Дисгармонии, диссонансы, странные состояния души, которые воздействуют на мозг, нейроны, которые восстают, подобно тому, как в оркестре музыканты вдруг играют фальшь. Почему? Каким образом? Что такое психическое расстройство? Депрессия? Психическое заболевание? Сегодня мы лучше знаем, как работает мозг, специальные препараты эффективны, точны. Однако, чем больше мы познаем мозг, тем больше у него тайн. Чем больше мы его лечим, тем более он болен, чему свидетельство все возрастающее число агрессий. Жак Гловински (Jaques Glowinski), нейрофармаколог и администратор Коллеж де Франс, ставит вопрос: к чему все эти ухищрения по лечению умственных расстройств, когда наше общество неустанно их порождает?
Изучение мозга делает скромным, - признается он. Он - скромен. Известный нейрофармаколог, Жак Гловински царит, возможно, над прекраснейшим собранием мозгов страны: Коллеж де Франс, благородным институтом, созданным еще при Франсуа I (François Ier), и он занят реформированием этого учреждения, сочетая традицию и современность. Традицию? Традицию эпохи Просвещения: преподавание, открытое для всех, предоставляемое 50 профессорами, лучшими представителями своей дисциплины (назвать имена┘ Фуко(Foucault), Леви-Стросс (Lévi-Strauss), Леруа-Гуран (Leroi-Gourhan)? Все они принимали участие в работе Коллежа. Как Пьер Бурдье (Pierre Bourdieu), ушедший на прошлой неделе). Нет курсов, нет студентов, нет дипломов. Приходи, кто хочет. Многие приходят. Современность? Глобалистика, коммуникации, - их Жак Гловински хочет развивать. У коллежа теперь новая форма, отремонтированные помещения, и сильное желание глотнуть воздуха новизны. Именно к этому духу взывает радио "Франс Культур", где лекции посвященные Коллежу читаются круглый год (с четвертого февраля, "Хвала познанию", с понедельника по четверг, с 6 до семи вечера и на следующей неделе, с 8 -30 - "Пути познания"). "L" Express" также будет регулярно публиковать интервью с преподавателями Коллежа. Логично, что Жак Гловински стал первым.
- Вы - один из известнейших специалистов по фармакологии мозга, и кажется, за последние десятилетия в этой области был достигнут значительный прогресс, особенно в лечении психических расстройств. И, однако, Вы посвящаете лекции в Коллеж де Франс теме "тупика в психиатрии". Вы неудовлетворены?
- Действительно, уже многие годы наблюдается большой научный и медицинский прогресс: мы лучше понимаем функции мозга, мы выявляем субстанции, которые оказывают воздействие на психическое состояние, и мы лечим психические расстройства с помощью более эффективных препаратов. Мы изобрели новую химию мозга. Но, несмотря на успехи, мы сталкиваемся со многими трудностями. В первую очередь, научного и медицинского толка: работа мозга представляется все более сложной; мы не всегда четко понимаем, что такое шизофрения; мы не знаем, почему литий становится активен при маниакально-депрессивном синдроме; некоторые формы депрессий сопротивляются лечению; мы часто сталкиваемся с феноменом зависимости от препарата┘ Другие вопросы носят научный характер: действительно ли достигнут прогресс в излечении некоторых умственных расстройств? Само общество, в котором мы живем, не ухудшает ли оно ситуацию? Вообще, нейробиолог не может больше заниматься своей дисциплиной, не отдавая себе отчета о том, что происходит в экономике, в обществе, и даже в политике.
- Поговорим сперва о науке. Какие изменения вносит в наше сознание химия мозга?
- В 60-е годы, когда я начал заниматься нейрофармакологией, мозг еще оставался для нас "незнакомцем". Конечно, было известно, что он состоит из 100 миллиардов нейронов, которые передают друг другу химическую информацию при помощи "посредников", которые тогда были только обнаружены. С другой стороны, давно известны активные вещества, которые воздействуют на наше поведение и наше настроение: такое растение как резерпин использовалось в Индии в течение тысячелетий, Гиппократ прописывал мак в качестве обезболивающего, Фрейд (Freud) использовал кокаин в борьбе с депрессией. В открытии транквилизаторов присутствовала случайность: используя хлорпромазин при реанимационной анестезии, Анри Лабори (Henri Laborit) убедился, что это вещество приводит пациентов в состояние безучастности, и решил использовать препарат в психиатрии. В последующие году были синтезированы различные виды препаратов, такие как антидепрессанты или анксиолитические средства, например, бензодиазепин.
