Для Саида (Said) Рождество наступило уже сегодня. На подоконнике стоит дед Мороз с саксофоном в руках и хриплым голосом напевает "White Christmas". Другой дед Мороз бьет совсем не в такт в барабан. Из коробок струятся серебряные елочные гирлянды из Турции. С потолка спускаются гирлянды елочной подсветки. Тот, кто окажется ослепленным этими восемью квадратными метрами, наполненными блеском, вполне может не заметить небольшую, не выше колена пластиковую елочку тайваньского производства.
Торговец мелочами устраивает Рождество в конце каждого часа, он не обращает внимания на покупателей в своем маленьком магазинчике, на плакаты с легко одетыми восточными красавицами или на московские снежные хлопья за окном. Затем он садится, делает небольшой глоток из чая и включает телевизор на большую громкость, чтобы посмотреть новости из Афганистана. "Конечно, я хочу вернуться на свою родину, - говорит Саид на беглом русском. - Но это для меня затруднительно. Для нас там нет никаких гарантий безопасности". В Кабуле он мог бы заняться бизнесом или снова начать работать врачом, как тогда, до того, как к власти сначала пришли моджахеды, а потом талибы. Саид, как это ясно дают понять телевизионные кадры, все же побудет еще какое-то время в роли беженца, как и более 100 000 соотечественников, которые в начале 90-х годов бежали вслед за советскими оккупационными войсками.
У входа на станцию метро "Севастопольская" на некрасивом юге девятимиллионного мегаполиса большинство московских афганцев может рассчитывать только на камень, брошенный в их сторону. В гостинице "Севастополь", представляющей собой четыре 16-этажных строения с плоскими крышами, обложенных серо-голубым кафелем, образовался "рынок афганцев". Четыре рубля, или 30 пфеннигов, стоит вход в "Севастополь", который в утешение можно было бы окрестить и "отелем Кабул". В фойе пуштуны продают рис и макароны. Таджики держат кафе, хазареи и узбеки работают грузчиками.
В 600 гостиничных номерах ведут торговлю в общей сложности 2 500 афганцев. Фахид Fahid) предлагает наушники марки "Сони" и радиоприемники "Панасоник" неизвестного производства. Его сосед выставляет на продажу туалетные ерши, ракетки для бадминтона и подвески для ключей. Кожаные пояса для денег из Пакистана и обувь из Турции придают этажу сладковатый запах; часы с музыкой, изображающие писком мелодию "O sole mio", определяют наряду с гудящим пылесосом звуковую кулису. В гостинице с сомнительной репутацией с ее несвежим бельем говорят на фарси.
Гол-Ахмеда Тараки (Gol-Achmed Taraki) знают в этом непоседливом малом Афганистане. У этого 36-летнего человека магазин не только в гостиничном номере 908, где он продает спортивную обувь, складные перочинные ножи. Гол-Ахмед, который выглядит со своей сединой на десять лет старше своего возраста, пользуется самым большим авторитетом в афганской диаспоре. Адвокат из Кабула, который был раньше функционером организации "Шальк" - фракции просоветской Народно-демократической партии Афганистана, а теперь занимается партийной деятельностью в эмиграции, удивляется по поводу того воодушевления Запада, с которым тот обхаживает афганского президента Бурхануддина Раббани (Burhanuddin Rabbani). "Ведь, Северный альянс практически ничем не отличается от талибов", - говорит Гол-Ахмед. Раббани такой же религиозный фундаменталист, как и талибы. Вынужденный союз Запада с этим вооруженным сбродом приведет его в тупик. "Никто из тех, кто участвует в войне, не должен получить власть. Афганистан должен начинаться с чистого листа".
В 1993 году, когда в Афганистане все рухнуло, Гол-Ахмед бежал в Москву. Вместе с ним здесь находятся 40 министров тогдашнего верного Кремлю режима во главе с Мохаммедом Наджибуллой (Mohammed Nadschibullah). К ним надо добавить 200 бывших генералов и, примерно, 1 000 университетских профессоров. Они считались пособниками Советов. Гол-Ахмед считает, что афганцы, живущие в эмиграции, не заслужили клейма прокоммунистических коллаборционистов. "Мы служили только собственному народу".
Послевоенный Афганистан не может отказаться от этих зарубежных "кадров". "Технократы, вся интеллигенция - это, ведь, ключ жизнеспособности государства. 95 процентов дееспособных кадров было изгнано из страны. При этом ни одна страна не может обходиться без прогрессивных сил", - говорит он. "Кадры", "дееспособность", "прогрессивные и реакционные силы" - он до сих пор не избавился от лексикона, который был характерен для Советов. С ним соглашается Шах-Зар Левал (Schah-Zar Leval). "Я должен вернуться. Мой народ оплатил мое образование. В конце концов, это моя родина. Я считаю позором то, что там происходит", - говорит этот 52-летний человек. Шах-Зар инженер-строитель и сделал в период советской оккупации образцовую карьеру. В 70-е годы этот человек с лукавой улыбкой на лице учился в Москве строительному делу, женился на русской, вернулся в Кабул. Там он дослужился при Наджибулле до поста в Центральном комитете, стал его советником. Затем два года провел в лагере для интернированных как политический заключенный, пока, спасаясь, не бросился, сломя голову, в Москву. Там он до сегодняшнего дня занимается зелеными насаждениями. И вот теперь, когда речь идет о переговорах относительно послевоенного Афганистана, Гол-Ахмед и Шах-Зар хотят вступить в игру между Северным альянсом и талибами в качестве "третьей силы". Дилемма заключается в том, что их никто не приглашает.
О России беженцы отзываются нехорошо. Большинство афганцев не имеет статуса беженцев и живет без всякого разрешения на пребывание здесь и без государственной поддержки в правовом вакууме. Московская милиция охотится за ними как за людьми, объявленными вне закона. При проверке документов паспортом служат 50-рублевые купюры. Тот, кто не смог всучить деньги, тот может одну или несколько ночей провести в кутузке. В последнее время заставили говорить о себе скинхеды своими гонениями в отношении иностранцев перед гостиницей "Севастополь". Один афганец был избит на глазах милиции.
Московские афганцы разрываются между двумя мирами. Их не ждут ни в том, ни в другом. Лавочник Саид хотел бы, по крайней мере, распродать "до конца сезона" дедов Морозов и елочные украшения, а там "будет видно". Чемоданы, чтобы ехать в Кабул, он пока не собирал. Доктор юриспруденции и партийный функционер Гол-Ахмед вынужден избавляться от своей первоначальной эйфории. "Я уж чуть было не заказал билет на самолет в Кабул. А теперь снова сильно сомневаюсь".
