В музее д'Орсе собрано более двухсот произведений искусства XV-XX веков, от посмертной маски Баттисты Сфорца (Battista Sforza) до последнего изображения Матери Терезы - стремление проследить соблазн посмертный и артистический: попытка создать "последний портрет" того, кто был любим, почитаем, уважаем, знаменит или неизвестен, того, кто вызывал страсть, ненависть или страх; желание увековечить изображение этого человека, сделав посмертный слепок, карандашный набросок или фотографию
Экспозиция "Последний портрет" - это необычная выставка, из-за того, что представленные на ней произведения выполнены в различной технике (гипсовые слепки, восковые маски, холсты, гравюры, фотографии┘), из-за ее эпохальных амбиций (охвачен период в пять столетий), из-за ее неизбежно "сакрального" характера: а что сказать, либо как объяснить произведение искусства, выполненное великим мастером, берущим в руки кисть и начинающим работать перед смертным ложем покинувшей его жены, желая дать ей бессмертие┘?
Именно эти особенности выставки и позволяют сразу провести различия, элементарные и простые. Есть "последние портреты", которые принадлежат лишь к области похоронных обычаев в самом чистом своем проявлении. Это касается, например, посмертных слепков эпохи Возрождения или нашего времени. Маски Сфорца или Наполеона, выполненные из воска или потом отлитые из гипса, возможно, пригодятся для понимания состояния человека в смерти, но не думаю, что они принадлежат к сфере чистого искусства.
НАРОДНАЯ МИФОЛОГИЯ
Есть и другие последние портреты нашего времени, как изображения, анонимные или авторские Виктора Гюго или Матери Терезы, принадлежащие, вне всякого сомнения, к области народной мифологии. Похороны Гюго были грандиозным национальным спектаклем. И их изображение запечатлено в коллективной памяти. То же происходит и с изображениями Матери Терезы: они часть постиндустриальной легенды, несущей на себе сильный отпечаток аудиовизуального космополитизма.
Между народной мифологией, коллективной памятью и культами, посвященными персонажам-легендам - последние изображения Жана Кокто (Jean Cocteau) и Эдит Пиаф (Edith Piaf), умерших в Париже в один и тот же день в 1963 году. Оба были легендами, частью пантеона легенд нации и народной мифологии. Но все же, последний снимок Марселя Пруста (Marcel Proust), сделанный Мэн Реем (Man Ray), возможно носит и другой характер: речь идет не только о документе. Это, с одной стороны, посвящение, а, с другой - свидетельство. И в этом снимке нет ничего от черной магии сюрреализма сделавшего ее мастера┘.
И Мэн Рей и поэт Луи Арагон (Louis Aragon) сделали снимки - последние изображения совсем другого персонажа: фотографии неизвестной обнаженной, утонувшей (самоубийца?) в Сене┘. В этом случае, очевидно, что и поэт и фотограф используют изображения для увековечивания легенды: жизнь этой безымянной окутывается "аурой" драматичной развязки, дающей почву для создания мифологической истории.
Процесс создания художественного произведения, правда, не знаю, насколько это имеет отношение к случаю, который вызывает у меня наибольшее смущение, кажется самым прекрасным и "священным": это случай Моне (Monet), пишущего портрет своей мертвой жены,┘ великий художник, берущий в руки кисти и начинающий работать, в последний раз всматриваясь в лицо, весь облик любимой женщины, чтобы создать самое последнее, самое личное посвящение ей.
ТАИНСТВЕННАЯ ХОЛОДНОСТЬ
Что сказать о таком произведении, как его рассмотреть, зная все это┘? С художественной точки зрения речь идет об относительно не "крупном" произведении. Моне, сделавший последний портрет своей супруги Камиллы, это, безусловно, не великий Моне последних картин. Но, как сомневаться в том, что в этой картине есть нечто "священное", напоминающее римские и александрийские надгробья I-го века и не имеющее при этом к ним никакого отношения? Моне смотрит на свою жену, покоящуюся на смертном ложе, с мистической холодностью. Художник внимательно наблюдает за таинственным очарованием, запечатленным в ее облике, фигуре, душе, в воздухе, продолжающем вести рассказ о чем-то столь же загадочном как и сама жизнь, та, что ушла, но, кажется, продолжает идти через искусство.
