Когда умерла моя мама, мне приходилось каждую ночь накачивать себя лекарствами, чтобы заснуть. Я сидела на «Амбиене» и не могла жить без снотворного. Спроси меня, кого я любила в этой жизни, и амбиен непременно попадет в тройку лидеров.
Почти каждую ночь я шагала пешком из Гарлема на Уолл-стрит, чтобы вымотаться как собака или устать, как ребенок. В нескольких кварталах от дома я проглатывала таблетку всухую и остаток пути ощущала мягкий приход, который с некоторых пор у меня ассоциировался с грядущим покоем.
Тогда у меня был мужчина, который внимательно слушал мои излияния о безутешном горе — как я не выбрасываю мамин дезодорант или храню на полке в спальне последнее одеяло отца (из тонкого желтого микрофлиса). Я никому его не даю и сама не укрываюсь — чтобы не отбить папин запах.
Одним летним вечером этот мужчина проводил меня после ужина. Мне было ужасно одиноко, а он был отличный слушатель. Я вынула пилюлю амбиена из серебряной таблетницы. В ней мама хранила лекарства после смерти отца.
Я проглотила ее, не запивая, и мужчина засмеялся — это был нелепый, грустный ритуал. Он сказал мне, что разгуливать в таком виде по улицам Манхэттена небезопасно. Что меня могут изнасиловать.
В лифте играл транс. Он пошутил, что это вылитое побережье Нью-Джерси моей юности и что пора клубиться.
У двери спальни я сказала ему, что со мной все в порядке. Сказала, что он может идти домой. Он вышел, и я легла в постель прямо в одежде. Спустя некоторое время я проснулась, и обнаружила его голову у себя между ног. Он действовал настолько осторожно, что в тумане все показалось мне далеким и убаюкивающим, будто происходит не со мной, а с кем-то другим. Но потом я очнулась окончательно. Я спросила, что происходит, и он быстро встал, словно немного виновато. Но извиняться не стал. В конце концов, тому высшему удовольствию, что ассоциируется с куннилингусом, помешала лишь моя сонливость.
Последние недели, во время суда над Харви Вайнштейном (Harvey Weinstein), я следила за реакцией на непрошеный оральный секс. Аннабелла Шиорра (Annabella Sciorra) и Мими Хейли (Mimi Haleyi) вспоминают, как мистер Вайнштейн хватал их и принуждал к оральному сексу.
На эти домогательства принято реагировать по-другому.
Как недавно писал «Дейли бист» (The Daily Beast), до недавнего времени понятие насильственного куннилингуса было весьма туманным. В штате Джорджия изнасилованием по-прежнему считается лишь проникновение мужского органа в женский. Того же мнения придерживаются многие люди. В сущности, оральный секс и сексом-то не считается, как подтвердил в 1998 году президент Билл Клинтон. Наконец, оральный секс несет меньший риск венерических заболеваний, по сравнению с проникающим изнасилованием. И, конечно, есть гнусная точка зрения, что это своего рода баловство. Вроде как в сауне побалдеть.
Мистер Вайнштейн якобы сказал Шиорре: «Это тебе».
Живьем люди, разумеется, говорят без чистоплюйства соцсетей. А я слушала, как мужчины и женщины обсуждают якобы насильственный куннилингус.
Ладно вам, она могла его ногой отпихнуть.
И потом, вас же не к самой ужасной вещи на свете склоняют.
Я считаю, что для меня самой и других, оказавшихся в том же положении, худшее — не вина преступника, а собственная. Разобраться в этом чувстве сложно. Вне интернета — как это чаще всего и бывает, я обнаружила, что говорящие не слушают.
