Часть третья
"Дитя, - сказал Гитлер, - сейчас я кое-что Вам надиктую┘"
Она была последней секретаршей нацистского диктатора, последним живым свидетелем конца Гитлера. Он, пишет Юнге, "был преступником, только я этого никогда не замечала. Кроме меня, были еще миллионы людей. Я думала, что нахожусь прямо у источника информации, но в действительности я находилась в мертвой зоне".
Большой тайной Гитлера (Hitler) была его возлюбленная Ева Браун (Eva Braun). Они жили в идиллии в "Бергхофе". Она оставалась ему верной до самого последнего момента, когда они вместе покончили жизнь самоубийством: "Ты, ведь, знаешь, что я останусь с тобой. Я не позволю отправить меня отсюда". Траудль Юнге пишет: "Глаза Гитлера начали наполняться внутренним светом. Он целует Еву в губы".
Длинный ряд прожекторов ощупывает вершины на 1000-метровой высоте. Наконец, показался "Бергхоф" (ставка фюрера Берхтесгаден). Большое заснеженное здание стоит в темноте, матовый от снега отблеск дают только окна зала.
Пальто Гитлера и его фуражка висят в гардеробе в вестибюле.
* * *
Однажды я спросила Гитлера: "Мой фюрер, почему Вы не женаты?"
"Я был бы плохим отцом семейства, и считаю безответственным создавать семью, если не могу в должной мере посвятить себя своей жене. Кроме того, я не хочу иметь детей. Мне кажется, что потомкам гениальных людей часто приходится очень тяжело в этом мире".
Это было первым серьезным выражением мании величия, которое я заметила у Гитлера.
Я никогда не слышала из его уст слова любовь. Он не был настоящим знатоком женщин. С эротикой у него не все ладилось. Он не был готов на преданность. Он даже не признавал цветы: "Я не терплю в комнате трупов".
* * *
Обедали мы в 3 или 4 часа дня. В комнату входил Гитлер. Затем появлялась Ева Браун, сопровождаемая тявканьем двух своих черных скотчтерьеров Штази и Негуса. Гитлер подходил к ней, целовал ей руку. Мне бросалась в глаза ее естественность и непринужденность. Она совсем не походила на идеал немецкой девушки. Ухоженные волосы были обесцвечены. Она была небольшого роста, но выглядела благородно и внимательно следила за собой.
Когда я увидела ее в первый раз, на ней была одежда зеленого цвета из тонкой шерсти, юбка-колокольчик была обрамлена широкой полосой из леопардовой шкуры. Ее прекрасная походка приводила юбку в мягкое колеблющееся движение.
Гитлер подтрунивал над Евой по поводу ее собак, называя их щетками с ручкой, на что та отвечала, что его сучка-овчарка Блонди - теленок, а не собака.
На лице Гитлера было написано хорошее настроение доброго хозяина, который принимает в своем загородном доме гостей.
Ева почти никогда не одевала одно и то же платье дважды. Гитлер больше всего любил на ней тяжелую черную шелковую одежду с широкой юбкой колоколообразной формы, в талии очень узкой, с глубоким прямоугольным вырезом и коротким жакетом в стиле болеро.
* * *
Ему доставляли огромную радость полуночные чаепития
Ева Браун пыталась убедить Гитлера посмотреть один фильм: "Смотри, ведь, кино тоже искусство. Ты же слушаешь пластинки, и немецкий народ определенно не будет иметь ничего против, если фюрер позволит себе посмотреть фильм". Гитлер отвечал: "Я не могу смотреть кино во время войны, когда народ должен идти на большие жертвы. Я должен беречь свои нездоровые глаза для работы с географическими картами и чтения фронтовых сводок".
* * *
Гитлер, как ребенок радовался ночным чаепитиям. Рядом с ним в своем уютном кресле уютно устраивалась, высоко подняв ноги, Ева: "У меня никогда не было отпусков, я не могу куда-то поехать и расслабиться. Поэтому я делю свой отпуск на часы".
* * *
Однажды я не выдержала и спросила: "Мой фюрер, когда же закончится война?" "Я, во всяком случае, не знаю, когда одержат победу над нами!" С лица вновь исчезла предупредительность, оно приобрело фанатичное выражение, характерное для бронзовых бюстов Гитлера.
* * *
Гитлер излучал силу, перед которой не могли полностью устоять ни мужчины, ни женщины. Как человек, он был скромен и любезен, как фюрер - страдал манией величия и жесткостью.
Как мужчина он меня не привлекал, но я, разумеется, хотела, чтобы он меня любил. Он был по-отечески дружелюбен со мной. Он рождал во мне чувство безопасности, заботы, защищенности. Об этой "отцовской фигуре" я до сих пор не могу вспоминать без чувства теплоты. Это чувство принадлежности к чему-то я позднее больше никогда не испытывала.
(конец третьей части)
