Некоторые актеры играют по специальной методике, а Дженни Эрпенбек (Jenny Erpenbeck) по специальной методике пишет. Перед тем, как писать свою дебютную новеллу, она записалась на месяц в среднюю школу, сменив платья и высокие каблуки на футболки и кроссовки, и притворилась, что ей 17 лет, хотя на самом деле ей было 27. Единственным человеком, знавшим об этом эксперименте, был директор школы, и — не считая нескольких подозрительных взглядов — никто из ее «одноклассников» ни о чем не догадался.
Сейчас Эрпенбек рассказывает, что тогда ее удивило, как быстро она начала вновь ощущать себя подростком — волноваться перед завтрашним экзаменом, ныть по утрам из-за нежелания вставать. «В принципе, не так уж все и изменилось. Я обнаружила, что могу говорить с одноклассниками на их уровне. И теперь, становясь старше, я все чаще замечаю те же чувства и среди своих друзей — то удивление, когда ты понимаешь, что никогда не сможешь чувствовать в соответствии со своим возрастом.
Эрпенбек называет свой эксперимент, который она провела в 1994 году, «пьяным бредом» — идеей, которая может прийти в голову только в состоянии алкогольного опьянения. Но благодаря самой книге — яркой и запоминающейся сказочной новелле под названием «История о старом ребенке» (Geschichte vom alten Kind), впоследствии напечатанной в 1999 году — она заработала себе репутацию одного из самых значительных писательских талантов в Германии. Еженедельное информационное издание Der Spiegel назвало ее и еще небольшую группу писателей «внуками Грасса». К тому же поместило на обложке фотоколлаж, в котором Эрпенбек положила голову на жестяной барабан, на котором играет главный герой романа Гюнтера Грасса (Günter Grass) «Жестяной Барабан» (Die Blechtrommel) Оскар Мацерат (Oskar Matzerath) — вероятно, самый известный (после Питера Пэна) ребенок-отказник в европейской литературе.
На прошлой неделе за свой шестой роман «Последние дни» (The End of Days) Эрпенбек и американский переводчик книги Сюзан Берновски (Susan Bernofsky) были удостоены премии Independent за переводную прозу, что в очередной раз подтвердило ее статус одного из наиболее ярких европейских писателей. Выбор оказался вполне уместным — если «История о старом ребенке» рассказывает о ребенке, не желающем взрослеть, то в последний роман — это повествование о том, что происходит с нами, когда мы по-настоящему стареем.
«Последние дни» это повествование о жизни женщины, которая родилась в еврейской семье в Австро-Венгрии в начале XX века или, или, как называет это Эрпенбек — «история женщины с массой возможностей». Четыре раза эта женщина умирает, и четыре раза автор размышляет о том, чтобы произошло, если бы героине удалось избежать смерти, и она продолжала бы жить. Она живет в Вене в период роста антисемитизма и умирает. С следующий раз она спасается бегством от нацизма, живет в советской Москве и умирает; потом ее, как поэтессу прославляют в Восточной Германии, она умирает; и, наконец, она в Восточном Берлине в возрасте 90 лет является свидетельницей падения Берлинской стены и умирает — на этот раз уже навсегда. «Я хотела, чтобы читатель почувствовал, как много возможностей есть у человека, — говорит писательница. — И каждый этап ее жизни надо воспринимать как комментарий к другому этапу».
Эрпенбек — своего рода птица-ткачик немецкой литературной прозы. В ее произведениях темы и основные идеи постоянно повторяются и переплетаются друг с другом, финал часто возвращает читателя к началу книги, заставляя его читать книгу вновь — но уже от конца к началу. По словам Эрпенбек, она стремится придать своим сюжетам «некую форму шара»: «Мне хотелось бы, чтобы повествование развивалось не от начала до конца — но еще и в обратном направлении, и слева направо, и сверху вниз».
