Существует множество теорий, почему Россия все никак не может стать страной с современной рыночной экономикой. Согласно одной из них, проблема состоит в ее привязанной к природным ресурсам экономике. Но не исключено также, что дело в доминировании неформального ведения дел — эта сфера, имея очень давние традиции, весьма устойчива к модернизации.
Ребенок сидит рядом с матерью и скучает. Лишь его пальчики не хотят оставаться без дела — он постоянно сгибает и разгибает их и производит какие-то странные движения. Мать в ходе разговора тоже производит какие-то схожие движения пальцами. Но участники проекта, реализуемого частным Московским фондом поддержки социальных исследований «Хамовники», в рамках которого исследуются структура занятости и техник выживания в одном небольшом городке на Дону, знают, что это за странные движения.
Руководителю фонда «Хамовники» Симону Кордонскому нравится рассказывать такие истории. Родившийся в 1944 году на Алтае социолог изучал химию и биологию в Томском университете и защитил диссертацию по теме «Циклические процедуры научного исследования» в Новосибирском государственном университете. Во времена позднего СССР он входил в круги критически настроенной по отношению к системе интеллигенции, а после «Перестройки» построил успешную карьеру, поработав, в частности, генеральным директором Центра проблем гражданского общества и частной собственности и руководителем Экспертного управления администрации президента. С 2008 года Кордонский руководит кафедрой местного самоуправления московской Высшей школы экономики.
Неформальная экономика
В центре внимания его научных интересов находится неформальная экономика, в которой, похоже, задействованы даже пятилетние дети. Так, ребенок учится у своей матери вязать и машинально воспроизводит пальцами характерные движения. Многие жители городка под названием Новохоперск, где проживают участники этого интервью, задействованы в производстве пуховых платков и других товаров из козьего пуха и овечьей шерсти.
Когда социалистический строй, при котором люди работали с полной занятостью, рухнул, это имело катастрофические последствия, в первую очередь, для маленьких провинциальные городов и деревень. Именно для их жителей — многих и многих тысяч людей — старинные промыслы стали настоящим «спасательным кругом». В производстве пуховых платков — в работе «сети мануфактур», как ее называет Симон Кордонский — в тех краях принимают участие до 70 тысяч жителей. Он рассказывает с улыбкой, что по ночам в городе работает оптовая ярмарка, где товары закупают цыгане, перепродающие их потом в розницу. Будучи самозанятыми, люди не платят налоги и социальные страховые взносы, и для государства они остаются, по сути, «невидимыми».
Невидимая рука российского умения выживать — любимый научный «конек» Кордонского. Ему нравится все, что в реальной жизни работает в соответствии с собственными неписаными правилами и представлениями о справедливости — «понятиями». Если бы Кордонский был романтиком, он бы процитировал известные строки поэта-лирика Федора Тютчева: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить», вышедшие из-под его пера в 1866 году. Но он не романтик и говорит, что Россию невозможно понять лишь потому, что ее оценивают неправильными мерками.
Потому что, хотя российские экономисты, социологи и административный персонал и приняли стандарты мышления своих англосаксонских коллег, именно это, по его словам, «и мешает нам оценивать отношения, в которых мы живем». Из этого несоответствия он делает суровый вывод: ни горячие сторонники либерального рынка, в 1990-х годах стремившиеся модернизировать Россию «с помощью лома», ни власть имущие, ни тем более законодатели ничего не могут поделать с реальными отношениями. Страна попросту остается «неизмеренной». Поэтому властям недостает основ понимания того, как управлять территориями и правильно распределять ресурсы. Кодифицированное право сталкивается с «понятиями», по которым, собственно, живут люди в стране. Так что на региональном и местном уровне царит хаос.
Идиома реальности
Фонд «Хамовники», основанный в 2006 году предпринимателем Александром Клячиным, поставил перед собой цель изучить этот хаос. Сотрудники фонда проводят «полевые исследования» с участием антропологов, этнографов и социологов в отдаленных поселениях и всевозможных «медвежьих углах» — вплоть до Крайнего Севера и Дальнего Востока. Они собирают и анализируют информацию, которая не находит отражения в официальной статистике и результатах опросов общественного мнения. Конечно, углубленные интервью и наблюдения на месте нельзя назвать оригинальными исследовательскими методами, но важно то, что им удается посмотреть на реальные социальные структуры «незамыленным взглядом». Речь идет о вещах, которые находят отражение не в абстрактных терминах и статистических данных, а в повседневных действиях и регулирующих механизмах. И результаты вполне заметны.
Так, эксперты фонда «Хамовники» уже много лет изучают различные формы самозанятости («промыслов»), которые после краха социалистической государственной промышленности, по сути, являют собой старинные формы производства из времен феодализма и раннего капитализма. В частности, можно говорить об «отходе» (сезонной трудовой миграции из деревень и малых городов в промышленные центры и столичные города). Количество неофициально занятых «отходников» оценивается в 15-20 миллионов. Наряду с «отходом» можно говорить и о так называемой «гаражной экономике», в которой трудятся миллионы самозанятых граждан, занимающихся самыми разными вещами от ремонта автомобилей и производства мебели до сдачи в аренду жилых гаражей. И чем меньше рабочих мест есть в том или ином регионе, тем больше людей задействованы в «гаражной экономике».
Третьей и довольно заметной формой «промысла» является собирательство. Речь при этом не только о сборе ягод и грибов, нелегальном рыболовстве или охоте на медведей, но и о неформальных лечебных практиках: магии, торговле травами, целительстве и религиозных обрядах, в частности, шаманизме. В общей сложности в России живут около 30 миллионов человек трудоспособного возраста, которые получают исключительно неофициальные доходы, идущие мимо российского бюджета. Еще восемь миллионов человек имеют неофициальные подработки. При этом общая численность трудоспособного населения в стране оценивается примерно в 80 миллионов человек.
