«Все произошло очень быстро. Лишь какие-то три секунды отделяют основание гильотины от вознесенного над ней ножа. Но ожидание и давящая напряженная тишина, окружавшие меня на протяжении вот уже целого часа, были настолько невыносимы, что когда нож упал - «шшшах!» - я закричал: «А-а-а!»┘. И затем из свежей раны вырвался фонтан крови: быстро, как если бы из двух стаканов плеснули жидкость метра на три. Огромный поток, фууууух┘. И потом - несколько маленьких ручейков из сонной артерии┘. Не то чтобы к этому можно было привыкнуть, но, когда ты четко знаешь, в чем состоит твоя задача, то концентрируешься лишь на своей работе».
Из всех казней, на которых пришлось присутствовать Фернану Мэсонье (Fernand Meyssonnier), самое живое воспоминание он сохранил лишь о первой. На тот момент Мэсонье было лишь 16 лет, и он сопровождал своего отца - Мориса (Maurice) - занимавшего должность главного палача Алжира. С 1928 по 1958 годы Мэсонье-отец отрубил головы 300 преступникам, и Мэсонье-сын, пошедший по его стопам, от него не отстал: работая палачом, он обезглавил не менее 200 человек. При этом основная часть работы пришлась на времена восстания алжирского народа против французского колониализма и его войны за независимость. Но не судите его строго, тем более за глаза. 72-летний Фернан Мэсонье был кем угодно, но только не садистом и не кровожадным убийцей. Он был поклонником балета и оперного искусства, любителем истории и поборником правосудия, изобретательным коммерсантом, эмигрантом на Таити, основателем музея┘. Историю своей жизни и работы он рассказывает в соавторстве с антропологом Жаном-Мишелем Бесеттом (Jean-Michel Bessette) в книге «Paroles de bourreau» («Слова палача»), которую только что выпустило в свет издательство «Editions Imago». Может показаться неожиданностью, но вся эта книга пронизана ┘ гуманным отношением к людям.
Когда Фернана Мэсонье спрашивают, почему и его отец, и он выбрали орудием своего труда гильотину, бывший палач отвечает прямо: «Из-за тех привилегий, что нам давала эта работа». Фернан происходил из семьи так называемых «pieds-noirs» - алжирцев французского происхождения - потомков выходцев из Франции, что обосновались в Алжире в 19 веке. Отец будущего палача держал в столице бар-ресторан «Cafй Laperlier», приносивший доход, дававший им возможность жить, ни в чем себе не отказывая.
Самым интересным в работе палача была не оплата как таковая - хотя Мэсонье и получали вознаграждение за свои услуги, в три раза превышавшие доходы прокурора, которому они подчинялись - а разрешение на ношение оружия, полицейская охрана, оплачиваемые путешествия по всей стране (в те районы, где нужно было кого-то казнить), но, прежде всего, - положение в обществе. Мэсонье водили дружбу с политиками, судьями, комиссарами полиции и были весьма уважаемыми людьми. «Каждому нравится, когда к нему относятся с должным почтением», - говорит Фернан.
Сначала он воспринимал свое занятие, как «пожизненную субсидию, предоставляемую ему в обмен на определенные услуги, в обычное время сводившиеся к казни двух-трех человек в год». Многим не нравится деятельность подобного рода, но Фернан мог бы ее сравнить с работой жестянщика, таксиста, охранника в порту или даже контрабандиста, потому как некоторые из этих профессий он успел освоить за свою жизнь. Но Мэсонье никогда, никогда, не получал удовольствие от того, чем занимался. На самом же деле, Фернан Мэсонье мечтал стать танцором или священником: в обыденной жизни он, да и его отец тоже, были людьми скорее робкими. Даже слабо кровоточащая рана на голове кого-нибудь из друзей, полученная после небольшого удара или падения, или внутривенные инъекции, которые врач приходил делать его матери, могли довести Фернана до полуобморочного состояния.