Хотя роман «Последние дни» начинается как описание личности главной героини, к концу сюжета книга превращается в нечто большее — она повествует об исчезновении веры, которая помогают нам постичь смысл смерти. Когда героиня умирает в детском возрасте, ее еврейские родители завешивают зеркала, открывают окна и молча скорбят семь дней. Даже в социалистической Германии существуют свои ритуалы прощания — на официальных похоронах гвардейцы склоняют в ее честь знамена, а на возвышении лежит подушечка, к которой приколоты ее медали. Но когда она умирает в последний раз, ее смерть мучительно переживает лишь ее сын: «У него течет из носа, и он, глотая слезы, мысленно спрашивает себя о том, неужели все эти странные звуки, всхлипывания и судорожные движения тела — на самом деле, и есть то единственное, что дано человечеству, чтобы выражать свою скорбь».
Как ни странно, но из-за склонности Эрпенбек ко всем этим экспериментам с формой сюжета об ее произведениях гораздо охотнее и более восторженно пишут в англоязычных странах, чем в Германии. «Мне иногда кажется, что когда ты осмеливаешься экспериментировать с формой, это намного больше нравится английским читателям. И не потому, что им это более знакомо — а наоборот потому, что у них это не так распространено, как в Германии». Ее третья книга «Словарь» (The Book of Words) на родине не вызвала особого ажиотажа. «Новелла эта слишком сложная, загадочная и непонятная», — объясняет Дженни. А в Англии Эрпенбек по-прежнему встречает людей, которые признаются, что это одна из их любимых книг писательницы. «А я–то думала, что ее перевести на другой язык невозможно!».
Для написания ее последнего романа «Последние дни» такого же погружения в среду, как для «Истории о старом ребенке», не потребовалось лишь потому, что в романе Эрпенбек смогла построить сюжет непосредственно на основе собственной биографии. Она родилась в Восточном Берлине в 1967 году в семье, где были все возможности для интеллектуального развития. Ее отец Йон Эрпенбек (John Erpenbeck) является известным философом и писателем, а покойная мать была переводчицей с арабского. Дедушка и бабушка по отцу — Фриц Эрпенбек (Fritz Erpenbeck) и Хедда Циннер (Hedda Zinner) были влиятельными фигурами в литературных кругах ГДР и членами коммунистической партии.
По словам Эрпенбек, благодаря высокому положению, которое занимали члены ее семьи, она была вольна пробовать себя в разных областях, и становиться писательницей ее никто не заставлял: «В детстве мне нравилось, что я могла заниматься всем, чем угодно». Сначала она училась на переплетчика, затем стала режиссером в оперном театре и работала с хореографом Рут Бергхаус (Ruth Berghaus), режиссером Хайнером Мюллером (Heiner Müller), режиссером и сценаристом Вернером Херцогом (Werner Herzog). Ее интерес к писательскому творчеству вернулся совершенно случайно — в то время, когда она несколько раз увольнялась из театра и продавала булочки в местной лавочке. И те, кто внимательно следит за ее творчеством, могут заметить в ее произведениях признаки драматургии: в «Последних днях» порой кажется, что люди менее важны, чем все те «подпорки», вся та бутафория, которая сопровождает их на протяжении жизни.
После смерти матери в 2008 году Эрпенбек начала задумываться о многочисленных упущенных возможностях в жизни женщин. «В течение какого-то времени я постоянно думала и думала только об этом и больше ни о чем другом. А потом поняла, что недостаточно будет рассказать только об одной смерти». Многое в жизни ее главной героини перекликается с биографией ее бабушки, которая бежала от фашистов в Россию, но при этом Эрпенбек предупреждает, что не следует воспринимать книгу только как биографию: «Мне нравится, когда факты и сюжет кое в чем расходятся — это заставляет вас глубже задумываться. Как любил говорить мой старый преподаватель в театральном училище “Используйте проблемы с пользой, продуктивно. Не ходите вокруг да около, а сразу же идите туда, где существует проблема”».
В последнее время в Германии рассказы о семьях из бывшей ГДР стали уже литературным клише. Наверное, сейчас, спустя 25 лет после падения Берлинской стены, в правительстве уже нет такого количества представителей того поколения восточных немцев, их почти нет в руководстве крупных компаний, и у них нет своей футбольной команды в том первом составе — но в литературных обозрениях эти люди занимают первые строчки. После того, как 10 лет назад была учреждена премия за немецкую книгу — самая высокая награда за произведения на немецком языке — издатели уже напечатали четыре романа о жизни людей в восточной части страны. Среди них следует назвать и роман Ойгена Руге (Eugen Ruge) «В сумеречные времена» (In Times of Fading Light), который был недавно переведен в издательстве Faber, а также лауреата прошлогодней премии роман «Крузо» (Kruso) поэта и прозаика Зайлера Лутца (Lutz Seiler).
