Самым большим заблуждением тех, кто ведет дискуссию о глобализации, является опасение того, что она сотрет различия обусловленные культурой, что все мы станем одинаковыми. Правильнее было бы говорить, что нынешние глубокие различия и противоречия, существующие в мире, больше не могут быть изолированными друг от друга. Что нас делает одинаковыми, так это то, что все мы разные, что об этих противоречиях культурного характера больше нельзя не говорить. В великое понятие "глобальный диалог" бог привнес ложное понимание: ложное понимание как прогресс, поскольку иллюзии о разделенных мирах разбиваются о смерть, которая приходит издалека.
Я только что вернулся из Москвы, где мне представилась возможность выступить перед российским парламентом, я делал также доклады и участвовал в дискуссиях в Академии наук, в Фонде Горбачева и в Московском университете. Готовясь к ним, я столкнулся с тем, что в противостоянии с призрачным фантомом глобализации в России сама глобализация ставится на одну доску с американизацией и неолиберализмом. Так что, я поставил перед собой цель развеять насколько возможно это обычное заблуждение и разъяснить, что энтузиазм неолиберальных улучшателей мира можно и нужно подвергать критике, чтобы понять реальные процессы и сложные вызовы глобализации в области культуры, политики и, собственно, в области экономической глобализации. В ходе дискуссий в Москве было заметно, что люди понимают.
В своем докладе в Думе я к тому же развернул тезис о том, что проводить параллель между международным террором и войной равноценно эпохальной ошибке. Если военные ответят все-таки бомбардировками, "появятся новые Бен Ладены (Bin Laden)". В письменном варианте доклада я аргументировал это так: в условиях международного террора делать различие между такими террористическими актами, которые служат национальному освобождению, и теми, которые преследуют религиозные фундаменталистские цели, не имеет смысла, поскольку это не позволяет разорвать порочный круг насилия, а, наоборот, делает его еще более прочным. Однако, чтобы не дать малейшего повода для подозрений скажу, что в своей речи перед Думой я бы одобрительно отозвался о российских бомбардировках Чечни, но из своего устного выступления я этот пассаж вычеркнул.
Двойной стандарт
В остальном же я выступал за "создание в целях борьбы против террора международной законодательной базы, режима антитеррора, который бы регулировал как вопросы следствия по делам уклонения от налогов, так и вопросы экстрадиции преступников, наделения полномочиями вооруженных сил, судов и так далее". На вопрос одной слушательницы по поводу "двойного стандарта в подходе к терроризму" я сослался на проблематичность в определении разницы между добрыми и злыми террористами и предложил предоставить право решать, кто является террористом, международной юстиции. В материале "Sueddeutsche Zeitung" из этого был сделан вывод, что российский президент Путин должен быть счастлив, получив от меня карт-бланш для своей чеченской политики бомбардировок. Такой вывод диаметрально противоречит тому, о чем я говорил в своей речи перед Думой.
Во время дискуссии в Фонде Горбачева были жесткие выступления, направленные против моего тезиса относительно мирового сообщества риска. В частности, приводился аргумент, что путь в современность характеризуется как раз преодолением, а не приумножением рисков. Делались ссылки на общество благоденствия или на растущую техническую безопасность. Отмечалось, что это в большей мере относится к Западной Европе, и в меньшей - к Африке и другим регионам мира, находящимся за рамками социального прогресса. У европейцев, и уж, конечно, у немцев со своим государством благоденствия, нет, таким образом, никаких причин говорить о мировом сообществе риска. Я беспокойно ерзал на своем кресле, однако слово не брал. Пятеро российских коллег опровергли опровержение тезиса о мировом сообществе риска вместо меня с таким блеском, что я такого еще никогда не встречал во время моих многочисленных дискуссиях в ходе поездок по всему миру.
Россия, и особенно Москва, дает образец прорыва. Несмотря на падение цен на нефть, рост экономики в этом году ожидается на уровне более трех процентов. Но мы, представители Запада, продолжаем говорить о России штампами времен "холодной войны": капитализм или социализм, предпринимательство или государственная бюрократия, централизм или региональная автономия. Но отвечают ли эти категории времени? Как говорят о своей стране российская интеллигенция и политики? Используют ли они западные категории промышленного общества, общества потребления, национального государства и так далее? Есть ли в постсоветской России предпосылки для осмысленных вариантов модернизации, превращения в "современную Россию"? Со всеми этими вопросами я летел в Москву и возвратился, так и не получив на них ответа. Нет сомнений, что Россия окажет влияние на будущее современности, каким образом - это, впрочем, остается вопросом и для тех, с кем я встречался.
