В тот момент, когда начали сбываться мои детские мечты, я едва не лишилась рассудка, а затем и жизни. Я никогда об этом не рассказывала, но теперь пора это сделать.
Было начало 2011 года. Я только что закончила сниматься в первом сезоне «Игры престолов», нового сериала по мотивам романов Джорджа Мартина «Песнь льда и пламени». У меня не было за плечами почти никакого профессионального опыта, а мне дали роль Дейнерис Таргариен, Матери драконов, кхалиси Дотракийского моря, леди Драконьего камня, Неопалимой и Бурерожденной. В юности принцессу Дейнерис отдают замуж за вождя дотракийского народа кхала Дрого. Это долгая история, на восемь сезонов, но можно сказать, что Дени становится сильной и важной фигурой. Она обретает власть, а также выдержку и самообладание. Пройдет немного времени, и девочки начнут наряжаться на Хеллоуин в парики платинового цвета и ниспадающие платья, как у Дейнерис Таргариен.
Создатели этой картины Дэвид Бениофф и Д. Б. Уайсс говорят, что моя героиня — это смесь Наполеона, Жанны д'Арк и Лоуренса Аравийского. Тем не менее после завершения съемок первого сезона, несмотря на предстоящую премьеру и возбуждение от рекламы, я не ощущала никакого восторга и победного чувства. Я была напугана. Напугана пристальным вниманием, напугана бизнесом, в котором почти ничего не понимала, напугана тем, что не сумею оправдать доверие создателей «Игры престолов». Я во всех смыслах чувствовала себя незащищенной и уязвимой. В самом первом эпизоде я снялась обнаженной, и с тех пор пресса всегда задавала мне один и тот же вопрос: «Вы играете такую сильную женщину, и тем не менее вы раздеваетесь. Почему?» У меня в голове всегда крутился один ответ: «Сколько мужчин я должна убить, чтобы что-то доказать вам и себе?»
Чтобы снять стресс, я начала заниматься в спортзале с тренером. Теперь я была телевизионной актрисой, а все телевизионные актрисы ходят на тренировки. Утром 11 февраля 2011 года я переодевалась в раздевалке спортзала в Крауч-Энде в северной части Лондона и вдруг почувствовала ужасную головную боль. Я ощутила такую усталость, что с трудом надела кроссовки. Начав тренировку, я просто силой заставляла себя делать первые упражнения.
Тут тренер сказал, чтобы я приняла упор лежа, и в этот момент я почувствовала, что мою голову будто сдавливает железный обруч. Я пыталась не обращать внимания на боль и продолжить тренировку, но не могла. Я сказала тренеру, что мне нужен перерыв. Едва ли не ползком добралась до раздевалки. Встала на колени, припала к унитазу и почувствовала, что мне очень, очень плохо. Боль все усиливалась. Это была стреляющая, режущая, сдавливающая боль. Я в какой-то степени понимала, что со мной происходит: это было повреждение головного мозга.
Некоторое время я пыталась отогнать эту боль и тошноту. Я сказала себе: «Меня не парализует». Я шевелила пальцами рук и ног, чтобы убедиться в этом. Чтобы сохранить память, я среди прочего старалась вспомнить слова из своей роли в «Игре престолов».
Я услышала голос женщины из соседней кабинки, которая спрашивала, все ли у меня в порядке. Я ответила, что нет. Женщина пришла на помощь, положила меня на бок, чтобы мне стало легче. У меня в голове сразу зашумело, перед глазами возник туман. Помню звук сирены, помню скорую помощь, голоса. Кто-то сказал, что у меня слабый пульс. Меня рвало желчью. Кто-то нашел мой телефон и позвонил родителям, живущим в Оксфордшире. Им сказали, что меня повезут в реанимацию в уиттингтонскую больницу.
Я была в полубессознательном состоянии. Из скорой помощи меня вывезли на каталке в коридор, где пахло дезинфицирующими средствами, и было шумно от тревожных людских голосов. Никто не знал, что со мной, и поэтому врачи и сестры не могли дать мне лекарство, чтобы уменьшить боль.
