Я приехал в этот город с хорошим рекомендательным письмом в кармане и, тем не менее, как же сложно погрузиться в реальную жизнь! Это письмо от Назар Махмад Бизмуллы (Nazar Majmad Bizmullah) - одного знакомого коммерсанта-пуштуна. Благодаря ему, его телефону, его связям по всей стране, я смог следить, с определенной поправкой, за ходом войны, ее удивляющими соглашениями и хитросплетениями из имен и фамилий, потому, что Бизмулла, похоже, знает в Афганистане всех.
О себе он много не рассказывал. Через третьих лиц я узнал, что Бизмулла из Кандагара, что когда-то, во времена правления прокоммунистического режима Наджибулы (Najibullah), он был полковником элитного подразделения. Когда, в 1994 году, талибы пришли к власти в Кандагаре, исламские интегристы предлагали Бизмулле сотрудничество, но он хитростью сумел этого избежать и переехал жить в Мазари-Шариф, где открыл небольшую фирму.
"Ключ ко всему можно найти на базаре, большие люди на базаре всегда информированы лучше остальных - они первостепенный политических фактор". Этот совет в 1988 году мне дал в Кабуле один старый югославский дипломат. Это продолжает действовать. Письмо Бизмуллы открыло мне все двери на базаре.
Первый сюрприз: двое из четырех торговцев, с которыми я разговаривал, уже знали о моем присутствии в городе. Я этого не заметил, но, оказывается, на Радио Балх - местной радиостанции - видели, как два дня назад по ее коридорам проходил журналист "Рафаил". Я стал радио-новостью.
Махмед Раим
Один из собеседников - Махмед Раим (Mahmad Raim) - у него мастерская по ремонту электротехники на Дарваса Балх - одной из четырех крупнейших артерий Мазари-Шарифа, которые расходятся от большой голубой мечети в противоположных направлениях. Машины, повозки, ослы, лошади беспорядочно передвигаются по Дарваса Балх, обрамленной бесконечной чередой магазинчиков. На арке, обозначающей начало пути, талибы, вошедшие в город в 1998 году, повесили четырех солдат Дустума (Dustum). Показательные казни были их визитной карточкой при занятии города.
У Раима была одна из немногих телефонных станций в городе, оцененная в 20 тысяч долларов. С нее клиенты могли позвонить в любую страну мира. "Талибы забрали все", - говорит он. Он жалуется, что его мастерская, занимающаяся починкой радиоприемников и телевизоров, приносит очень мало дохода.
Наджи Аграм
Раим сопровождает меня, чтобы представить Наджи Аграму (Nadji Agram), контора которого по экспорту/импорту находится по ту сторону большой мечети. Даже в компании Раима я не могу избавиться от преследующей меня толпы нищих, большинство из которых - дети, следующие за мной повсюду, попрошайничающие и берущие за руку. Единственный способ отделаться от них - это сделать вид, что собираешься их ударить и прошептать что-то похожее на угрозу, как делает это Раим. Чересчур сильное испытание - ударить или всего лишь пригрозить ребенку босому и голодному. Это первая из сегодняшних неудач.
Наджи Аграм - пожилой патриарх. Его большие глаза покраснели, я полагаю, что от усталости. Он встречает нас в комнате, в которой нет мебели, кроме нескольких стульев, стоящих вдоль стены. Все они заняты. Интервью, даже скорее - аудиенция, проходит в присутствии почти двадцати его подчиненных. Положив левую руку на груди и слегка кланяясь, обмениваюсь рукопожатиями со всеми двадцатью. Аграм просит "Pepsi" для иностранца - единственное нарушение поста в Рамадан. Я пью из уважения, а все остальные наблюдают за этой сценой. Раим переводит с русского на дари мое представление. Аграм читает письмо от Бизмуллы. Владыка тут же предоставляет мне все имеющиеся у него в распоряжении средства; машину с тремя вооруженными охранниками, прямую связь с руководителями города, все - бесплатно. Я вынужден любезно отклонить его предложение, потому что живо представляю себе, как моя охрана начнет раздавать шлепки направо и налево, чтобы отогнать нищих и попрошаек. Это вторая неудача дня.