- Но их использовали вслепую, не зная, как они воздействуют на мозг.
- Совершенно верно. Большие изменения произошли в тот момент, когда два подхода, изучение головного мозга и фармакология, соединились, когда обнаружилось, что между ними есть связь: например, некоторые психотропные вещества воздействуют на мозг, увеличивая или снижая концентрацию нейромедиаторов - норадрелин, серотонин, дофамин. Можно регулировать число психотропных медикаментов, точно зная теперь их назначение.
- Вы сами сыграли важную роль в обнаружении этих посредников.
- В то время предполагалось, что дофамин может быть одним из химических посредников, и мне пришла в голову мысль использовать радиоактивный дофамин и ввести его в мозг и посмотреть, что получится. Будучи молодым ученым, я имел возможность работать в Национальном Институте психического здоровья в Вашингтоне - в настоящем горниле для биохимиков. Их происхождение было скромным, как и мое - мой отец - польский эмигрант, никогда не ходил в школу. Большинство из них стали позже светилами биохимии. Также я работал с Юлиусом Аксельродом (Julius Axelrod), который получил Нобелевскую премию в 1970, который создал свою лабораторию, не имея даже докторской степени. Это говорит о духе, который царил в Америке в то время. Степени были менее важны, чем желание работать. Когда у вас была идея, не нужно было аргументировать, вам говорили "just do it!" (сделай же это!). Я научился там работать в команде, открыто, интенсивно, дух сотрудничества помог мне организовать мою первую лабораторию по возвращении во Францию, да и сейчас он вдохновляет меня в Коллеж де Франс.
- Но с тех пор исследование усложнилось, мозг вновь стал таинственным, неизвестным┘
- Да, обнаружилось, что в нейроне не один, а несколько химических посредников, которые взаимодействуют. Другие клетки, которые называются "глиальными клетками", также выделяют вещества и завязывают контакт с нейронами. Долгое время исследование шло по пути редукции - от большого к малому, от группы клеток к молекуле. Но знание элементов, из которых состоит система, еще не дает о ней полного представления. Сейчас мы находимся перед грудой знаний, из которых нам предстоит построить ансамбль чрезвычайной сложности
- Но нейрофармакология больше не слепа, как раньше┘
- Нам известно, как психотропные вещества меняют на обмен веществ между некоторыми химическими посредниками мозга. Мы используем также технику замены: поскольку при болезни Паркинсона происходит вырождение нейронов производящих дофамин, делается попытка восстановить в мозгу производство дофамина, которого в нем не достает. Также мы пытаемся заменить слабые нейроны, привить штаммы клеток. Но мы не настолько разбираемся в причинах болезней. Почему, например, при болезни Альцгеймера некоторые нейроны умирают? Сегодня нужно идти дальше, не ограничиваться изучением химической передачи, чтобы лучше понять, как развиваются сети нейронов, как они устанавливают контакт, как взаимодействуют со средой┘
- Известно ли доподлинно, что такое психическое расстройство?
- Все зависит от вида расстройства. Противопоставляя болезни, при которых происходит вырождение нейронов - рассеянный склероз, болезнь Паркинсона - болезням в результате мозговых травм, мы не имеем точных данных об органических нарушениях, важных при психических расстройствах. Депрессия не является следствием повреждения нейронов, но скорее их расстройства, диссонансов┘ Можно спросить себя, не является ли ошибочным их лечение одинаковым способом. Поскольку они принадлежат к разным типам. Есть эндогенные депрессии, которые случаются у людей с повышенной чувствительностью, есть депрессии реактивные, вызванные каким-либо драматическим событием, которое оставило сильный след, смерть близкого человека, например; депрессии, возникающие из-за нагромождения событий┘
- Но для вас, речь по-прежнему идет о химии. Биологические факторы и среда, которые вы противопоставляете, неразрывно связаны между собой.
