У нее тени на глазах, огромные серьги, помада на губах. Чрезмерность в макияже, как будто чтобы показать всем вновь обретенную свободу. Волосы, покрашенные хной, укрыты простым платком из черной ткани. На улице она еще носит свою синюю чадру из полиэстера, вуаль, которую талибы прописали всем женщинам. Три недели после того как безумцы Аллаха покинули Кабул, ужас прошел, но страх еще остается. "Они осквернили сады наших душ, и нужно время, чтобы страх прошел", - говорит молодая женщина, которая все эти годы видела свое спасение только в поэзии, это было как откровение. Когда талибы заняли столицу, 5 лет назад, она написала: "Я - женщина, пышное дерево, листву которого больше не ласкают солнечные лучи/ Я женщина под взглядом звезд и в руках света/ Но заперты все двери и я умираю от тоски [┘]". Она цитирует по памяти, живая речь звучит в ее поющем и глубоком голосе. Он знает наизусть более ста стихов, которые она сочинила, во время пока продолжался "бесконечный кошмар". "Парадоксально, - говорит она, не будь талибов, я никогда бы не стала поэтом". Назифе Хошнассиб (Nazifa Khochnassib) 26 лет, она практикующий врач в одной крупной больнице Кабула.
Наизусть. Некоторые из ее стихов посвящены смерти. Назифа входит в кружок 15 поэтов, в котором 13 мужчин и две женщины, которые собираются тайно, всякий раз в разных местах. Они питаются александрийским стихом на персидском языке, помогают друг другу лучше подбирать рифмы. "Если бы талибы узнали о нашем существовании, - говорит Назифа, нам грозила бы казнь, и каждый это знал". Поэтому они удвоили осторожность. Собрания не длились больше часа. Поэты поодиночке приходили в дом, где были назначены чтения, поспешно декламировали, и уходили тем же самым способом, чтобы не привлекать внимания полицейских Министерства Борьбы с пороком и Повышения добродетели. Проще было выучить наизусть свои произведения, чем рисковать быть пойманным с листком в кармане. Присутствие женщин было более подозрительным, и им часто приходилось отказываться от выступления в последний момент. Чтобы избежать подозрений, мужчины вырастили бороды длиннее, чем нужно. Каждый поэт носил с собой Коран, на случай, если талибы поймают их вместе. "Если они бы нагрянули, мы бы притворились молящимися, - рассказывает организатор и вдохновитель тайного кружка поэтов Шейк Мохамед Хара (Sheik Mohamed Khara), который, чтобы выжить, заведует небольшой школой информатики, - "когда нас застиг вооруженный талиб, один из нас, не теряя самообладания, сказал, что мы собрались на поминки по одному другу. Полицейский поверил нам и ушел".
Поэты часто подвергались опасности. Двое из них были посажены в тюрьму за попытку помешать полицейскому-талибу, стегавшему женщину кнутом прямо на улице, за то, что ее покрывало было выше щиколоток. Страх перед политической полицией муллы Омара, оттолкнул от кружка некоторых, другие, такие как Назифа и ее старшая сестра, учитель физики, напротив, присоединились к кружку. Многие в Кабуле считали, что поэзия исчезла, после того как талибы запретили музыку, изгнали художников, выгнали женщин с работы, заставив их пребывать в праздности дома. Чтобы не оставаться в четырех стенах, они должны были скрыться под своим покрывалом, и всегда заручаться согласием на прогулку у марама - представителя семьи и гаранта их добродетели, который был в курсе всех их действий. Только исламская поэзия, в духе толкования Корана, была дозволена учениками муллы Омара (mollah Omar). Как женщине нельзя переступать порог мечети, точно так же, по мнению талибов, она не может писать и читать религиозную поэзию. Кружок мятежных поэтов однако, жил и расцветал в тайне от всех.