Наконец меня направили на компьютерную томографию головного мозга. Диагноз был зловещий: субарахноидальное кровоизлияние в полость между оболочками мозга, так называют тяжелую форму инсульта, при котором высок риск летального исхода. У меня была аневризма или разрыв артерии. Позднее я узнала, что от субарахноидального кровоизлияния треть пациентов умирают сразу или немного погодя. Тем, кто выживает, необходимо срочное лечение, чтобы изолировать аневризму, поскольку в таком состоянии велика вероятность второго, зачастую смертельного кровоизлияния. Чтобы выжить, мне нужна была срочная операция. И даже в этом случае не было никакой гарантии.
На машине скорой помощи меня отвезли в Национальный госпиталь неврологии и нейрохирургии. Это красивое здание викторианской эпохи из красного кирпича в центре Лондона. Была ночь. Мама спала в моей палате, прикорнув в кресле, а я то засыпала, то просыпалась, одурманенная лекарствами, болью и постоянными кошмарами.
Помню, меня попросили подписать бланк заявления с согласием на операцию. Операция на головном мозге? Но я же очень занята, у меня нет времени на операции. Наконец я успокоилась и поставила свою подпись. А потом уснула от анестезии. Хирурги три часа оперировали мой мозг. Это была не последняя моя операция, и далеко не самая опасная. Тогда мне было 24 года.
Я росла в Оксфорде и редко задумывалась о своем здоровье. Я думала только об актерской работе. Мой папа был звукорежиссером. Он работал над мюзиклами «Вестсайдская история» и «Чикаго», которые шли в Вест-Энде. Мама занимается бизнесом, она вице-президент по маркетингу и работает в международной консалтинговой фирме по вопросам менеджмента. Семья у нас небогатая, но мы с братом учились в частных школах. Родители делали для нас все, хотя им было непросто оплачивать счета.
Я не помню, когда решила стать актрисой. Говорят, мне тогда было года три-четыре. Я ходила с папой в театр, и меня приводила в восторг жизнь за кулисами: сплетни, реквизит, костюмы, напряженная суета и гул голосов в полумраке. Когда мне было три года, папа повел меня на мюзикл «Плавучий театр». Я была шумным и непоседливым ребенком, но тогда два с лишним часа просидела в зале молча и без движения. Когда опустился занавес, я встала на сиденье и громко захлопала, подняв руки над головой.
Я попалась на крючок. Дома я так часто смотрела записанный на видеокассету мюзикл «Моя прекрасная леди», что изношенная пленка порвалась. В мифе о Пигмалионе я увидела знак того, что если работать под руководством хорошего режиссера и долго репетировать, можно стать другим человеком. Думаю, папа был не очень доволен, когда я объявила, что хочу стать актрисой. Он знал очень многих актеров, и, на его взгляд, они были в основном неврастениками и безработными.
Моя школа в Оксфорде была настоящей идиллией: прелестная, благопристойная и организованная. В пятилетнем возрасте я получила главную роль в одной пьесе. Но когда пришла пора идти на сцену и произносить текст, я все забыла. Я просто стояла столбом посреди сцены, уставившись прямо перед собой. Учителя в первом ряду пытались мне помочь, произнося мои слова. А я просто стояла и молчала, не испытывая никакого страха, очень спокойная. Такой психологический настрой всегда помогает мне в карьере. Сегодня я могу выйти на красную ковровую дорожку под объективы тысячи камер и вести себя совершенно невозмутимо. Но если посадить меня за обеденный стол с шестью гостями, реакция у меня будет абсолютно другая.
Со временем я играла все лучше. Уже не забывала текст роли. Но и юным дарованием меня тоже нельзя было назвать. Когда мне было десять, папа повел меня в Вест-Энд на актерские пробы. Они хотели поставить «До свидания, дорогая» по сценарию Нила Саймона и проводили кастинг. Попав внутрь, я поняла, что все девочки, пришедшие на прослушивание, пели песню из «Кошек». А я могла вспомнить одну только английскую народную песню «Верхом на осле». Меня выслушали с большим терпением, а потом кто-то сказал: «А нет ли чего-нибудь более… современного?» Я спела хит «Спайс Герлз» Wannabe. Папа закрыл лицо руками. Роль я не получила, и слава богу. Папа тогда сказал: «Было бы неприятно читать про тебя плохое в газетах».