Но произведения Эрпенбек, даже те из них, в которых описана именно смена поколений, как в «Испытании» (Visitation) или в «Последних днях» — это совершенно другие книги. В них нет того излишнего созерцания деталей того периода, которое характерно для произведений коллег писательницы — упоминания продававшихся в ГДР сортов маргарина или давно забытых ароматов духов из той жизни. У ее героев нет имен, и их просто называют «ребенок» или «садовник», а если упоминаются названия населенных пунктов, то лишь для того, чтобы подшутить над идеей реализма как таковой — например, когда Эрпенбек перечисляет географические координаты могил героини в «Последних днях». «Я никогда не доверяла именам — они наводят на мысль о каком-то писателе, который бродит по кладбищу и выбирает имена из тех, что написаны на могильных плитах. И в этом случае сюжет наполняется деталями, указывающими на то, какие вкусы были характерны для того периода. А мне хотелось бы думать в категориях, не зависящих от течения времени».
Если романы и новеллы Дженни Эрпенбек и относятся к «восточногерманским», то это появляется не столько в содержании, сколько в форме произведений — в стремлении порвать с условностями последовательного повествования, поскольку оно не позволяет отразить все впечатления и события. На землях, границы которых за последние два столетия — когда они находились в составе Германии — так часто менялись, последовательное описание может показаться пустой и сомнительной затеей.
«Я действительно считаю, что писатели из Восточной Германии обладают преимуществом, поскольку у них богаче опыт — ведь они жили во время таких радикальных перемен, — говорит она. — Пока я росла, мне постоянно напоминали о том, что я живу в самой бедной части Германии. А постом все переворачивается с ног на голову, и ты внезапно оказываешься в самой богатой стране. Хотя прошлое забыть невозможно. Нельзя забыть, каково это было жить по ту сторону истории. И это позволяет совсем иначе относиться к другим людям — особенно к тем, кого жизнь не очень-то баловала.
В свои 48 лет Эрпенбек по-прежнему в чем-то чувствует себя старым ребенком — когда в молодом теле живет человек, умудренный опытом. Она может восторгаться открытым для себя новым поэтом-песенником или внезапно воспылать любовью к чаю Earl Grey. Но она не умеет — или не хочет — интересоваться политикой так, как это часто делают писатели ее поколения.
«Обычно люди мне не верят, но наша неудача на востоке была связана с недоверием к правительству — особенно среди тех, кто считал, что социализм заслуживает лучшего будущего. Когда мы читаем газету, сразу же возникает вопрос: «А что этот социализм представляет собой на самом деле?» Он дал нам более качественное образование, привил чувство настороженности к возможным манипуляциям. Иногда мне кажется, что на западе страны люди были проще и со своей абсолютной верой в демократию более подвержены манипуляциям, хотя экономическая система их в основном устраивала.
Сейчас, спустя четверть века после падения Стены, считает ли она, что идеологическая граница полностью исчезла или хотя бы не так заметна? «Мне кажется, здесь все не так-то просто. Люди должны понять, что к этому должны прийти мы сами. Нам постоянно говорили, что ГДР — это неполноценное государство, что в нем отсутствует справедливость, хотя на западе страны тоже не все справедливо».
«Я убеждена, что именно с этих позиций необходимо говорить о том, что те средства производства, которые у нас есть при капитализме, наша зацикленность на экономическом росте — все это, в конечном счете, приведет к концу света, и не исключено, что еще при нашей жизни. Я возлагаю надежды на более гуманное общество, в котором ко всем людям будут относиться совершенно независимо от их расы, пола и внешнего вида — это для меня по-прежнему очень серьезно. Но когда мы видим, что происходит с этими паромами и катерами с беженцами в Средиземном море, мы понимаем, что запад не всегда относится к этому достаточно серьезно».