Часть первая
Траудль Юнге — последний живой свидетель. Ей сегодня 81 год, она больна раком (Сердце Траудль Юнге перестало биться в ночь на 11 февраля 2002 года в Мюнхене — прим. ред.). Тысячу дней подряд она смотрела в глаза человека, который уничтожил 50 миллионов человек. Перед смертью Гитлер продиктовал ей свое завещание. Сегодня, спустя 57 лет после самоубийства Гитлера, в свет вышли ее воспоминания под названием "До последнего часа", которые были написаны еще в 1947 году
Это не запоздавшее оправдание, не самообвинение. В большей мере это попытка примирения. Не с моим окружением, а с самой собой. Книга просит не о понимании, она хочет помочь понять
Мне было 22 года, когда я стала секретаршей Гитлера (Hitler). Как могла я быть столь наивной и легкомысленной? До последнего часа жизни я буду испытывать чувство вины
* * *
В "Волчьем логове" (ставка фюрера в Восточной Пруссии).
Наконец, мы стоим перед тяжелой металлической дверью, сквозь которую пробивается яркий свет. Из темноты я смогла рассмотреть очертания относительно небольшого бункера с низкими потолками. Вооруженный часовой пропустил нас, не подвергнув какой-либо проверке. Через низкую дверь мы вошли в узкий, ярко освещенный коридор со множеством дверей почти как на каком-нибудь большом теплоходе.
Слуга Гитлера сказал, что нам придется еще немножко подождать. Гитлер как раз кормил свою собаку. Мы должны держать себя по возможности естественно и раскованно.
Узкий коридор делает два поворота, и мы оказываемся перед высокими двухстворчатыми дверьми кабинета. Мы вошли в очень большое помещение и оказались прямо перед письменным столом.
Гитлер, улыбаясь, подошел к нам, медленно поднял и подал нам руку для приветствия. Его голос был очень глубоким и полным. Он спросил меня, сколько мне лет, и еще раз улыбнулся.
* * *
В следующий раз дверь закрылась за мной, и я осталась с Гитлером наедине. Мне бросилось в глаза, что он был в очках. Старомодные, дешевые очки в никелевой оправе. Он снова подал мне руку и повел к столу, на котором стояла пишущая машинка: "Вы не должны волноваться, я делаю на письме столько ошибок, что Вам может показаться это невообразимым!"
Я с ужасом взглянула на первую строку, она была похожа на текст, написанный китайскими иероглифами. Когда я закончила работу, то сложила листы и передала их фюреру.
* * *
30 января 1943 года Гитлер спросил, хочу ли я остаться у него. Я не могла устоять перед искушением. Мне было 22 года, я не имела никакого понятия о политике и находила все это исключительно прекрасным и захватывающим. Не долго думая, я сказала — "да"
* * *
Гитлер утверждал, что для "Волчьего логова" был выбран самый дешевый, самый болотистый и самый неблагоприятный с климатической точки зрения район, где было больше всего комаров. Но нравилось это место.
Впрочем, летом воздух был тяжелым и влажным, иногда было трудно дышать.
Гитлер прятался в своих прохладных бункерах, и только иногда после завтрака он совершал прогулки из любви к своей овчарке Блонди.
Гитлеру доставляло большое удовольствие, если Блонди удавалось подпрыгнуть на пару сантиметров выше. Он утверждал, что занятия с собакой для него самая лучшая разрядка
* * *
По утрам слуга был обязан будить Гитлера, это означало, что тот стучал в дверь, сообщал точное время и передавал утренние известия. Он должен был также согласовать с ним меню.
* * *
Гитлер в еде был очень непритязательным и скромным человеком. Лишь иногда он жаловался на то, что еда надоедает ему, что он ест один лишь гарнир без единого куска мяса, будто его нельзя было достать. Повар "Крошка" придерживался той точки зрения, что человек не может жить без мяса и поэтому в большинство блюд он, в крайнем случае, добавлял немного мясного бульона. Или немного свиного жира. Чаще всего фюрер замечал обман, злился, у него начинал болеть желудок. В конечном итоге, он заставил Крошку варить только слизистые отвары, делать картофельные пюре и другие подобные блюда.