Безопасность
Потому что без охраны спокойно пройти по Мазару нельзя. "40% жителей были бы согласны перерезать тебе горло, чтобы только отобрать 4000 долларов, лежащих у тебя в бумажнике", - говорит Бизмулла, несколько преувеличивая. Но с вооруженной охраной ты уже перестаешь быть просто журналистом, а представляешь из себя некоторое дополнение к местным военным формированиям, разделенным на три отделения, два из которых вели между собой непримиримую борьбу еще на прошлое неделе.
Когда в прошлое воскресенье мы, первые пятьдесят журналистов, появились здесь, то передвигаться нам пришлось целым кортежем в сопровождении охраны. Потом охрана куда-то исчезла из гостиницы, а после зверского убийства шведского оператора Ульфа Стромберга (Ulf Stromberg), он погиб от рук вооруженных подростков, американцы из нашей группы - самые практичные из всех - быстро наняли собственную охрану, двух вояк, спавших на полу перед их номером, в обнимку со своими гитарами "Калашников". Ну, как в таких условиях, можно погрузиться в жизнь людей? Как получит, пусть даже и смутное представление об их положении, их чаяниях? Замкнутый круг.
У Наджи Аграма свое небольшое частное "войско", которое, в то же время, является частью отряда Устада Аты (Ustad Ata) - местного командира-таджика. Рекомендации Бизмуллы заставили меня подумать, что, как Раим, так и он должны были быть пуштунами, но подчиненный Устада Аты уверяет меня в том, что он таджик. Абсолютно точно. Логика племенных отношений не настолько проста. Всем этим правит базар. Он многонационален.
Раим - таджик, личный друг пуштуна (Бизмуллы), а Аграм - хазар, хотя и доверенный человек таджикского командира. Его фирма занималась куплей-продажей всего, чего угодно, в основном, из Пакистана. Его небольшой парк автомобилей был конфискован талибами, а сам Аграм попал за решетку. Теперь Аграм пытается практически с нуля восстановить свое дело, от процветания которого зависит вся эта армия солдат и адъютантов, окружающих его и заглядывающих мне в рот, гладя как я потягиваю "pepsi"; у каждого из них своя толпа родственников и приживалов.
Войны уже почти нет, нет и настоящего мира
Я прибыл в Мазари, когда войны уже практически не было, хотя еще продолжали стрелять в Калай Ханги, в десяти километрах отсюда, но ситуация с каждым днем становится все лучше. Но мира тоже до сих пор нет, весь воздух кажется наэлектризованным. Любая искорка может разжечь борьбу между тремя командирами победителями талибов: хазаром Мохакиком (Mohaquiq), таджиком Устадом Атой и узбеком Дустумом (Dustum). То же самое происходит и с дорогами, от которых зависит все дело Аграма. Они полуоткрыты и полу безопасны.
Путь на Кабул уже открыт, рассказывает мне Аграм. Это 180 километров до Пули-Хумри - основного центра на северо-западе, который находится пол контролем хазар, а от туда еще 80 километров до перехода Саланг в Гиндукуше. Там есть туннель, пять километров на высоте 3800 метров, но машины не могут проехать по нему, потому что Масуд (Masud) приказал разрушить его в 1998 году, опасаясь, что талибы могут ударить ему по тылам. Но по туннелю можно пройти пешком или верхом на муле, через узенький коридор, проложенный между его разрушенными стенами. То есть, чтобы довезти на машине товар до Кабула надо было доставить его к переходу Саланг, там разгрузить, поместить поклажу на мулов, перейти через туннель, мужественно перенося температуру и неприятные ощущения от большой высоты, нанять на другой стороне новый грузовик, нагрузить его и направиться в сторону столицы. Вот это и означает - "открыт".