Но я не сдавалась. На школьной сцене я сыграла Аниту в «Вестсайдской истории», Абигайль в «Суровом испытании», одну из ведьм в «Макбете», Виолу в «Двенадцатой ночи». Окончив школу, я год работала официанткой и бродила с рюкзаком по Азии. Потом поступила в Лондонский драматический центр, решив стать бакалавром искусств. Как начинающие актрисы мы учили все, начиная с классического «Вишневого сада» и кончая полицейской драмой «Прослушка». Роли наивных простушек мне не давали. Их получали высокие, гибкие, стройные и невероятно белокурые девушки. А мне дали роль еврейской мамаши в «Воспрянь и торжествуй!» Послушали бы вы мой бронкский акцент!
После выпуска я дала себе торжественное обещание: год я буду соглашаться только на те роли, которые дают какую-то надежду. Я зарабатывала на жизнь в пабе, в колл-центре, в каком-то малоизвестном музее, указывая посетителям, где туалет. Секунды казались днями. Но я твердо решила: год никаких плохих ролей, планку не опускать.
Весной 2010 года позвонил мой агент и сказал, что в Лондоне проводят пробы для участия в сериале кабельной сети HBO. Пилотная серия «Игры престолов» почему-то не пошла, и они решили поменять актеров, в том числе девушку, игравшую Дейнерис. Это была роль таинственной платиновой блондинки не от мира сего. А я невысокая, темноволосая, фигуристая британка. Ну да ладно. Готовясь к кастингу, я выучила очень странный текст из двух сцен, одна из четвертого эпизода, когда меня собирается ударить брат, и одна из десятого, где я захожу в огонь и остаюсь целой и невредимой.
Тогда я считала себя вполне здоровой. Иногда у меня кружилась голова из-за низкого давления и пульса. Время от времени все плыло перед глазами, и я теряла сознание. В 14 лет у меня были мигрени, из-за чего я ложилась в постель на пару дней, а в театральной школе я иногда падала в обморок. Но мне казалось, что все это ерунда, результат стресса от учебы, актерской работы и жизни в целом. Сейчас я думаю, что это были предупреждающие сигналы о том, чего мне ждать дальше.
Я читала «Игру престолов» в крошечной студии в Сохо. Спустя четыре дня мне позвонили. Видимо, прослушивание прошло удачно. Мне сказали, что через три недели я должна лететь в Лос-Анджелес, где буду читать свою роль Бениоффу, Уайссу и руководителям HBO. Я начала интенсивную подготовку. Мне купили билет в бизнес-класс. Я украла там весь бесплатный чай. Во время прослушивания я старалась не смотреть на другого актера, который ходил рядом, — высокого, белокурого, стройного и красивого. Я прочла две сцены в темной аудитории, где меня слушали продюсеры и руководство телеканала. Когда все закончилось, я ляпнула: «Может, еще что-нибудь сделать?»
Дэвид Бениофф сказал: «Можешь станцевать». Не желая никого разочаровывать, я станцевала — танец маленьких утят и танец робота. Сейчас вспоминаю тот момент и думаю, что могла все испортить. Танцор из меня еще тот.
Когда я уходила из зала, они побежали за мной и сказали: «Поздравляем, принцесса!» Так я получила роль.
Я очень сильно разволновалась. Я вернулась в гостиницу, и меня кто-то позвал на вечеринку на крышу. Я заявила этим людям: «Мне кажется, я очень даже ничего!» Но на крышу не пошла, а отправилась в номер есть печенье с кремовой прослойкой, смотреть «Друзей» и звонить всем своим знакомым.
Первая операция была, как мне сказали, «минимально инвазивной», то есть черепную коробку мне не вскрывали. Хирург использовал метод эндоваскулярной спиральной эмболизации, введя провод в бедренную артерию. Он обвел его вокруг сердца, добрался до мозга и закупорил аневризму.
Операция длилась три часа. Когда я очнулась, боль была невыносимая. Я понятия не имела, где нахожусь. Поле зрения у меня было ограничено. В горле была трубка, губы запеклись, меня тошнило. Через четыре дня меня перевели из отделения интенсивной терапии в палату и сказали, что наступает очень важный двухнедельный этап. Если я проживу это время с минимальными осложнениями, у меня будут все шансы на нормальное выздоровление.
