Несмотря на преследование Pussy Riot, люди не боялись их защищать, — вспоминает галерист. — Тогда было лучше».

Сейчас художники и кураторы избегают трех тем, утверждает художница и феминистская активистка Микаэла. Во-первых, это «гомосексуальность… особенно, у подростков». Микаэла вспоминает, как в 2015 году власти закрыли выставку о ЛГБТ-подростках под названием «Будь собой» и допросили владельца галереи. «Во-вторых, это война на Украине, — продолжает она. — Наконец, третья тема, которой нельзя касаться, — это русское православие».

Последнее вступило в силу в июле 2013 года. С тех пор православная церковь успела еще глубже проникнуть в общественную сферу. По мнению Муравьевой, антирелигиозные практики Советского Союза породили остаточное чувство вины по отношению к церкви — и теперь церковь эксплуатирует этот «капитал».

Микаэла отмечает «культурную экспансию» церкви, проявлением чего стало появление новых православных телеканала и радиостанции, а также открытие трех новых храмов только в ее районе.

Участились нападения православных активистов на выставки. В августе 2015 году от них пострадала выставка в одной из самых известных московских художественных галерей. Организаторы нападения были признаны виновными в мелком хулиганстве и приговорены к штрафу в 1000 рублей (14 фунтов по текущему курсу).

«Любое слово, написанное старославянским шрифтом, — это духовность, — говорит Гельман. — Любое произведение современного художника… это разврат, грех и влияние Запада».

Аналогичные группировки существуют по всей России, заставляя галереи перестраховываться. Участники нападений действуют по собственной инициативе, но считают, что их деятельность санкционирована государством, отмечает Муравьева. На них влияют «своего рода сигналы» со стороны правительства. 

В результате ключевым фактором для художников становится самоорганизация. Как рассказывает Микаэла, образовательные структуры и иностранные фонды часто поддерживают и одобряют художников на словах, но не хотят связываться с политическими работами, опасаясь закрытия. Непонимание, где именно пролегает «невидимая черта», порождает неуверенность. «Это и есть самоцензура», — утверждает художница.

Художник-диссидент Петр Павленский, в конце 2013 года прибивший свою мошонку к брусчатке на Красной площади («Фиксация»), а в 2015 году поджегший дверь ФСБ, выступает за индивидуальные действия.

«Фиксация» была посвящена чувству беспомощности, которое необходимо преодолеть в России, создавала образ кастрации. «Павленский говорит: "Смотрите, я еще более неимущий, чем вы"», — объясняет Гельман. Художник и его подруга Оксана Шалыгина сейчас находятся во Франции. Они пытаются получить там убежище, так как в России их обвиняют в сексуальном насилии.

Павленский — не единственный, кто использует возможности для одиночных акций. Так, например, поступает Дарья Серенко. Она ездит в московском метро с политическими плакатами в рамках акции «Тихий пикет». На ее плакате от 12 февраля была изображена девушка, закрывающая голову руками, защищаясь от реплик, которые обычно звучат, когда женщина заявляет об изнасиловании («Да она, наверное, пьяная была?» «Как она была одета?»).

Выступая в одиночку в общественном пространстве, Серенко сталкивается с враждебностью. «Мужчины, как всегда, смеются», — заметила она в Facebook. Ранее в этом месяце анонимная группа художников расклеила по расположенному в юго-западной части Сибири городу Омску изображения растений с текстами, направленными против домашнего насилия.

Эта акция была связана с подписанным Путиным 7 февраля законом о декриминализации домашнего насилия, которое нанесло «незначительный ущерб здоровью». Хотя непосредственно женщины в этом законе не упоминаются, фактически, он, по словам Муравьевой, предполагает, что женщины должны «справляться самостоятельно» — и это катастрофически опасная идея.

27 января, когда российский парламент принимал закон в последнем чтении, прокремлевский таблоид Life опубликовал видео под названием «Бьет — значит, любит», демонстрирующее, как причинять боль, не оставляя следов.

Росту общественной сознательности способствует распространение интернета. Со времен «Панк-молебна» доля пользователей интернета в России сильно выросла. Согласно ежегодным докладам Freedom House, в 2011 году интернетом пользовались 33% россиян, а в 2016 году — уже 73%. Власти одновременно с этим ужесточили за интернетом контроль. В частности, они начали адресно преследовать пользователей социальных сетей, используя законы против «экстремизма», отличающиеся крайне расплывчатыми формулировками.

В прошлом июле по интернету распространился хэштег #ЯНеБоюсьСказать. Женщины размещали истории о пережитом ими сексуальном насилии. Российская организация «Сестры», которая оказывает пережившим сексуальное насилие психологическую поддержку, получает каждый год «250-350» кризисных звонков.

Организация утверждает, что за последний год из-за этого хэштега число обращений возросло. Кроме того, такие новые медиа-платформы, как Meduza и Wonderzine, также проявляют «социальную сознательность». Раньше «у нас были только сообщества в LiveJournal», отмечает Микаэла.

Проявления инициативы снизу отчасти связаны со сменой поколений. «Раньше никто даже не беспокоился, — объясняет Муравьева. — Эти дети, родившиеся после 1995-го… они родились уже в очень свободном обществе — они не знают, что значит бояться, они не знакомы с самоцензурой, не понимают, каким серьезным бывает страх перед государством».

Алийде Нейлор — британская журналистка, бывший редактор отдела культуры The Moscow Times.