Журнал на ксероксе. Кружок окрестили "Тележкой скорби". В нем даже стал выходить одноименный журнал. За пять лет вышло около тридцати номеров. Для начала двадцать экземпляров афганского самиздата были ксерокопированы с помощью одного торговца на базаре. "Каждый человек, который получил экземпляр, должен был в свою очередь копировать его и передать другому любителю поэзии в своем кругу, - рассказывает Мохамед Хара. Наконец, мы достигли тысячного тиража. Зачастую спустя несколько недель до меня доходил экземпляр, копированный на пятнадцатый раз, который дари мне какой-нибудь непосвященный сосед. Я, конечно, выражал крайнее удивление, и проявлял крайнюю осмотрительность, чтобы не выдать себя┘" Мохамед с наслаждением цитирует хайку, которое он тогда напечатал: "Каждый день они чинят свои кнуты, каждый день я лечу свои раны"; "Мой друг приехал издалека, привез мне пару туфель, не знал он, увы, что должен был мне привезти костыли"; "Мои пальцы не могут больше щипать струны моей гитары, ими теперь рою я могилу свою". "Я чувствовал себя, - рассказывает он, - "Арагоном, который тайно пишет во Вторую мировую войну". Все же, наибольшим признанием в Афганистане пользуется Ламартин, который был переведен на персидский язык еще в 20-е годы министром иностранных дел при короле Аманулле (Amanullah), Махмуд Тарзи (Mahmud Trazi)..
Аллегории. "Тележка скорби" была иллюстрирована Мохамедом Зиа Коша (Mohamed Zia Kocha), карикатуристом с убийственной иронией. На одном из его рисунков изображен иностранный журналист, протягивающий микрофон женщине, полностью скрытой под чадрой, чтобы задать ей вопрос: "Что Вы думаете о положении женщин в Афганистане?". Пользуясь наивностью талибов, Коша смог войти в редакционный комитет официального радио талибов, Радио - Шариа. Больше года, на волнах ортодоксии он рассказывал короткие истории, которые он и другие члены кружка сочиняли, чтобы посмеяться над режимом, вмененным Исламским эмиратом. "Мы использовали аллегории, простенькие с виду истории, в которых был второй смысл", - объясняет он, и с уст его не сходит улыбка. Одна из этих историй рассказывает об одном землевладельце, который купил собаку, чтобы охранять дом. Животное все делало хорошо, пока однажды не взбесилось. С тех пор хозяин не знал, как от него избавиться. Кончилось тем, что пес стал охотиться на хозяина. Редкий афганец, от природы имеющий склонность к метафорам, мог не заметить параллели с появлением талибов на афганской сцене в 1996 году. Сперва хорошо принятые, так как они прекратили междоусобную распрю между моджахедами, которые бомбили мирное население Кабула, талибы стали ненавистны с момента утверждения ими средневекового тоталитаризма.
Один из поэтов, Мохамед Ахбар Санан Газнави (Mohamed Ahbar Sanan Gaznavi), седобородый специалист по персидской литературе, писавший с 16 лет, снова взялся за перо: "Сумерки пали на мир, / я пишу на бумаге слово "талиб":/ мозг покрывапется пеплом, бороды людей удлиняются, женщины скрываются за покрывалами/Книги, науки, литература - все исчезает/ и талибы ведут нас в рай!". Газнави, патриарх поэтического кружка, застал у власти все режимы своей страны: монархию, коммунистов, моджахедов и талибов. Когда он не мог печатать своих стихов в Афганистане, его издавали в соседнем Пакистане. В середине 90-х, поэт был на сорок дней посажен в тюрьму моджахедами. Он готов снова сесть, если новый режим в Кабуле " не признает демократии и прав женщин".
"Мучения". Образы, сцены долго еще будоражат поэтов. "Каждую пятницу, талибы дозволяли семьям навещать заключенных. Несчастные были грязны, кормили их плохо, но было запрещено приносить им одежду и пищу. Внутри тюрьмы, перед посещением, родители заключенных и их дети были вынуждены присутствовать при пытках, которыми наказывались провинившиеся; заключенный, со связанными руками и ногами, мог быть выстеган кнутом до крови в глазах. Только после этого посетители могли навестить близких". Все они стали свидетелями необычной сцены, когда Кабул был освобожден: "В ночь, когда ушли талибы, двадцать женщин, запертых в камерах министерства Борьбы с Пороком и Повышения добродетели, разбили двери тюрьмы. Многие из них сорвали с себя покрывала и ушли в ночь. Утром, на тротуаре служащий подобрал все брошенные покрывала: их было пятнадцать".