Как-то ночью, когда этот важный этап прошел, меня разбудила медсестра и начала проверку. «Как вас зовут?» — спросила она. Мое полное имя Эмилия Изабель Евфимия Роуз Кларк. Но я не могла его вспомнить. Вместо этого я говорила какую-то чепуху и запаниковала. Я никогда не испытывала такого страха, такого чувства обреченности и мрака. Я думала, какая меня ждет жизнь, и чувствовала, что жить не стоит. Я актриса, я должна запоминать слова и роли. А я даже имя свое вспомнить не могла.
У меня была афазия, или нарушение речи, что стало следствием травмы головного мозга. Я несла всякую ерунду, но моя добрая мама не обращала на это внимания и убеждала меня, что я в здравом уме и вполне разумна. Но я знала, что со мной не все в порядке. В худшие моменты мне очень хотелось покончить со всем этим. Я просила медиков дать мне умереть. Вся моя работа, все мои мечты о жизни были связаны с языком, с общением, с коммуникацией. Без этого я никто.
Меня отправили обратно в реанимацию, и примерно через неделю афазия прошла. Я вспомнила свое имя — все пять слов. Но я также понимала, что рядом со мной лежат люди, которые не выберутся из реанимации. Я постоянно напоминала себе о том, как мне повезло. Через месяц после операции я выписалась из больницы, мечтая о ванне и свежем воздухе. Мне надо было дать интервью для прессы, и я должна была вернуться на съемки «Игры престолов».
Я вернулась к нормальной жизни, но в больнице мне сказали, что с другой стороны мозга у меня есть аневризма поменьше, которая может в любой момент «лопнуть». Однако врачи постарались меня успокоить, сказав, что она маленькая, что она может вообще никогда не лопнуть и оказаться безвредной. Просто за ней надо внимательно следить. Да и выздороветь мгновенно тоже не удастся. Надо превозмогать боль, надо пользоваться болеутоляющим — морфием. Я рассказала руководству на съемках «Игры престолов» о своем состоянии, но попросила держать это в тайне, чтобы не было никаких разговоров и огласки. Шоу должно продолжаться!
Еще до начала съемок второго сезона я была не очень уверена в себе. У меня часто возникали слабость и головокружение, и я начинала думать, что вот-вот умру. Помню, мы отправились в рекламное турне, и, сидя в номере лондонского отеля, я подумала, что больше так не смогу. Я не могла думать, не могла дышать, а уж тем более быть обаятельной. Между интервью мне приходилось принимать морфий. Боль не отступала, а усталость была такая, что я просто изнемогала, чувствовала себя полностью истощенной. Но факт остается фактом: я актриса. А в этой работе присутствует тщеславие. Я очень часто и много думала о том, как я выгляжу. При этом каждый раз, садясь в такси, я билась головой о дверь.
Реакция на первый сезон была фантастическая, хотя я в то время очень слабо себе представляла, как мир подсчитывает эти баллы. Одна подруга позвонила мне и прокричала в трубку: «Ты первая в списке IMDb!» (список лучших художественных фильмов мира, который формируется на основе оценок, выставляемых посетителями одноименного сайта, — прим. перев.) А я ее спросила: «А что это такое — IMDb?»
В первый день съемок второго сезона, которые проходили в Дубровнике, я постоянно себе говорила: «Со мной все хорошо, я молодая, со мной ничего не случится». Я вся ушла в работу. Но после первого дня я с трудом добралась до гостиницы и просто упала от изнеможения.
На съемочной площадке я и виду не подавала, как мне плохо. Но мне было очень трудно. Второй сезон обещал стать самым тяжелым. Я не знала, что делает Дейнерис. И если быть до конца честной, то я каждый день и каждую минуту думала о том, что умру.
Закончив в 2013 году съемки в третьем сезоне, я стала работать на Бродвее, играя Холли Голайтли («Завтрак у Тиффани»). Репетиции проходили замечательно, но довольно скоро стало ясно, что успеха не будет. Постановка продержалась на сцене всего пару месяцев.