Другой великий путь из Мазари идет на юго-запад до Герата. В среду она была "закрыта", в четверг - "открыта", но "ненадежна", потому что на дороге были разбойники и группировки талибов, такие объяснения дает мне Аграм. В пятницу мне сказали, что она уже "открыта" и надежна. Все это, конечно, с большими оговорками.
Почтовые переводы без компьютеров и света
В то же самое время, эта неспокойна жизнь, полная опасностей и нехватки всего, здесь считается нормальной. В последние недели, даже в самый разгар военной кампании, можно было сделать перевод нескольких тысяч долларов из Москвы в Кабул или Мазари-Шариф. Самой собой разумеется, что без компьютеров и электричества. Благодаря действующей системе менял, основанной на данном слове, когда афганец в Москве получает 5050 долларов, то адресат этого перевода на базаре в Кабуле или Мазари в тот же день получает сумму в пять тысяч, платя при этом некую неизвестную сумму комиссионных.
На медицинском факультете в местном Университете я присутствую на первом занятии для социальных работников. В первый раз я вижу женщин без паранджи. В городе все ее продолжают носить, опровергая распространенное, сложившееся, благодаря журналистам мнение, о внезапной перемене правил поведения. Всего их сорок. Разного возраста. Они с удивительной жадностью внимают всем объяснениям преподавателя.
Жажда знаний
Все пронизано этой жаждой знаний - прямым следствием почти четырех лет различных запретов со стороны талибов. В сопровождении доктора Махмад Акрама Туфансаби (Mahmad Akram Tufansabi), ректора медицинского факультета, я прерываю занятие, первое за четыре года. Я чувствую себя так, как, если бы нарушил благочестивую мессу праздным разговором. Все воспринимают мое святотатство как должное. Сначала они отвечают на мои вопросы неохотно и скромно, но постепенно становятся хозяйками положения.
Одна из учащихся, имя ее мне даже не удалось расшифровать, была преподавателем персидского языка в Кабуле. Она бежала в Мазари-Шариф в 1996 году, спасаясь от талибов, чтобы затем вновь с ними встретиться уже через два года здесь. В ее рассказе и в словах остальных не чувствуется ни эйфории, ни радости, ни ощущения освобождения. Да, сегодня они начинают делать то, чего раньше не могли. Выражение умеренного удовольствия этим и ожидание будущего. Преподавательница Гул Гутай (Gul Gutay) поясняет, что она никогда не переставала давать уроки, но только частные, небольшим группам, в домах, находящихся в стороне от глаз и ушей талибов.
Урок впечатляет. В основном речь идет о том, чтобы научиться визуальным способом по симптомам различать самые распространенные детские заболевания в местностях, куда эти женщины поедут работать. Особое внимание обращается на два заболевания: истощение и туберкулез.
На всем факультете занимается тысяча женщин, но существует нехватка преподавателей, большинство из которых бежало от талибов. Здесь речь идет о большинстве, оставшемся от того небольшого числа преподавателей, которые остались в Мазари-Шарифе после предыдущих зачисток последних двадцати лет; падение коммунистического режима (здание университета естественно творение того времени), идущих один за другим этапов войны, etc, etc.
Афганистан истекал кровью 23 года и его восстановление, если действительно будет оказываться помощь и выказываться добрая воля международного сообщества, это вопрос долгого времени. Ректор, очень тщательно одетый - в галстуке, жилетке и пиджаке - и его помощник, Мохамед Сидик Райюф (Mojamed Sidik Rajuf), не получают зарплату уже несколько дней. Во многих окнах не хватает стекол, они закрыты прозрачной пленкой. "Мы надеемся, что преподаватели понемногу начнут возвращаться", - говорит ректор. "Мы очень бедны", - произносит он с достоинством. Его рецепт, чтобы выбраться из этой дыры несколько сложен, но вполне реалистичен, "иностранцы должны помочь Афганистану, не пытаясь при этом его завоевать".
