Москва, 27 декабря 2001 года. Каждая страна имеет такое правительство, какого заслуживает. Этот старый афоризм, подразумевающий, что автократичная природа российского государства соответствует смиренности ее народа, приписывается послу Сардинии в Москве в 1811 году. Афоризм казался абсолютно правильным здесь до понедельника, когда российский президент Владимир Путин в ходе беспрецедентного двухчасового интервью в "живом" эфире по национальному телевидению ответил на вопросы российских граждан. Вся страна прильнула к телевизорам, не веря своим ушам. После 10 лет лживых обещаний, исходивших от демократии Бориса Ельцина - которые для большинства нации кончились бедностью и неравенством, тогда как горсточка олигархов и государственных структур обогатилась - люди сегодня не обращают внимания на подлинно демократичную практику, которая развивается у них на глазах.
В конце 80-х годов, когда Михаил Горбачев объявил гласность и стал инициатором чуть ли не революции среди российских руководителей, разрешив транслировать "живьем" политические дискуссии, а не записанные на пленку (и обыкновенно тошнотворные) речи советских времен, страна также приникла к своим телевизорам. Однако, хотя г-на Горбачева слушали с надеждой - возможно ли, что гласность станет реальной после всех этих лет идеологической секретности? - г-на Путина слушали люди, привычно подвергающие сомнению действия и мотивы своего правительства, аудитория, скептически воспринимающая желания нового лидера, не говоря уже о его способности сделать что-то для них.
В "нормальной" стране, которой стремится стать Россия, прямой диалог между лидером и нацией считается нормальным, даже обыденным явлением. Но в России попытка г-на Путина осуществить обещанную демократию и построить лучший социологический базис для будущей политики была воспринята многими "демократическими" аналитиками и некоторыми оппозиционными средствами массовой информации (СМИ) как очередной трюк с целью укрепления его власти. И все же их обвинения не способны подорвать веру в необходимость такого, столь хорошо организованного, упражнения в демократии.
Вместо того чтобы оформлять президентским указом решения относительно того, что нужно стране (как это делали советские руководители и Борис Ельцин), вместо того чтобы прислушиваться к истеричным СМИ, которые ценят "жареные" факты больше уравновешенных анализов, вместо того чтобы дожидаться, когда социальные проблемы выльются в бесчинства на улицах (как недавно в Аргентине), г-н Путин мудро решил использовать телевидение, чтобы народ получил возможность дать выход накопившемуся недовольству. Однако общественность пост-ельцинского времени, разочарованная всем, что звучит или выглядит как демократия, не была готова принять г-на Путина на веру.
К примеру, в Мурманске, на севере России, многие люди сочли, что телевизионная дискуссия является аферой: вопросы были подготовлены, подвергнуты цензуре и профильтрованы в интересах правительства. Как бы там ни было, прозвучавшие в эфире вопросы, пусть даже и профильтрованные, касались пенсий, зарплат, рэкета, коррупции, наркотиков, субсидий на образование, науку и здравоохранение, прогноза мировых цен на нефть и Чечни - все из которых являются весьма актуальными и жизненно важными. Подготовленный или нет, но г-н Путин попытался дать правдивые или, по крайней мере, связные ответы, что является еще одним прецедентом для российского лидера.
Самая трудная проблема России сегодня не в том, что она никогда, как кажется, не имела и не делала ничего хорошего, и не в том, что она остается странным мутантом, агрессором и жертвой одновременно. Проблема России в том, что она не видит, когда у нее появляется что-то хорошее. Страна никогда не доверяла своему правительству, потому что никогда не доверяла себе, считая себя неспособной выдержать давление правительства.
В понедельник российский президент отправился на телевидение для того, чтобы выяснить мнение своего народа, но люди все еще не доверяют тому, что он им доверился, отвергая этот новый демократичный шаг как явный пиаровский трюк. На Западе, который для России служит моделью демократического правления, отношения с общественностью находятся на высоте. Когда Колин Пауэлл (Colin Powell) выдвинул Шарлотту Бирс (Charlotte Beers), которая была администратором рекламного агентства на Мэдисон авеню, предложив ей вместо риса "Анкл Бен" рекламировать улыбку "Дядюшки Сэма", мы в России были все "за". Когда российский президент во время своего визита в Соединенные Штаты отвечал на вопросы по радио, мы все были счастливы. Так почему же мы рассматриваем аналогичный акт, происходящий в самой России, как упражнение в автократии? Да потому, что демократия и свобода слова все еще считаются здесь привилегией кого-то другого, ценностями, которыми, как мы думаем, мы сами владеть не способны. Сегодня вопрос демократии и свободы слова в России - не вопрос для ее лидера, но вопрос для ее народа.
