Они бежали от бесконечной чеченской войны, а, поселившись в Москве, ощущают лишь недоверие, а порой и открытую дискриминацию. Около 200000 кавказских беженцев ведут борьбу за лучшую жизнь среди враждебно настроенного к ним окружения
Такие близкие и одновременно далекие, но, прежде всего, другие. Именно так и смотрит Москва на своих чеченцев. 120 тысяч граждан сепаратистской Чеченской республики живут в российской столице (если учитывать еще и область, то это число возрастает до 200000), пытаясь оставаться на плаву в окружении, враждебно настроенном к чужакам с кавказской внешностью.
Московские чеченцы - это политики, предприниматели, продавцы овощей и фруктов, видные финансовые деятели, люди культуры, и беженцы войны. Со стороны кажется, что они растворились в огромной метрополии, где живет девять миллионов человек, но при этом чеченцы никогда не забывают к какому клану (тейпу) они принадлежат и, смотря на окружающий мир, всегда помнят историю трагедии своего народа. Война невидимыми нитями связывает и тех, кто ночует на вокзалах, и тех, кто живет в роскошных квартирах. Московские чеченцы - диаспора, постоянно находящаяся под надзором.
У некоторых милиция спрашивает документы в метро или прямо на улице, а зачастую задержанные вынуждены по несколько часов сидеть в отделении. В паспортных столах милиции чеченцев отказываются регистрировать, из-за чего они теряют возможность легально найти работу. Неправительственные организации принимают полумеры, но не в состоянии предложить им реальное решение проблемы. После терракта на Пушкинской площади, произошедшего в августе 2000 года, неподтвержденные подозрения мэра Юрия Лужкова оказались достаточным аргументом для проведения обязательной регистрации и проверок жилищ и компаний московских чеченцев. Основой для регистрации стали, конечно же, этнические критерии.
В новых российских паспортах, на которые меняют до сих пор еще действующие старые советские, нет графы с указанием национальности владельца документа. И все же русские до сих пор пытаются отделиться от кавказского мира. Это различие описал еще Лев Толстой в «Хаджи Мурате», а сегодня о нем говорит кинорежиссер Алексей Балабанов в своей «Войне».
Московский комитет помощи «Гражданское Содействие», расположенный на улице Долгоруковская, для военных беженцев из Чечни является обязательным местом для посещения. В толпе лишившихся имущества чеченцев, ожидающих своей очереди перед дверями организации, которую возглавляет Светлана Ганнушкина, стоят 39-летняя Хава Магамаева и 41-летняя Роза Хамзатханова. Обе оказались в Москве 17 июля после того, как пять дней ехали на поезде из сибирского города Томска. Хава пришла с тремя из своих пяти детей, а Роза - с четырьмя, один из них - годовалый сирота, которого она взяла к себе.
Обе женщины, бежавшие из Чечни во время второй чеченской кампании, были направлены в Томск, в поселение для беженцев. В Москву они приехали, чтобы показать своих детей врачам. В истории болезни этих ребятишек, долго живших в брезентовых палатках в лагерях для беженцев в Ингушетии и сырых московских приютах, значится общее истощение организма, туберкулез и проблемы с сердцем. Самый сложный случай у пятилетнего Ильяса, которые быстро теряет зрение после того, как во время бомбардировки в 1999 году ему в глаз попал осколок стекла. Как и многие другие беженцы, Роза и Хава живут в одном из залов ожидания Казанского вокзала.
Охранники из зала ожидания брали с них по 10 рублей (0,33 евро) с человека за день пребывания на вокзале. Плата за всю семью размером в три евро - это солидная цифра для любого среднего россиянина, а, уж тем более, для этих женщин без копейки в кармане. Роза и Хава оставались на вокзале до тех пор, пока охранники не выпихнули их из зала ожидания, лишний раз показав, кто хозяин здесь, на вокзале, в зале которого до сих пор висит изображение герба Советского Союза. У Розы есть удостоверение «насильственно перемещенного лица». У Хавы - только временная прописка в городе Томске, которую она вынуждена ежемесячно продлевать; как она говорит, томские власти, «не хотят ей выдавать паспорт».