Нет, ни отец ни сын не получали ни малейшего удовольствия, отрубая головы, но оба верили в правоту возмездия, признавали смертную казнь и готовы были привести приговор в исполнение. «Я исполнял приговор, не испытывая к осужденному никакой ненависти, какой бы ни была его вина. Но я никогда и не проявлял слабости, потому как всегда помнил о беззащитных жертвах, возможно, подвергнутых пыткам и о родственниках этих жертв, - пишет Мэсонье в своей книге. - Я был карающей рукой Правосудия и горд этим». И никаких угрызений совести или ночных кошмаров. У Фернана Мэсонье всегда было свободное время и потому он старался ходить на заседания суда, на которых выносились смертные приговоры, и всегда знал, чью голову он будет держать в руках до того как ее отрубит острый нож гильотины. Правда, бывший палач говорит, что будь он прокурором, он не стал бы так часто требовать высшей меры наказания. «Когда к смертной казни приговорили нескольких коммунистов лишь за то, что они развешивали на стенах города листовки, я не смог привести приговор в исполнение. Сказался больным и остался дома».
Больше всего Фернан Мэсонье боится ошибок Правосудия: за свою долгую жизнь он пришел к мысли, что «лучше сохранить жизнь 99 преступникам, чем казнить одного невиновного». Его настолько затронул случай с неким Лесурке (Lesurque), возможно, ставшим жертвой судебной ошибки, что, хотя сам Мэсонье и не имел к этой казни никакого отношения, он позаботился о надгробии для его могилы и следит за тем, чтобы там всегда были живые цветы. «Как бывший палач, я так или иначе несу ответственность за жизнь общества», - признается Мэсонье. А, кроме того, он говорит, что вряд ли мог бы стать военным и сбрасывать бомбы на головы невинным людям, которых никогда в жизни не видел. «Я всегда знал, кого казню и за что. И, если государство возложило на нас эту печальную и тяжелую обязанность, то лишь потому, что нас считали справедливыми, честными и не держащими ни на кого зла в сердце».
Но Мэсонье были и профессионалами своего дела. На казнь они всегда приходили в белых рубашках и черных галстуках, а ритуал приведения в исполнение смертного приговора Мэсонье-сын описывает настолько подробно, что по телу читателя начинают бегать мурашки. И отец, и сын всегда следовали одному принципу: выполнить свою работу чисто и как можно быстрее, чтобы не продлевать и без того невыносимые страдания приговоренных. Более того, Фернан уверен, что такой способ казни человека, как гильотина, является самым безболезненным. Мэсонье-отец даже придумал свою уловку, чтобы несчастные видели устрашающую гильотину лишь в самый последний момент: пытаясь отвлечь внимание приговоренного, Морис Мэсонье говорил: «Осторожно, здесь ступенька!». Фернан также пытался быть с преступниками предупредительным и не пугать их без надобности: страх и без того переполнял все их существо. Некоторые казненные вызывали у Мэсонье-сына уважение, потому как держали себя достойно до самого конца, а кого-то бывшему плачу хотелось даже спасти, например, отравительницу Мадлен Мутон (Madeleine Mouton) - единственную женщину, обезглавленную им. И абсолютно каждому он сострадал.
Фернан Мэсонье понимает, почему сейчас смертная казнь отменяется: «Изменился менталитет людей, они стали более развитыми и чувствительными». Коридоры смерти в Соединенных Штатах, где заключенные проводят несколько ужасных лет, даже не зная, что их ожидает - жизнь или смерть - кажутся ему чудовищным изобретением. Но бывший палач полностью согласен с тем, что убийцу или человека, изнасиловавшего детей, нельзя выпускать на свободу после нескольких лет заключения. «Пожизненное заключение может быть приравнено к смертной казни, но сроки пребывания в тюрьме должны быть длиннее, без сокращения или смягчения приговора».
Сегодня в своем доме на юге Франции, маленьком городке Фонтэн-де-Воклюз, каждый день противостоит смерти сам Фернан Мэсонье, страдающий от рака печени. Страх? «Ха-ха-ха! Как могу я - человек, обезглавивший 200 преступников, бояться смерти? Это было бы нелепо».