В своем красочном эссе «Трудности с соблюдением правил» Мэри Гейтскилл (Mary Gaitskill) описывает три нападения, которым подверглась. Первый раз ее изнасиловал незнакомец. Второй случился, когда ей было 16 лет: под кислотой наедине с новым знакомым она «позволила себе отдаться сексу, потому что не могла смириться с мыслью, что если я скажу «нет», все кончится плохо». Она пишет, что второй случай уязвил ее гораздо глубже — потому что она чувствовала себя соучастницей.
Она описывает и третий случай, когда первоначальное влечение быстро исчезло, когда мужчина, давний знакомый, вдруг стал агрессивным. Ей тогда было уже за тридцать, а партнер ее был моложе. Она пишет, что поначалу закончила статью, так и не рассказав, что встречалась с мужчиной несколько месяцев. Она знала, что в глазах многих это перечеркнет жалобы на изнасилование.
У себя в спальне тем вечером я почувствовала полную противоположность удовольствию. Меня тошнило и от его самодовольного языка, и от вынужденной близости, которую многие женщины считают даже более интимной, чем соитие.
«Я сплю, — сказала я, — пожалуйста, перестань». Но поскольку я жаждала хотя бы нескольких часов наркотической передышки от горя, свое тело я покинула. Проснувшись утром, я обнаружила, что ощущения от нападения поблекли.
И вот пикантная подробность: мне не нравится слово «нападение». Частью причина кроется в чувстве соучастия. Частью в унижении. И наконец, мысль, что читающие эти строки подумают: «подумаешь, это же не половой акт». Что, мол, я драматизирую. Что бедный парень просто пытался утешить девицу в расстройстве.
Но эта размытость как раз хуже всего.
У некоторых женщин, когда кто-то навязывается чуть ли не эмоционально, случается поистине дьявольская путаница.
Я не лягнула его по голове. Я не закричала. Увы, мне казалось, что если я его лягну, он подумает, что я сумасбродка или чокнутая. С неописуемой тошнотой вспоминаю, как я не хотела, чтобы он подумал, что делает «что-то не то». Я чувствую свое бессилие и покорность даже когда пишу эти строки. И ненавижу себя.
После двух изнасилований, якобы совершенных Вайнштейном, Хейли продолжала ему писать, спрашивая у него работы и совета. Если вы сами никогда не были в такой ситуации, то наверняка заподозрите неладное. Если с ней обошлись столь подло, то как она может общаться с этим человеком и дальше? Ладно, допустим, обращаться к властям ей боязно, но что мешает ей просто держаться подальше от этого чудовища?
После этого вечера я поддерживала связь с тем мужчиной около года. У меня на то было несколько причин, в том числе и его эмоциональная поддержка. Кроме того, он говорил, что любит меня. Дескать, ему от меня ничего не надо, лишь бы я позволяла ему быть со мной. Мне не хватало отца, и он тонко играл эту роль. Словом и делом я дала ему понять, что ничего больше мне не надо, а он дал понять, что ему тоже.
В ту ночь путаница и перекос наших отношений достигли высшей точки. Я не лягнула его и не закричала, когда обнаружила, что его голова у меня между ног, а мои трусики стянуты до лодыжек. Я просто спросила, что происходит. Этот момент стал окончательным символом соучастия. Вот почему хотя я и отключилась, от слова «нападение» меня трясет.
Так что ладно вам, она запросто могла отпихнуть его ногой.
Той ночью я пыталась не уснуть, но не смогла. В последующие месяцы ощущения от произошедшего поблекли. Настали душевные раны посерьезнее: умер другой человек, которого я любила. Никаким чудовищем тот мужчина мне не казался, но его лицо вызывало отвращение, особенно жадный взгляд — будто я все еще та отрешенная девушка в белой постели, а он пытается вырвать меня из бездны ада.
Следующим утром я проснулась и обнаружила, что он укрыл меня желтым папиным одеялом, словно стремился дать мне еще что-то, просто я не поняла, что оно мне надо.
Лиза Таддео — лондонский обозреватель «Сандей таймс» (The Sunday Times) и автор книги «Три женщины».
