Когда в 1968 году советские танки смяли "Пражскую весну", Москва объяснила это вторжение необходимостью оказать помощь братскому народу Чехословакии. Чехи и словаки, в свою очередь, прокомментировали это так: "Разница между братьями и друзьями состоит в том, что друзей можно выбирать". Недавно на Украине мне вспомнилась эта шутка, когда молодой внештатный журналист Олексий Степура высказывал свое недовольство слишком тесными и братскими отношениями со стороны части России. "Они не могут понять, что мы - это не они, - сказал он. - Мы - отдельная нация со своим языком, культурой и историей".
Он попал в точку. Русский человек воспринимает как нечто само собой разумеющееся, что три ключевых славянских народа бывшего Советского Союза - русские, украинцы и белорусы являются одной семьей, поскольку берут начало из одних и тех же корней Киевской Руси. Русские искренне полагают, что делают украинцам самый щедрый комплимент, признавая их своими.
Это выглядит как ирония, но именно такое отношение больше всего раздражает украинцев. Они рассматривают его, как отрицание за ними самостоятельности, как презрительное неверие в их способность идти своим путем, как снисходительное напоминание о том, кто был старшим братом в семье, имеющей 300-летнюю историю, и как потенциальную угрозу втянуть их обратно в эту семью, которую они столь охотно покинули. Отсюда и такая преувеличенная реакция на любые просьбы о воссоединении, которые рассматриваются, как посягательство на только что завоеванную независимость, и такое несколько экзальтированное подчеркивание, что украинский язык является государственным.
Я совсем не разделяю опасений Степуры на то, что однажды Россия обойдется с Украиной, так как в настоящий момент обходится с Чечней. Хотя бы только потому, что, как сказал один остроумный человек из Москвы, Украина - большая страна с населением в 50 миллионов, а Россия способна вести только одну войну и только на своей территории. Однако украинцы настоятельно подчеркивают, что российская политическая элита никогда не отказывалась от своей имперской ментальности. Она по-прежнему скорее продолжает искать пути обретения господства над Украиной, чем преследует легитимные интересы России, как страны-соседа, обеспокоенной среди прочего судьбой 11-миллионного русского меньшинства на Украине.
Проблема с языком всегда была болезненной и сложной. Независимая нация имеет право на национальный язык, используемый в официальных документах и образовании, при этом ожидается, что граждане будут пользоваться этим языком. Надписи на испанском языке на афишах и знаках, скажем, во Флориде, совсем не травмируют говорящих по-английски. Однако россиян на Украине по большей части не радует такая учтивость. Наигранные сетования Москвы по поводу того, что русскоязычному меньшинству на Украине запрещают пользоваться русским языком, выглядят довольно натянутыми. Однако здесь есть другой аспект.
"Останнья Баррикада" (Последняя Баррикада) - это маленькое, уютное кафе, пользующееся популярностью среди киевской молодежи. Ее название символизирует упорную борьбу за украинский язык, как будто они на самом деле защищали его на баррикадах. Меню, написанное только на украинском языке, объясняет, что коктейль "Бахчисарайский Фонтан", который готовят только в этом заведении, назван так в честь известной поэмы "ИХ поэта Пушкина, написанной о НАШЕМ Крыме". Смысл простой: Русские никогда не получат обратно вожделенный Крым, а мы не читаем ИХ поэтов на ИХ языке".
Итак, люди, которые не будут читать Пушкина, не лишат его славы. Но таким образом они обеднят себя самих. Нельзя сказать, что я во многом согласен с Карлом Марксом, но одно из его изречений хорошо помню с самого детства. "Ты столько раз человек, сколько языков ты знаешь". И как бы я не любил украинский язык с его волшебным ритмом, я помню, что он не принадлежит к тем шести языкам, которые ООН формально считает двигателями всемирного общения. А русский язык к ним принадлежит. Молодые люди, наслаждающиеся национальным духом "Останньей Баррикады", рискуют замкнуться в кругу узкой культурной изоляции. Как ни парадоксально это звучит, но в наш век глобализации культурная независимость не может быть достигнута ценой отмежевания от основных мировых культур.
