Тимоти Гартон Эш - директор Центра европейских исследований Колледжа Святого Антония, Оксфорд, и старший научный сотрудник Гуверовского института Стэнфордского университета
Стэнфорд, Калифорния. - На протяжении почти всего 20-го века определяющий политический вопрос звучал так: Что вы думаете о России? В начале 21-го века этот вопрос является следующим: Что вы думаете об Америке? Расскажите мне об Америке, и я скажу, кто вы.
Находясь в высушенной солнцем Калифорнии, я пытаюсь точно определить, что я думаю. Совсем небольшое количество европейских авторов карикатурно изображает Америку в виде опасного, эгоистичного гиганта, действующего в мире на ощупь и причиняющего зло, олицетворяющего все плохие качества капитализма - в противовес морально превосходящим европейским версиям капитализма. Однако, Америка, конечно, не может быть сведена только к этому. Наряду со всем остальным, она слишком велика, слишком разнообразна, сочетает в себе слишком много комбинаций и противоречий, чтобы о ней можно было говорить с упрощениями. Здесь, в Стэнфорде, на витрине японо-американского суши-бара висит появившийся после событий 11 сентября лозунг "Мы едины", и в тоже время находящийся неподалеку книжный магазин объявил себя "свободной от ненависти зоной", вывесив плакат, осуждающий нападения на американцев арабского происхождения. Есть телеканал "Fox TV" с его безудержным унилатерализмом (стремление решать все вопросы в одностороннем порядке - прим. пер.), и в то же время в интервью "CNN" высокопоставленный государственный чиновник настойчиво демонстрирует многосторонний подход.
Таким образом, делать простые обобщения будет ошибкой. Мой собственный, более сложный вывод звучит следующим образом: Я люблю эту страну и я беспокоюсь о ее нынешней роли в мире. Я употребил слово "люблю" в общем смысле, как мы часто делаем в нашем все более американизированном английском. Я люблю энергичность, открытость, повседневную жизнерадостность людей в магазинах и на улицах, чувство свободы, которое вы обретаете, часами мчась по калифорнийским хайвэям под бескрайними небесами, осознание того, что все люди - кто бы они ни были, откуда бы они ни приехали - имеют шанс построить свои собственные жизни. Я люблю точность газеты "The New York Times", энергию телевизионной передачи "Перекрестный огонь" ("Crossfire"), глубокие знания лучших университетов мира и американских активистов, с которыми я встречался в Восточной Европе и на Балканах, которые действительно хотят, чтобы другие люди также обладали свободами, которыми наслаждаются американцы.
У многих людей в мире есть подобный список. Так как Америка является частью мыслей каждого человека, посредством кино, музыки, телевидения и Интернета, независимо от того, выросли ли вы в Бильбао, Пекине или Бомбее. Каждый представляет в своей голове Нью-Йорк, даже если он там никогда не был - таковы последствия разрушения башен-близнецов. Это восхищение американской культурой, в самом широком смысле этого термина, является частью того, что Джозеф Най (Joseph Nye), декан Школы управления имени Кеннеди в Гарварде, назвал "мягкой властью" Америки.
Итак, почему меня волнует нынешняя мировая роль этого прекрасного государства? Отчасти потому, что до того, как на прошлой неделе президент Буш (Bush) изменил свою тактику, я боялся, что если Соединенные Штаты атакуют Ирак, не возглавив переговоры по урегулированию палестино-израильского конфликта, то исламский мир объединится против Запада, в то время как Европа будет отделена от Америки, а катастрофические последствия этих событий будут ощущаться многие годы.
Однако мои опасения идут дальше, чем просто озабоченность ближневосточной политикой отдельно взятой администрации. Основополагающая проблема заключается в том, что Америка сегодня обладает гораздо большей властью, чем нужно для всеобщего блага, в том числе и ее собственного. Она обладает безразмерной, глобальной мягкой властью над нашими головами. С точки зрения экономической мощи ее единственным соперником является Европейский Союз. С точки зрения военной мощи у нее вообще нет соперников. Ее военные расходы больше, чем военные расходы восьми следующих за ней крупнейших государств, вместе взятые. Никто со времен римской империи не обладал такой мощью, однако римский колосс раскинулся в свое время только в одной части мира. Если откинуть всю антиамериканскую подоплеку, то примененное министром иностранных дел Франции Юбером Ведрином (Hubert Vedrine) определение "гипердержава" подходит в самый раз.
В отличие от того, что думают многие европейцы, проблема американского могущества не в том, что оно американское. Проблема просто в самом могуществе. Даже архангелу опасно обладать таким могуществом. Авторы американской Конституции мудро определили, что ни одна ветвь власти не должна ни коим образом доминировать над другими, так как даже лучшие люди могут впасть в искушение. Поэтому каждая ветвь власти должна проверяться другой. То же самое применимо и к мировой политике.
Конечно, хорошо, если такая власть осуществляется руководителями под присмотром развитой и самокритичной демократии. Однако даже демократия имеет свои собственные искушения, когда она существует в гипердержаве. Такое искушение было продемонстрировано недавним введением администрацией Буша неоправданных налогов на импорт стали, сопровождавшееся угрозами международной структуре свободной торговли в целях получения поддержки в странах - производителях стали.
И когда государство обладает такой властью, то, что оно не делает, имеет такое же значение, как и то, что оно делает. Так, администрация Буша приступила к исполнению своих полномочий в решимости не принимать участие в посредничестве между Израилем и Палестиной, которое до этого осуществлял бывший президент Билл Клинтон (Bill Clinton). Ужасы террористов-камикадзе, взрывающих израильских гражданских лиц, и осада Западного Берега реки Иордан по крайней мере отчасти являются результатом такой политики, которая может быть названа самоустранением по причине партийных взглядов. Критично настроенные европейцы обычно считают, что Соединенные Штаты злоупотребляют своей властью при вмешательстве в дела других государств, как в случаях американских акций в Камбодже и в Никарагуа. Однако не менее часто проблемы возникают из-за того, что гипердержава не вмешивается - как мы видели в ходе агонии Боснии, пока Соединенные Штаты наконец не прекратили кровопролитие.
Кто же, в таком случае, должен контролировать и уравновешивать мощь Америки? Начать следует с международных организаций, во главе с Организацией Объединенных Наций, и межгосударственных неправительственных организаций. Однако одних их недостаточно. Мой ответ - Европа, Европа как экономически равное Соединенным Штатам образование, и Европа как взаимосвязанная группа государств, имеющая давний дипломатический и военный опыт. Европейский Союз уже имеет значительный вес в торговле и международной помощи, и постепенно приобретает все большее дипломатическое значение. Однако разрыв между военными возможностями Евросоюза и Соединенных Штатов становится все шире.
Перед нами, проамериканско настроенными европейцами, стоит сложная двойная задача: усилить возможность Европы действовать за пределами своих собственных границ, одновременно очищая идею сильной Европы от прилипчивой антиамериканской шелухи. Мы должны построить Европу, которая будет считать себя не противостоящей Соединенным Штатам супердержавой, но наиболее важным партнером Америки в мировом сообществе либеральных демократий. Американцы, в своих же собственных интересах, должны желать в этом Европе успеха. В противном случае им придется самим справляться с одиночеством вечной гипердержавы.