Вести войну было легко, когда не было нужды чувствовать ее на своей собственной шкуре.
Мне было важно не то, что говорил Гитлер, а то, как он говорил, и каким образом при этом он проявлял свою сущность.
* * *
"Когда я увидела Гитлера после покушения на него, я чуть не рассмеялась"
Появлялось исключительно приятное чувство, когда приходилось входить через узкие комнаты с низкими потолками и искусственным освещением, через большие двухстворчатые двери в помещение барачного типа, служившее Гитлеру (Hitler) кабинетом.
Гитлер никогда не разрешал топить до температуры выше 11 градусов
Фюрер носил всем известные брюки черного цвета, серый двубортный пиджак, ослепительно белую рубашку и черный галстук. В другой одежде я его никогда не видела. Пиджак отличался полнейшей безвкусицей: с серебряными пуговицами, без каких-либо петлиц и без какой-либо отделки. Только на правой стороне груди были приколоты золотой партийный значок, Железный крест и сделана черная нашивка, свидетельствовавшая о перенесенном ранении.
Гитлер подошел ко мне и спросил: "Вы не замерзли, дитя мое? Здесь холодно".
Гитлер начал свою речь, держа руки сложенными за спиной, пересекая комнату из конца в конец большими шагами и с опущенной головой.
Бегло взглянув на термометр, я определила, что в комнате только 11 градусов тепла. Я поняла, что Гитлер чувствует себя хорошо только при такой температуре и требует, чтобы ее постоянно поддерживали.
* * *
Странной казалась тишина, которая наступала повсюду, когда фюрера не было в бункере. Создавалось впечатление, что неожиданно остановился двигатель, питающий все предприятие.
Неожиданно тишину разорвал страшный взрыв. Неожиданный и ужасающий. Взрывы вблизи случались часто. То олени попадали на мины, то испытывалось какое-нибудь оружие. Но замереть неожиданно мое сердце заставил не взрыв, а испуганные лица людей, выходивших из бункера фюрера: "Взорвалась бомба, возможно в бункере фюрера".
Брюки висели полосами на брючном ремне
Любопытство понесло нас в бункер фюрера. Я чуть не рассмеялась, когда увидела фюрера. У него и без того волосы никогда не были хорошо подстрижены, но на этот раз он выглядел вообще, как еж. Черные брюки, почти напоминающие какую-нибудь самостоятельно пошитую юбочку, свисали узкими полосками с пояса. Правую руку он засунул между пуговицами своего форменного пиджака, она была ушиблена. Он, улыбаясь, приветствовал нас левой рукой: "Ну вот, дамы, на этот раз снова все обошлось. Еще одно доказательство того, что судьба избрала меня для выполнения моей миссии, иначе меня бы уже не было в живых. Это было покушение, которое совершил трус".
Гитлер на какое-то мгновение замолчал, замолчали и остальные.
* * *
Когда я увидела Гитлера вечером, он еще был полон гнева и возмущения предательством на решающем этапе войны: "Эти трусы, а они трусы! По крайней мере, стреляли бы. Я бы тогда хоть как-то уважал их. Но они не осмелились рисковать своей жизнью. Эти набитые дураки не понимают, какой воцарился бы хаос, если бы я выпустил из рук нити управления".
Глаза Гитлера сверкали. Он был в таком оживлении, в каком я его давно не видела. Только правая рука причиняла ему боль. Верхняя часть стола, взлетевшая под воздействием ударной волны вверх, вывихнула ему руку.
* * *
Ева Браун (Eva Braun) была в смятении и написала Гитлеру тут же озабоченное и полное отчаяния письмо, которое тронуло его своей преданностью. Он послал ей на память свою разодранную одежду.
(конец первой части)