Еще одна посетительница комитета «Гражданское Содействие» - 38-летняя Мубарик Досаева. Она приехала в Москву в сентябре 1999 года вместе со своими сестрами Луизой и Аниной, чтобы поддержать брата Болата. Прописанный в Москве Болат занимался политикой, но оказался в тюрьме по обвинению в торговле наркотиками. Сестры уже находились в столице, когда мужья Луизы и Мубарик, оставшиеся в Чечне, погибли во время бомбардировки, а дом, принадлежавший семье, был разрушен. Сегодня три сестры вместе со своими родителями - Нурдином и Кайпой - живут в двухкомнатной квартире Болата. Дело Болата разбирает суд города Домодедово, расположенного недалеко от Москвы. Адвокаты настаивают на невиновности своего подзащитного и считают, что наркотики подбросили в дом милиционеры, чтобы иметь повод для обвинения Болата. Его сестры утверждают, что брата преследуют из-за сотрудничества с обществом по защите прав человека «Мемориал» и работы в одной из кавказских организаций. Прокурор требует приговорить Болата к 12-летнему заключению; приговор о виновности или невиновности Болата должен в ближайшее время вынести суд. Но при этом нельзя забывать, что «одним из самых жестоких и циничных методов преследования чеченцев в России вне зоны конфликта является массовое измышление обвинений в преступных действиях, предъявляемых им», - утверждает в своем докладе, изданном «Мемориалом», директор комитета «Гражданское Содействие» Ганнушкина. «С осени 1999 года и до весны 2000 года по стране прокатилась целая волна судебных разбирательств, основанных на фальшивых обвинениях», - говорится в докладе.
Болат - мускулистый мужчина с выбритой головой, одетый во все черное - на суде должен находиться в своеобразной клетке, в соответствии с правилами российского правосудия. Сестры отвлекают внимания охранников, перебрасываясь с обвиняемым несколькими словами на чеченском языке. Отец Болата - Нурдин - с достоинством следит за своим сыном. Жизнь закалила этого человека. В 1944 году все население деревни. В которой он проживал, было депортировано в Казахстан по обвинению в пособничестве фашистской Германии. В конце пути, проделанного в «вагонах для скота, где не было даже отхожих мест», его ожидала работа в казахской степи на свиноферме. Какое унижение для мусульманина! Нурдин показывает свое удостоверение жертвы сталинских репрессий, дающее ему право на бесплатный проезд на городском транспорте. Нурдину удалось получить постоянную московскую прописку и поселиться в квартире своего сына. Остальной части семьи так не повезло, и они вынуждены регулярно возобновлять свою регистрацию.
До войны у Нурдина был дом, пасека и машина. «Дом разрушила попавшая в него бомба. Пасеку мне пришлось оставить, а машину забрал русский полковник, пообещавший вернуть ее┘». Нурдин молится, стоя на коленях на ковре, в московской квартире своего сына. Трехлетний Имам, сын арестованного Болата, оставшийся, кроме того, и без матери, повторяет вслед за ним слова молитвы, хотя с трудом может произнести «Аллаху Акбар».
«Имам, что ты видел в Чечне?», - спрашивает мальчика его тетя Анина.
«Танки. Пум, пум», - отвечает ребенок.
«В Чечне у нас не осталось ничего, но мой мир - там. Здесь к нам относятся как к бандитам и террористам», - говорит Мубарик, которая готова вернуться обратно на родину, как только суд вынесет приговор по делу ее брата.
В Чертаново, на юге столицы, живет 65-летний адвокат Абдула Хамзаев, специализирующийся на громких процессах. Хамзаев представляет интересы семьи Эльзы Кунгаевой, 18-летней чеченки, убитой полковником Юрием Будановым. До этого дела он выступал в качестве защитника вице-президента СССР Геннадия Янаева, обвинявшегося в участии в путче 1991 года.
Блестящий оратор Хамзаев встречает нас в обществе своего попугая Иннокентия (что означает «невинный» или «невиновный»), говорящего на трех языках. «Я не сепаратист», - подчеркивает адвокат, взявшийся за дело Кунгаевой, потому как «оставить полковника без наказания означает нанести вред российскому государству». Адвокат, прежде занимавший должность помощника генерального прокурора СССР, является ревностным сторонником использования механизмов правосудия. «Пока люди не научатся требовать того, что им положено по закону, жизнь не изменится», - отмечает Хамзаев.
Хамзаев хочет, чтобы Россия взяла на себя ответственность за бомбардировки мирного населения Чечни, в том числе и за авианалет, во время которого был разрушен дом его семьи в Урус-Мартане. Европейский суд по правам человека принял к рассмотрению дело «Хамзаев против России», но военные строят различные препятствия. «Ни с того, ни с сего на место моего разрушенного дома приехала бригада рабочих с подъемными кранами и начала его восстанавливать. Ходят слухи, что это сделано по приказу Кремля. Я подам на них в суд за нарушение неприкосновенности жилища. Как я буду смотреть в глаза соседям, живущим среди развалин своих домов, если соглашусь с таким восстановлением своего дома? Я хочу, чтобы Страсбургский суд признал мою правоту, и чтобы это дело стало прецедентом для других», - утверждает Хамзаев. «Если я добьюсь своего, то смогу подать еще 40 аналогичных прошений и еще около пятидесяти заявлений против федеральных войск, содержащих обвинения в похищении людей и исчезновении гражданских лиц. Необходимо зафиксировать факты, констатировать исчезновение людей. При советской власти неизбежность наказания помогала в раскрытии преступлений. Сейчас преступников найти невозможно. Более того, теперь представители государства привыкли надевать маски, так что уже никто не может отличить милиционеров от бандитов», - говорит адвокат. Чтобы иметь возможность заниматься патриотическими делами, неутомимый адвокат «периодически вынужден выступать в роли защитника того или иного бандита».