- Абсолютно вено. Наше поведение, наши реакции на события превращаются в сигналы мозга. Эти сигналы попадают в сети нейронов, воздействуют на них, смешиваются с другими сигналами и получают сложные ответы, каждое событие дает химическую реакцию. Посмотрите, что происходит, когда пианист играет: он читает партитуру, руки движутся одновременно, присутствует рефлекс узнавания нового, эмоциональная реакция, он касается клавиш с определенной силой┘ Это совершеннейшее чудо. Но, даже если нам это не нравится, речь идет о химических процессах.
- Если происходит травматическое событие, например, траур, приводит к изменению химических процессов в мозге, могут ли изменения носить долговременный характер?
- Могут. Некоторые феномены необратимы. Всегда есть связь между внешним и внутренним. Определенная информация может вызвать генную реакцию, и начнется производство протеина, который вмешивается в работу системы. Но не следует противопоставлять биологический подход другим, например психотерапии или психоанализу. Все больше и больше практикующих врачей имеют двойное образование: психиатра и аналитика. В союзе с умной психотерапией, биологическая психиатрия может победить депрессию. Вот почему сегодня важно готовить специалистов, которые будут владеть в совершенстве и той и другой профессией, также, необходимы новые формы ухода за больными, новые формы госпитализации и домашнего ухода, в то же духе. Это новый вызов, брошенный психиатрии.
- Вечный вопрос: как определить грань нормальности и патологии. В нас всегда есть дисбаланс, зерно безумия, которое тоже составляет нашу личность.
- Да, эти маленькие отличия, которые составляют разнообразие и богатство индивидуальностей┘ Никто не хочет объяснять их с помощью химии. Но настоящие проблемы заключаются не в этих тонкостях. Поведение становится ненормальным, когда человек чувствует себя действительно плохо. Страдания и скорбь не требует необходимого вмешательства фармакологии. Но иногда возникают ситуации, которые не удается преодолеть. Все становится тяжелым┘ Даже если вам говорят: "давай, встряхнись", - разумные слова теряют смысл, нет никакого желания что-то делать, вы не можете просто взять себя в руки. В этом случае, мы имеем дело с болезнью, которую надо лечить. Но тогда встает вопрос о злоупотреблении медикаментами. Иногда следует задаться вопросом, каковы общество и среда, которые становятся причинами расстройств.
- Это также один из "тупиков", о которых Вы говорите.
- Да, наше общество, все более быстрое, соревновательное, подверженное стрессам, порождает все больший дисбаланс. Социальная и семейная структура деградирует, несправедливости все больше, - все это делает необходимой постоянную адаптацию, самые слабые не выдерживают. Срок жизни увеличился, у нас есть старые родители, вот почему участились случаи болезни Альцгеймера. Но, тогда как прежде социальные структуры, преимущественно сельские, могли взвалить на себя эту ношу, то теперь, вряд ли это возможно в городских структурах. Ученые борются против этой болезни. Но как разрешить эту социальную проблему? Людям приходится выходить на пенсию в 55 - 60 лет. Они надеются на долгую жизнь, и вдруг оказываются лишенными активной деятельности, и одновременно, утрачивают чувство своей роли и ответственности в обществе. Иногда это вызывает или провоцирует психические расстройства, или может подхлестнуть некоторые заболевания. Обходиться без стариков, - зачастую это абсурд, все равно, что отказываться от памяти и опыта.
- Французы остаются чемпионами по потреблению психотропных препаратов. Наше общество более патогенное, более стрессовое, чем в соседних странах?
- Мне кажется, что неповоротливость наших систем, слишком бюрократических, слишком иерархических, снимает ответственность и не позволяет личности полностью реализоваться. Нужно потратить столько сил во Франции, чтобы добиться воплощения какой-либо идеи. Это знакомо мне, иначе, зачем бы я начал обновление Коллеж де Франс! Есть два способа реакции на несчастье: либо человек становится агрессивным и готов сражаться, как лев, что является положительной реакцией; либо человек становится подавленным, угнетенным и оставляет все как есть. Вот почему нужно решать эти вопросы сообща, чтобы вернуть людям чувство, что они участвуют в чем-то позитивном, что у них есть цель жизни. Это гораздо эффективнее, чем лекарства.
