История. Новая биография генерала де Голля сообщает новые подробности об этой сложной личности, а ведь казалось, что об этой крупнейшей в истории Франции фигуре известно все
«Тайна практически всегда окутывает рождение великих религий. Голлизм, который, с некоторой точки зрения, был религией, во всяком случае, мифом, который лежит в основании послевоенной Франции, не стал исключением. В то же время расхождение, которое историк обнаруживает сегодня между мифом и реальностью, не наносит ущерба статуе генерала»: этот вывод, который зреет на страницах самой последней биографии де Голля (De Gaulle), может послужить самооправданием автору и всему его труду. Но каков труд! Как можно начать спуск с этих национальных Гималаев, не совершая повторов, ведь еще не забыты внушительная биография Лакутюра (Lacouture, 1984-1986) и лавина книг, что последовала за ней. Ответ прост. Сегодня стали доступными новые архивы во Франции, России, США и Великобритании, фонды сподвижников «человека 18 июня» и его партнеров по переговорам - русских и англосаксонских. Руссель обратился также и к ряду новых свидетелей, в том числе, к внуку Рузвельта (Roosevelt). К тому же, за это время появились яркие работы, например «Свободная Франция» Кремье-Брилака, «Жан Мулен» Кордье (Cordier) или свидетельства Пейрефита (Peyrefitte) и Клода Ги (Claude Guy). Следовало собрать воедино все эти разрозненные знания, и осуществить реставрацию статуи командора, слишком украшенную неверной памятью. Менее «совершенный» де Голль становится только более человечным.
Перед нами появляется хрупкий человек. Пример: многочисленные свидетельства говорят о том, что он испытал упадок духа после фиаско англо-французской эскадры у Дакара в сентябре 1940 года. Некоторые упоминают о том, что у него были мысли о самоубийстве, но не могут этого подтвердить. Автору удается найти этому подтверждение: в бумагах Филиппа Дешартра (Philippe Dechartre) он находит решающее свидетельство: де Голль, показав себя человеком культуры, говорит в конце мая 1968 года о редкой пьесе Корнеля «Сурена» ошеломленному молодому министру. «Сурена» - это конфликт между страстью и долгом, который разрешается самоубийством. «Вы знаете, - признался Генерал, - я могу понять поступок такого рода [...] В Дакаре и меня посещали подобные мысли».
Никто больше не может отрицать, что между Коннетаблем и Черчиллем (Churchill), который принимал его у себя, отношения были бурными, «грозовыми», во многом благодаря амбициям мятежного генерала, который желал стать признанным представителем Франции. Чтобы его считали Францией, ни больше, ни меньше. В этом свете биография Русселя не несет в себе новых глубоких открытий, она лишь проясняет одну безумную претензию генерала. «Он - человек достойный, - признался однажды британский премьер-министр, - что не раз заставляло его делать неправильный выбор».
В то же время в этой книге генерал виден как нельзя лучше, с его жестокой надменностью (что иллюстрирует диалог между лидером «Свободной Франции» и сыном Марка Бегнера (Marc Boegner), дипломатического представителя Франции в Вашингтоне), и совершенно противоположной способностью - дипломатическим чутьем, и склонностью к искусству компромисса в нужный момент. Словно скрещивая два прута из каленого железа, де Голль использовал оба средства, чтобы достичь своей цели. В то же время Руссель показывает двойственность в характере Черчилля, известную всем, но не всегда зафиксированную документально: «сколько раз премьер-министр заявлял своим приближенным, что хочет избавиться от этого «невозможного» человека? Разве он не искал помощи у различных соперников генерала, даже у весьма сомнительных личностей, чтобы оставить его в стороне - союз с США обязывал?
Наконец, на страницах этой книги мы видим де Голля на «темной стороне» его жизни. Историк расставляет знаки, которые заставляют нас думать о причастности Генерала к убийству адмирала Дарлана (Darlan), его главного конкурента, но биограф не дает доказательств. Чуть позже мы можем прочесть о том, как де Голль настороженно прислушивался к слухам, в которых сквозили обвинения чете Помпиду (Pompidou) в причастности к делу Марковича (Markovic), как если бы президент был рад принизить того, кому был стольким обязан. Другой напряженный эпизод - безумное предприятие в Баден-Бадене, во время которого де Голль исчез, никого не предупредив, в самый разгар мая 1968 года. Нам казалось, что это был продуманный, но сумбурный поступок, генерал исчез для того, чтобы обеспечить свое возвращение. Руссель показывает нам его скорее растерянным, охваченным сомнением: несколько дней спустя (случайно ли?) он говорит о своем несостоявшемся самоубийстве.
Царственный, гневный, надменный, бесчестный, заговорщик, исполненный духа Макиавелли, или пребывающий в депрессии (как в Ирландии, в самом конце жизни), генерал де Голль, однако, не перестает восхищать биографа своим чувством маневра, своей культурой, умной международной политикой (поразившей Киссинджера (Kissinger)) и необычайной смесью храбрости и цинизма. Почти мистическая убежденность и чувство реальности усиливали друг друга в нем. Что за человек!
Эрик Руссель. Шарль де Голль, изд. Gallimard, 925 c. (1)