Когда речь заходит о богатых чеченцах, то чаще всего вспоминают имя 38-летнего предпринимателя Малика Сайдуллаева, заработавшего свое состояние на бирже, обмене валют и лотерее. Президент консорциума «Милан» и «Русской Лотереи» получил возможность сделать политическую карьеру в начале второй чеченской кампании, но не смог получить помощь Кремля. Сегодня Сайдуллаев хочет заручиться поддержкой у себя на родине. Он зарегистрировал благотворительную организацию, занимающуюся распространением продуктов питания, медикаментов, школьных принадлежностей, инвалидных колясок и другой помощи, и хочет, чтобы его воспринимали как будущего возможного посредника на переговорах с Кремлем. Его цель - пост президента республики, на который в 1997 году был избран Аслан Масхадов. Впервые Малик оказался в Москве в 1991 году: в кармане у него почти не было денег, и ждал его в столице один единственный друг. Сегодня, перед портретами своих родителей, украшающих кабинет его московского офиса, он клянется, что обеспечивает рабочие места для 60000 человек по всей России.
Сайдуллаев хочет, чтобы его дети - 13 и 14 лет - избежали участи других чеченцев. Вот уже семь лет, как они учатся в «одной из европейских стран». «Они говорят на чеченском языке с английским акцентом. Это кажется немного странным, но приятно. Мне бы не хотелось, чтобы они вернулись». По его мнению, российская пресса не хочет относиться к чеченцам как к жертвам войны. «Мои брат и сестра были похищены, и мне пришлось самому, с оружием в руках, идти и освобождать их», - утверждает Сайдуллаев. Сайдуллаев решил провести конкурс на «лучший проект» предложения по тому, как «разоружить и включить в мирную жизнь» членов вооруженных формирований в Чечне. Возможно, за 100000 евро, назначенных в качестве главной премии, кому-нибудь и придет в голову стоящая идея.
ДИСКРИМИНАЦИЯ БЕЖЕНЦЕВ
В докладе о положении чеченцев в России, опубликованном обществом «Мемориал», Светлана Ганнушкина пишет, что чеченские беженцы подвергаются «постоянной и жесткой дискриминации» со стороны властей и общества большинства регионов России, в которых они оказываются.
Российские власти используют эвфемизмы, говоря о чеченской войне. Официально, первая чеченская война (1994-1996) являлась «восстановлением конституционного порядка», а вторая, начатая в 1999 году, именуется «антитеррористической операцией». Начиная с декабря 1999 года, Чечню покинули почти 570000 человек, треть которых живет на территории соседней Ингушетии в лагерях для беженцев. В отличие от первой войны, когда большинство беженцев были русскими, в настоящий момент Россия отказывается присваивать статус «насильственно перемещенных лиц» чеченцам, вынужденным покинуть свои дома по независящим от них обстоятельствам. Статус «насильственно перемещенного лица», существующий в России, больше всего напоминает статус «беженца» и накладывает на выдавшие его власти определенные обязательства. Политика Москвы же прямо противоположна, власти пытаются вынудить чеченцев вернуться обратно в республику. Чтобы не дать чеченцам возможности рассеяться по России, годятся любые меры: отказ в прописке, в выдаче паспортов, предоставлении рабочих мест, социальной помощи┘. За два года, прошедшие с октября 1999 года, власти Москвы и Московской области присвоили статус «насильственного перемещенных лиц» лишь 319 чеченцам.
Комитет «Гражданского Содействия» выиграл в Верховном Суде иск против города Москвы, благодаря чему, власти, хотя бы формально, должны изменить свои не соответствующие Конституции нормы по выдаче прописки. Тем не менее, мэрия использует новые методы, чтобы продолжать относиться к перемещенным российским гражданам как к нелегальным эмигрантам из других стран. Ситуация иногда становится просто абсурдной, как, например, в случае с Салманом Багаевым. Столичная милиция пыталась оштрафовать его за использование фальшивой прописки, которую он, дав взятку, получил у этой же самой милиции.