Будучи в Нью-Йорке, я отправилась на компьютерную томографию головного мозга, потому что теперь мне надо это делать регулярно, тем более что у меня оставалось всего пять дней до окончания медицинской страховки. Расширение сосуда с другой стороны мозга увеличилось в два раза, и врач сказал, что «об этом надо позаботиться». Мне пообещали простую операцию, проще, чем в прошлый раз. Вскоре после этого я оказалась в больнице на Манхэттене в отдельной палате, одетая в чудные штанишки. Приехали родители. «Через два часа увидимся», — сказала мама, и меня повезли в операционную, чтобы еще раз совершить путешествие с катетером по моей бедренной артерии до головного мозга. Нет проблем.
Но проблемы все же возникли. Когда меня разбудили, я закричала от боли. Операция прошла неудачно. У меня началось сильное кровотечение, и врачи объяснили, что нужна еще одна операция, а иначе у меня будет очень мало шансов. На сей раз добираться до головного мозга они решили по старинке — через мою черепную коробку. И операцию надо было делать немедленно.
Процесс выздоровления оказался еще более болезненным, чем после первой операции. Я выглядела так, будто пережила еще более страшную и тяжкую войну, чем Дейнерис. После операции у меня из головы торчала дренажная трубка. На место отверстия в черепе поставили титановую пластину. Сегодня шрам от макушки до уха уже не виден, но в те дни я еще не знала, что его не будет видно. Но больше всего я боялась утратить познавательные и сенсорные способности. Что это может быть? Потеря памяти? Периферийного зрения? Сейчас я говорю людям, что это была утрата способности разбираться в мужчинах. Но, конечно же, тогда в этом не было ничего смешного.
Я снова провела месяц в больнице и порой теряла всякую надежду. Я не могла смотреть людям в глаза. Ужасное беспокойство, приступы паники. Меня в детстве учили никогда не говорить «это несправедливо», меня учили помнить, что всегда есть люди, которым еще хуже. Но, переживая все это повторно, я чувствовала, как мои надежды тают. Это было настолько ужасно, что сейчас я даже не могу вспомнить те мрачные дни во всех подробностях. Мой мозг просто отключил эти воспоминания. Но, помню, я сама себя убедила, что долго не проживу. Более того, я была уверена, что всем станет известно о моей болезни. Так и случилось, правда, длилось это недолго. Спустя шесть недель после операции таблоид «Нэшнл инквайрер» (National Enquirer) напечатал короткую заметку. Один репортер спросил меня про болезнь, но я все отрицала.
Но теперь, после нескольких лет молчания, я рассказываю вам всю правду во всей ее полноте. Поверьте: мой случай не уникален, и я не одна такая. Очень многие люди страдали сильнее, чем я, не имея при этом возможности получить такое, как у меня, лечение.
Спустя несколько недель после второй операции я вместе с другими актерами отправилась в Сан-Диего на международный фестиваль «Комиккон». Фанаты этого фестиваля — люди верные и преданные, и разочаровывать их никак нельзя. Зрителей во время нашего выступления собралось несколько тысяч, но перед тем как нам начали задавать вопросы, у меня жутко разболелась голова. Вернулось знакомое чувство страха. Я подумала: ну вот, мое время истекло. Я дважды обвела смерть вокруг пальца, но сейчас она пришла за мной. Я пошла со сцены. Агент по рекламе посмотрела на меня и спросила, что случилось. Я рассказала. Она сообщила, что репортер с MTV хочет взять у меня интервью. Я тогда подумала: если я умру, то пусть это будет в прямом эфире.
Но я выжила. Я пережила и это интервью, и многое другое. За годы после второй операции я значительно восстановилась, хотя и не надеялась на это. Сейчас я здорова на все сто. Я решила, что наряду с актерской работой буду заниматься благотворительностью вместе с британскими и американскими партнерами. Мы создали благотворительную организацию, дав ей название SameYou («Как ты»). Ее цель — помогать людям в процессе реабилитации после травм головного мозга и инсультов. Я бесконечно благодарна маме, брату, врачам, медсестрам, моим друзьям. Я все время скучаю по отцу, который скончался от рака в 2016 году, и я бесконечно ему благодарна за то, что он до самого конца держал меня за руку.
Мое участие в съемках в «Игре престолов» подошло к концу, и есть в этом нечто, что доставляет мне огромную радость. Я счастлива, потому что эта история закончилась, и я с радостью жду, что будет дальше.