Неформальные термины вроде «промысла» или «отхода», обозначающие трудовые отношения в России, в целом, отражают историческую архаику социальных и экономических отношений в стране — устойчивость «досовременности», которая после краха социалистического строя, по идее, должна была бы уступить место рыночной экономике.
Сырьевая экономика и сословное общество
Но в том-то и дело, что только «по идее». По словам Кордонского, превращения в «нормальное» государство с рыночной экономикой и классовой структурой не происходит. В целом ряде своих теоретических работ, таких как «Ресурсное государство» (2007), «Сословная структура постсоветской России» (2008), «Социоэкономические основы постсоветского режима в России» (Socio-Economic Foundations of the Russian Post-Soviet Regime) (2016), он рассматривает своеобразие «российской системы» и вопрос о том, почему страна, несмотря на все революции и реформы, все равно скатывается обратно к своей исходной «матрице», весьма устойчивой к попыткам модернизации.
Причины этого Кордонский видит в двух неразрывно связанных друг с другом феноменах: ресурсной экономике и сословном обществе. При этом под «ресурсами» он понимает не только приносящие стране прибыль природные ресурсы, но и всевозможные ценности, которые можно «продавать, распределять, хранить и списывать». Товары и деньги в «ресурсном государстве» являются, по его словам, «неправильной реальностью». Власти отбирают у одних «элементов системы» ресурсы и распределяют их между другими, но «таким образом, что недостаток ресурсов всегда можно использовать в качестве рычага власти». В итоге властям остается всего лишь манипулировать ограниченными ресурсами.
Ресурсы, по словам Кордонского, государство распределяет в соответствии со статусом того или иного сословия. При этом каждый получатель ресурсов возвращает какую-то их часть обратно дающей стороне (эта часть называется «откатами», которые являются неотъемлемым элементом экономической деятельности в России). По мнению эксперта, «откаты» не надо путать с коррупцией, которая обычно играет ключевую роль в отношениях между государством и рынком. В гораздо большей степени «откаты» можно сравнить с феодальной «сословной рентой»: каждый платит ее в соответствии со своим сословием. Парадоксальным образом именно борьба с «несуществующей коррупцией» стала для сословия госслужащих (спецслужб, полиции, органов юстиции) прибыльным «промыслом» и инструментом перераспределения государственных ресурсов, подчеркивает Кордонский.
Как бы то ни было, в России одновременно работают сразу две нормативные системы: официальная, прописанная в нынешних законах, и неофициальная, опирающаяся на «понятия». Они сосуществуют на одной территории и зачастую даже «в одном и том же человеке». Эта реальность, по словам Кордонского, является ответной реакцией на «перманентные усилия государства по модернизации» и существует она, по меньшей мере, со времен Петра Великого. Ее следствием стало бегство населения от государства в такую жизнь, где оно пытается выжить (занимаясь «промыслом»).
Так что в России, по мнению Кордонского, кодифицированное право, которое определяет экономические отношения, при этом не имеет легитимности и лишь провоцирует конфликты — вместо того, чтобы решать их. «Понятия» со своими закрепленными претензиями на тот или иной размер «сословной ренты», являются нелегальными, но легитимными в рамках отношений между экономическими и государственными субъектами, а «откаты» и репрессии являются регулирующими механизмами. Чем мягче будут штрафы для тех, кто пользуется «народным добром», тем больше будет его украденная доля. При этом иногда (при реализации некоторых крупномасштабных проектов) их доля может достигать 70% финансирования. Для сравнения: во времена сталинского террора «откаты» составляли жалкие 3-4%.
«Трудно осознать»
Кордонский на основе своих исследований делает весьма жесткие выводы. Во-первых, он отвергает анализ «российской системы» на основе позаимствованных на Западе понятий и методов, поскольку они подходят только для демократических стран с рыночной экономикой. Во-вторых, он поддерживает идею перевода государственных институтов из «официальной, но полной изъянов правовой сферы» в неофициальную сферу, «где люди живут по „понятиям“».
Нет ничего удивительного в том, что «традиционные» социологи при упоминании имени Кордонского пожимают плечами и называют его «дилетантом» и «странным». Их раздражает критика с его стороны, когда он говорит, что российские экономисты понимают собственную страну не лучше, чем иностранцы, и без конца прописывают ей рецепты, который терпят крах, сталкиваясь с реальной жизнью. Его утверждение, что рыночная экономика могла бы возникнуть в России лишь тогда, когда из проектов по регулированию и реформированию по западному образцу ушел бы Левиафан, а люди продолжили бы жить по своим «понятиям», действительно весьма спорно, тем более что довольно велика вероятность, что национальные особенности борьбы за выживание повлекли бы за собой все тот же крах. Как когда-то шутил британский социолог Теодор Шанин (Teodor Shanin), «развивающаяся страна — это страна, которая не развивается».
Так что же: следующая ночная ярмарка в небольшом городке на Дону так и останется всего лишь очередным «поворотом» на «карнавале» модернизации? По крайней мере, сам факт ее существования приоткрывает небольшое «окошко», в которое можно взглянуть на российскую «глубинку», а Кордонский и его коллеги знакомы с ней очень даже хорошо. Своими исследованиями, свободными от любых запретов на размышления, социологи вносят важный вклад в то, что своенравный российский народ со своими «понятиями» выйдет из тени западных проекций.
