В субботу 15 декабря 2001, в маленьком бюро в эфиопском посольстве в Джибути, чиновник громким голосом прочитал список, из пяти имен: "Жан-Жак Лефрер, Эрик Вальбек, Мишель Бродо (Jean-Jacques Lefrère, Eric Walbecq, Michel Braudeau) ┘". Два выдающихся бородатых рембоведа и корреспондент "Monde", одетые в гавайские рубашки, ответили: "Здесь". Им разрешено путешествие по Эфиопии в целях работы. Чиновник закончил чтение списка: "┘ фотограф Жан-Юг Беру (Jean-Hugues Berrou)", который уже два месяца находился на месте, загорелый, с головой покрытой тюрбаном "и ┘ Артюр Рембо". Момент изумления и замешательства, которое дипломатично разрешил Жан-жак Лефрер, сказав, что Берру уже здесь, а Рембо не было в самолете. Из-за него мы приехали сюда. Формальная дактилографическая процедура.
В самом деле, Рембо нет с нами, в этом нельзя усомниться - даже если он не оставляет нас ни на секунду нашего пребывания, даже в снах, на булыжной дороге, - но в абсурдном предприятии важно все выяснить на месте, каждый знает об этом. Жан-Жак Лефрер, 47 лет, врач, специалист в гематологии, исследователь Национального Института переливания крови, автор эссе о Лотреамоне (Lautréamont), в прошлом году опубликовал биографию Рембо в изд. "Файар", которая немного расчистила заросли рембоведения. Но он не любит, когда его труд называют "монументальным", несмотря на то, что в нем 1 240 страниц.. Его коллега Эрик Вальбек, 35 лет, работает в Национальной библиотеке, эрудит, специалист по 19 веку, оплот зала Друо, распространил письменные архивы и иконографию Рембо. Двоих собратьев, и коллекционера Пьера Леруа (Pierre Leroy) (см. "Le Monde"12.6.2001) сопровождает талантливый фотограф Жан-Юг Берру, 35 лет, путешественник, бесстрашный и симпатичный. Четверке уже удалось издать в "Файар" альбом "Рембо в Адене", где они находят дома, в которых жил Рембо, места, которые он посещал, пейзажи, правду, или то, что от нее осталось, и ложь. С той же страстью они исследуют сегодня большой кусок Эфиопии (Кипр и Ява последуют потом), отправляясь из Джибути, где площадь Артюра Рембо, самое прекрасное место в этом скорее уродливом городе, носит, после объявления независимости, имя другого героя.
Местный шофер, выступивший в роли гида-переводчика, Али Лиакат (Ali Liaquat), в прошлом пакистанский легионер, муж бельгийки, директора порта, быстро отвез нас с другой стороны залива Джибути до маленького порта Таджура. Что там сохранилось со времен Рембо? Море, конечно. Старинное египетское укрепление, превращенное в заброшенный гараж. И все. Под чутким наблюдением Жана-Франсуа Денио (Jean-François Deniau), который привык к здешней зиме, реконструируем деревянную хижину, имитирующую ту, что когда-то возможно занимал Рембо. Ее строят под опекой Шарлевилля, - одна из трех копий чертежа из дорожной сумке поэта. "Осталась еще одна", - шепчет Лефрер. Здесь или дальше".
Когда Рембо прибыл сюда, рассказывает Лефрер на террасе ресторана, утонувшего в ночи, он впервые работал на свой страх и риск. После долгого плавания, Рембо оставил Кипр, спустился до Красного моря, и поступил на службу в дом Барди (Bardey), расположенный в Адене, и стал торговать кофе между Аденом и Хараром, в горном городе в самом сердце Эфиопии, в стране галласов и оромос, любезных резников тестикул. Барди был храбр, Рембо - тоже, они вначале поладили, но дело не пошло, и Рембо, который уже давно покончил с литературой, пожелал нажить состояние быстрее.
Тогда он решил продавать оружие Менелику (Ménélik), королю племени Шоа - от чего Барди отказался - и связался с неким Лабатю (Labatut), одержимым страхом ранней смерти от рака. Рембо настоял на своем проекте и начал ждать прибытия в Таджура груза - сотен бельгийских ружей нового образца, за которые он собирался получить неплохой барыш. Но подготовка каравана заняла месяцы. Следовало заручиться согласием англичан в Адене, которым идея пришлась не по душе. Потребовалось разрешение французов, под чьим протекторатом находился регион. Согласие султана Таджура, который предоставлял верблюдов┘
Наконец, в сентябре 1886 года он возглавил свой караван, в то самое время, когда в Париже "Вог" опубликовал "Озарения", что было, конечно, неизвестно Рембо. За четыре месяца он пересек пустыню. Можно сказать, что Рембо был плохим торговцем, но отличным путешественником, одним из редких людей, чей караван не подвергся нападению в пути. Он пересек реку Ауаш, прибыл в Анкобер, где эмиссар Менелика (король отправился на войну), захватил, то, что ему пришлось по нраву. Рембо был недоволен, но Менелик, вернулся с войны победителем и вынудил его подписать договор о продаже ружей, чтобы выгодно продать их своему кузену Маконнену (Makonnen).
