У бюро "восстановления женщин на работу", которые открываются в большинстве афганских учреждений, группа неловких и молчаливых силуэтов толпится вокруг стола. Здесь собрались жертвы декрета о запрете женского труда, принятого талибами в 1996, отныне они могут требовать возвращения на свое рабочее место. Мужчина сидит на единственном стуле в комнате. Время от времени он хлопает в ладоши. Топотанье смолкает. И возникает вновь, чуть громче. Все здесь носят бурка, чадру, введенную муллами для всех без исключения женщин. Взгляд проходит не далее кружевной бойницы. Силуэты покачиваются, чуть касаясь друг друга, топчутся на месте, перешептываются. Вдруг одна из женщин падает. Мужчина хлопает в ладоши. Он говорит: "Многие из них нашли в себе силы прийти, благодаря назначению нового правительства в субботу".
"Зачем я родилась на свет!". Фавзиа (Fawzia) заблудилась в своем родном Кабуле, когда шла записываться, по дороге от дома на работу, путь, который знала на зубок. "Я ничего не узнаю. При талибах, чтобы выйти на улицу нужен был сопровождающий из семьи. Я привыкла далеко не удаляться от дома". Вдруг она засомневалась. "Прийти сюда и поставить свое имя в списке, - не безумие ли это?". Она крепко сжимает свои бумаги по трудоустройству. Иногда, для проверки удостоверения, приходится приподнимать вуаль. Но никто не снимает чадры. "Кто знает, что может произойти? - спрашивает Фавзиа."А если мужчины обольют нас кислотой? Мне торопиться некуда. В Афганистане каждая женщина растет в ожидании дня, когда она проклянет свое рождение. И, так или иначе, этот день приходит".
Дома Сурайа (Suraya) готовит чай и пирог, и настаивает телевизор. Одна за другой звонят соседки, их набралось уже с десяток, "как будто бы в семье новорожденный". Соседки пришли посмотреть на утверждение правительства. У всех хорошее образование, дипломы "частных компьютерных курсов за 25 $ в неделю". Потом они получили места в банке или в школе. "Образованный" - это слово делит здешний мир надвое. Они со страхом говорят о провинции и о простых людях, которые там живут. "Однажды, недалеко от Джелалабада я встретила больную крестьянку, которая рвала траву, чтобы поесть. Я спросила, почему ее муж не позаботится о ней? Она удивилась моим словам, даже разозлилась. Она ответила так: "На это нет ни времени, ни денег. Мне стыдно, что я не могу достать еды для него"". Другая вздыхает: "Талибы родились в этих деревнях и начали диктовать свои законы городским женщинам. В деревнях женщины даже не отдают себе в этом отчета, они не считают себя человеческими существами".
Телевизор делают громче, в ожидании "официального разрешения на снятие чадры. Без этого, лучше пока поберечься". Среди подруг Сурайи никто не носил чадры до прихода талибов. "Раньше был выбор", - вспоминает одна из женщин. Другая уточняет: "Наши мужья могли выбирать". Третья добавляет: "Поскольку они образованные, они ограничились только вуалью. У нас есть привилегии".
Все подруги Фавзии вышли замуж в возрасте между 14 и 18 лет. Браки были устроены семьями, и мужья только видели их мельком за несколько недель до свадьбы. Женщины поздравляют друг друга. "Это помешало семье мужа отказаться от нас впоследствии. Все было в руках отца". Они говорят о новой соседке с четвертого этажа, которая вышла замуж в 16 лет: "Она вся в синяках". Уж лучше не вмешиваться в свою судьбу: "Женщина, которая ушла от родителей не может к ним вернуться. Она должна надеяться, что муж устанет бить ее, как было со мной". Одна из жен оборачивается: "Если вы не перестанете сплетничать, каждая пойдет к себе домой".
"Понять нас". На дрожащем экране появляется тень. Одна из двух женщин, символически вошедших во временное правительство. В зале все встают и впиваются взглядом в экран. Но министр уже исчезла. "По-моему, она долго жила в ссылке за границей. Может ли она понять нас?".
Супруга нового министра Образования, давно уже возглавляющая "Союз женщин", Наже Зохаль Зара (Nageu Zohal Zara) также недавно возвратилась в Кабул. Во время владычества талибов, она скрывалась в районе Пандшир, вместе с соратниками генерала Масуда (Massoud). "Там все женщины носят чадру. Это первый подарок, который они получают после брачной ночи", - свидетельствует Наже Зохаль Зара. "Женщинам это нравится. Но, на мой взгляд, это совсем не модно". Она надеется, что чадра постепенно исчезнет, сама собой. "Но, новое правительство также исламское. Оно никогда не возьмет на себя такую большую ответственность - разрешив снять покрывала".
Наина, героиня. Однако в Кабуле у женщин есть своя героиня, образ возвышенной девушки, из-за которой была организована единственная в этой стране женская демонстрация. У подножья здания в квартале Макрорайон, ленты и стихи из Корана каждый день прикрепляют на могиле 13-летней Наины (Nahina), воздвигнутой на том самом месте, где она разбилась, выпрыгнув с шестого этажа. Это было в 1992 году, когда соперничающие группировки моджахедов пришли к власти, прежде чем ввести страну в братоубийственную войну. Отряд из 25 человек расположился в школе Макрорайона, и, как и везде тогда, "Они начали грабить и насиловать во всех домах квартала",- рассказывает соседка. "В то время плохо быть живым и для мужчины, что говорить о женщинах┘". Начинался ноябрь. Было около полуночи, когда они постучали к Наине. Ее отец и брат попытались защитить честь дома. "Они были убиты на месте". Наина услышала, что солдаты приближаются. Она открыла окно. "Когда женщина обесчещена, традиция требует, чтобы ее изгнали из отцовского или супружеского дома. У нее не оставалось выбора - покончить с собой или выйти замуж за насильника. Наина предпочла умереть, чем быть оскверненной. Это пример для нас всех", продолжает женщина, сжимая ткань чадры и пряча руки. "При талибах мы были в большей безопасности. В то же время, мы много терпели и от них. Кто знает, что будет дальше? Я предпочитаю не снимать чадры. Я не знаю ни одной женщины, которая бы сняла ее. Для этого нужен веский повод".
В доме напротив, дед Наины приоткрыл нам дверь. Прошло девять лет, но он повторяет только одну фразу: "Солдаты пришли только чтобы грабить. Больше ничего". И он уходит вглубь комнаты. Его жена извиняется: "Говорить иначе, даже подумать о чем-то - уже стыд для нас".
