I. Все самое трудное.
Прекрасная рецензия Доминик Фернандес (Dominique Fernandez) на последнюю книгу Солженицына ставит, однако, провокационный вопрос: "Солженицын - антисемит?". Об этом сказано всего несколько слов, зато они вынесены в подзаголовок: "Исследование еврейского вопроса". В тексте рецензии можно встретить следующий пассаж: "В книге "Два века вместе", крупнейший русский писатель современности, частенько впадающий в антисемитизм, анализирует трудные взаимоотношения между Россией и евреями. Его книга, первый том которой вышел во Франции, скорее всего, вызовет бурную полемику".
Затем мы видим голову Солженицына, вернее, его портрет, который господствует над двумя страницами текста из трех, которые занимает статья.
В некотором роде интересное решение. Это привлекает внимание. Побуждает к чтению первого тома книги, которая, однако, не обещает веселой прогулки. Захватывающее чтение, однако, оно не предполагает легкой прогулки. Я прочел фразу "трудные отношения между евреями и Россией" и поморщился. Я бы лучше сказал "между русскими и евреями". Тем более что буквально первое предложение Доминик Фернандес поднимает эту тему: "Русские - антисемиты? Радикальные, неисправимые антисемиты? Тот у кого есть русский друг, может рано или поздно столкнуться с этим болезненным вопросом". И, словно сказанного недостаточно, Фернандес буквально желает пригвоздить читателя следующей фразой: "Самым великим из русских был не чужд этот грех, и пример Достоевского еще не является самым вопиющим. Эйзенштейн? Мандельштам? Шагал? "Они евреи, не русские" - этот неизменный ответ, который можно услышать от большинства русских, даже от тех, кто не считают себя антисемитами, свидетельствует о том, что евреи так и не стали частью российской нации".
Именно здесь в спор вмешивается Солженицын. И его вмешательство не назовешь удачным или хотя бы забавным. В его-то годы. Не смог удержаться: "Я бы предпочел", говорит он, и мы начинаем озадаченно почесывать подбородок "не высказываться по этой чувствительной теме, но я считаю, что эта история [история "еврейского вопроса" в России] - какими бы ни были усилия, потраченные на то, чтобы понять ее - не должна оставаться "запретной"". Несколькими строками ранее, Солженицын признается нам, что безумно надеется, "что какой-нибудь автор превзойдет меня и с необходимой полнотой и взвешенностью прояснит этот вопрос, который подобен раскаленным вилам".
Вот так всегда. Понимаешь, что нужно принести себя в жертву. Что тебе одному по силам написать эту книгу-ловушку, эту нужную книгу. Не следует принимать русских за поляков. В число русских добродетелей входит воздаяние добром на добро. И евреев не стоит принимать за святых. Бывает всякое и повсюду. Нужно говорить с людьми, с очевидцами, изучать документы. По методу все того же Мишле (Michelet). И говорить, говорить о "еврейском вопросе" в России означает, говорит нам опять-таки Солженицын, "узнавать нечто новое в себе, и открывать это читателю. (В книге голоса евреев звучат гораздо чаще, чем голоса русских). [...] Тогда ощутишь в себе двух разных людей, услышишь всевозможные жалобы и обвинения, правдоподобные и невероятные, которые усиливают друг друга". В своих "пролегоменах" Солженицын, как никогда, откровенен, особенно в том, что касается его представлений о себе самом и о его роли писателя.
II. "Когда мы излечим нашу память?"
"Увы, раны, нанесенные друг другу, скапливаются в памяти народа. Но если прошлое будет молчать, как нам излечить нашу память? Поскольку у народа нет пера, чтобы писать, в его распоряжении есть лишь слухи, туманные и, хуже того, угрожающие". "Но если прошлое будет молчать, как нам вылечить память?". Начав с этой фразы, которая была по силам одному лишь Фолкнеру (Faulkner), я готов идти дальше вслед за Солженицыным. Читаем дальше. "В течение долгих лет я все откладывал эту книгу на потом. Я был бы счастлив не взваливать на себя этой ноши, но сроки моей жизни практически истекли [Солженицын пишет эти строки в 1995 году, в возрасте 77 лет], хотя я и не могу с этим смириться". И тут же: "Я никогда ни за кем не признаю права скрывать от себя что бы то ни было".
"Архипелаг Гулаг", который камня на камне не оставил от убийственного коммунистического мифа в Советском Союзе и во всем мире, также был отказом признания лжи. Мы уже были готовы смириться с этим. Не бывает счастливых государств. В этой идеологии было много хорошего, следовало внести поправки, здесь и там. Мы еще будем жалеть о конце этой системы, вот увидите. И жалеем уже. Пять лет спустя, в 2000 году, 82-летний Солженицын прибавит, к книге "Два века вместе" следующий постскриптум: "Я писал эту книгу, опираясь лишь на то, что диктовали мне исторические факты, и занимаясь поисками благоприятного исхода в будущем. Но не будем обманываться: за последние годы ситуация в России развивалась столь катастрофическим образом, что проблема, которая была поставлена в книге, отошла на второй план, ее острота несравнима с остротой других проблем современной России".
Да, это нерадостно. Но книга была написана. И мы можем прочесть первый том: "Евреи и Русские до революции". И если будет на то воля издательства "Fayard", мы узнаем и продолжение, что было с евреями и русскими во время и после революции вплоть до смерти Сталина в (1953 году).
Это поистине была счастливая смерть для евреев, поскольку "дело врачей" уже вышло на повестку дня. А когда к Сталину приходила в голову какая-то мысль, это всегда подразумевало далеко идущие последствия. И, наконец, будем ждать третьей части: евреи и русские от 1953 года до наших дней. Например, исход в Израиль. У нас есть пища для раздумий.