Достаточно взглянуть на фотографию Менелика, чтобы заметить его умный и жестокий взгляд, и понять, что ему нельзя перечить. Он разрешил Рембо отправиться на поиски нового, никому неизвестного пути из Энтото (Аддис-Абеба) в Харар. Жюль Борели (Jules Borelli), другой исследователь региона, сопровождал Рембо, который описал это путешествие в отчете, отмеченным Географическим обществом. По возвращении в Аден, Рембо получил деньги по контракту и отправился вверх, в Каир, чтобы положить свое золото в банк. Затем он вернулся в Аден, встретил там Сезара Тиана (César Tian) и стал его компаньоном в Хараре с 1888 по 1890, до тех пор пока не почувствовал первых болей в правой ноге. Он хотел сколотить состояние и уже накопил 150 000 евро в переводе на современные деньги. Он мог подумать о том, чтобы осесть, родить сына. Но боли все увеличивались. Рембо ждал денег. Вместо того чтобы лечиться, он позволил гангрене подняться выше колена. Он покинул Харар на носилках, испытывая страшные муки, и на судне "Амазон" достиг Марселя, где его ждала мать. 27 мая 1891 года ему ампутировали ногу, но было уже слишком поздно. Накануне смерти, 9 ноября, он продиктовал своей сестре короткое письмо, адресованное директору Морских сообщений, которое заканчивалось словами: "Скажите, в котором часу я должен взойти на борт┘".
Снова и снова отправляясь в Африку, где он был не слишком счастлив, по делам или бесцельно, чтобы сменить место. Уезжать, бежать, рвать отношения, как он поступал всегда и со всеми, кроме своей матери и сестры. "Подлинная жизнь в ином месте", повторят за ним, как лозунг, иногда не без цинизма. Ибо - охота к перемене мест - это страсть, это инстинкт. Но отправиться куда? На каких картах есть это прекрасное "Нигде", оставив Таджура этой зимой мы отправились по путям Рембо наоборот, от Огадена. Пейзаж на озере Ассаль не очень изменился, как и пустыня. Рембо двигался медленнее, со своим караваном, но слуги помогали ему натягивать палатку. Мы ехали на четырехприводной "Тойоте", но обедали и спали в гостиницах, о которых неприлично рассказывать.
Мы прошли все этапы его пути, описанные им в отчете Географического общества. Мы не пользовались ни самолетом, ни вертолетом. Правда ли, что можно выгадать время за счет скорости? А что теряешь в пути? Рембо не видел крепышей из Иностранного легиона, устроивших кросс по пустыне Гран Бара. Он прошел по стране озер и эвкалиптов и подошел к Харару. А затем? В городе, где он прожил многие годы, он занимал два или три дома, из которых, похоже, ни одного не сохранилось. На месте самого большого из них, на центральной площади, если судить по фотографии, сейчас находится автостоянка. Дом Рембо, который мы посетили, официально признан поддельным, как и дом в Адене, чего не признают. Это дом индийского негоцианта, построенный через десять лет после смерти поэта, превращенный в музей благодаря щедрости меценатов в 2000 году.
Рембо сделал три фотографических автопортрета в Хараре. На одном из них, он опирается на перила исчезнувшего дома. На другой, он находится под банановым деревом, это может быть где угодно. На последнем кадре, он на берегу реки у подножья скалы. Мы спускаемся с крепостного вала, через пустырь, полный отбросов, до ручейка, впадающего в реку Харар. Нагие мужчины купаются в тошнотворной воде из сточного желоба. Захваченный врасплох фотоаппаратом, один из них все же с большой серьезностью рассматривает фотографию, на которой Рембо век назад поставил ногу на камень. На какой? На этот или на тот? Харарец, вместо того чтобы прогнать нас, как сделал бы любой здравомыслящий, указывает нам рукой в неясном направлении.
Рембо должен был видеть гиен, что видели мы на задворках города. Они очищали улицы, куда ночью выносили неизлечимо больных или умирающих. К тому же, если не считать электричества, телевидения и радио, город мало изменился. А что не изменилось ни на йоту, так это его прекрасна горная долина, с колючими кустарниками, с круглыми земляными домами, покрытыми соломой, миролюбивые улыбающиеся жители: кажущееся стабильным равновесие, избежавшее прогресса, который никого здесь не интересует, красота природы и людей, которые останутся навсегда. Рембо был знаком с предками этих людей.
В своих письмах из Харара, которые дошли до нас, Рембо никогда не возвращается к поэзии. Она потеряла его, или они расстались, кто знает? Он никогда не описывает страны и ее обитателей, столь замечательных, или делает это крайне редко. Даже бездарный мемуарист Борелли отдает им должное. Рембо говорит о приятности страны. Притом, что все очень жестоко, и ему до смерти скучно. Но почему под конец он хотел вернуться сюда? Потому что здесь он стал кем-то, хоть бы и маленьким торговцем, банальным и почтенным, тогда как в Европе он был лишь дурным воспоминанием, превратившимся в посмертный призрак. Говорят, что он был серьезен, угрюм и насмешлив.
В Хараре от него ничего не осталось. После его глухого молчания в поэзии - это слепящее отсутствие. Он и вообразить не мог, что будет его музей, улицами в его честь, посетителей, стремящихся посмотреть на то, что он видел когда-то. Будут ли люди через пятьдесят лет искать наши следы? Проделывать километры, чтобы уснуть в Хараре. Разве менее глупо отправиться на Луну? И что такое путешествие, как не поиск мест, где нас нет? И если там можно найти хоть тень того, кого Малларме (Mallarmé) назвал "великим прохожим". Добавив в некрологе исчезнувшей молнии, на которую он ссылался, чье имя произносил: "это было загадочное и задумчивое молчание, в котором было так много от тишины и от величественной мечты или нескончаемого восхищения"
