Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Христианство — боевая религия?

Фредерик Сен-Клер считает, что отданная отцу Амелю дань памяти заставляет забыть о том, что христианство — это не слепое миролюбие, а боевая религия, которая не призывает подчиниться насилию.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Какое христианство нужно христианам? То, которое трубит о мире, хотя его нет в помине? Или то, что призывает взять в руки оружие Бога и уничтожить этим единственно эффективным духовным средством губительную идеологию, которая разными путями, в том числе под маской мирной культуры, набирает силу в нашей стране и понемногу начинает нас душить?

Вчера я терпеливо выслушал выступление президента Республики в память о Жаке Амеле. С тем же терпением я ознакомился с комментариями и статьями. Я вспомнил, проповедь епископа Лебрена 2 августа 2016 года и его заявление о том, что «зло — это загадка». По его утверждению, последние слова Жака Амеля «Изыди, дьявол» были знаком его «веры в людскую доброту». Повсюду одни выражения любви, прощения и мира. А посреди всего этого благодушного и благонамеренного бубнежа в моих ушах звучит: «Врачуют раны народа Моего легкомысленно, говоря: «мир! мир!», а мира нет» (Иеремия, 6:14). Поэтому после этой годовщины у меня возникают вопросы. А что если правда отца Амеля в этот решительный миг перед лицом варварства была правдой воина? Что если его христианство не сводилось к модному сейчас слепому миролюбию, которое превозносят повсюду на нашем упадническом Западе?


Простить? Измениться? Возлюбить? Да о чем все они говорят? Иуда изменился после того, как предал Христа? Он стал исцеляющим людей апостолом и разносил пронизанное любовью прощение? Нет, его раскаяние и осознание совершенного зла привели его к самоубийству: «И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился» (Матфей, 27:5). Я просто не могу поверить, что все эти исламисты подобны Павлу на пути в Дамаск и ждут лишь нашего прощения, чтобы измениться. Нет, я вижу в них Иуд, которые намеренно закрывают глаза на послание любви христианства, как на Востоке, так и на Западе, преследуют верующих и священников, чтобы утолить свою жажду зла и проложить путь для фундаменталистской идеологии.


Но что же насчет христианства? Как религия, которая, как нам представляют, пронизана любовью и миром, страданием и терпением в страдании, может противиться такому всплеску зла (он, кстати говоря, носит циклический характер в истории)? Какую еще альтернативу дают нам окружающие гибель отца Амеля слова помимо того, как подставить другую щеку и тоже умереть мученической смертью? И сколько так еще будет продолжаться? До полного исчезновения христианства? Можем ли мы рассчитывать на светское (чтобы не сказать атеистическое) государство для защиты Евангелия? На блеклых и трусливых политиков? Разве в этом суть послания Христа?


Да будет мне позволено верить в то, что христианство — боевая религия, которая не призывает безропотно подчиниться жесткому и кровавому насилию исламистов и поиску гипотетического добра в этих людях, а говорит о необходимости неустанно бороться, причем с оружием не от этого мира: «Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь: ими ниспровергаем замыслы» (2-е коринфянам 10:4). Иисус сказал: «Я победил мир» (от Иоанна 16:33). Что такое эта победа как не результат борьбы? «Не мир пришел Я принести, но меч», — сказал Иисус. Готовы ли мы вступить в такую борьбу? Мне хочется верить, что хотя отец Амель не ответил на нападение сталью, как мусульманский фанатик, он все же вооружился мечом духа, как писал Павел, и нанес ему своим «Изыди, дьявол» ту же душевную рану, что получил Иуда.


Но какой смысл, скажете вы, раз отец Амель погиб, а исламизм победил? Сегодня все дальновидные военные мыслители согласны со следующим: каким бы мощным не был снаряд, ему не под силу разрушить идеологию. Идеологию можно победить лишь сходным с ней оружием. И в этом у христианства есть решительное преимущество. Амель, солдат Бога, каким мне хочется его видеть, боролся с материальным миром оружием, которое дал ему Господь. Хотим мы того или нет, он выступил против этой идеологии. Но он был один. Поэтому, как мне кажется, на фоне этой годовщины перед христианами встает следующий вопрос: какое христианство им нужно? То, которое трубит о мире, хотя его нет в помине? Или то, что призывает взять в руки оружие Бога и уничтожить этим единственно эффективным духовным средством губительную идеологию, которая разными путями (в том числе под маской мирной культуры) набирает силу в нашей стране (старшей дочери церкви) и понемногу начинает нас душить?