Владимир Путин, по-видимому, положил конец московскому кризису, вызванному захватом заложников, однако теперь ему предстоит иметь дело с общественным возмущением, спровоцированным гибелью более 100 человек, большинство из которых умерло на руках своих спасителей. Такое «завершение операции» всего-навсего страница более глубокой кризисной для российского президента ситуации, сложность которой он долгое время пытался игнорировать. Спустя три года после того, как Путин пообещал «решить» проблему Чечни, опасности и жестокости, порожденные ею, лишь умножаются. Россияне должны теперь искать ответов на непростые вопросы, где чеченская политика Москвы ударит по ним.
Первое, что приходит им в голову: недостаточная безопасность. Некоторые задаются вопросом, почему Мовсар Бараев и его боевики осуществили свою самоубийственную миссию именно сейчас? Однако этот вопрос лучше переформулировать: почему этого не случилось прежде? В конце концов, Чечня уже в течение 8 лет ведет военные действие, а на ее территории - сотни таких жестоких и отчаянных боевиков как Бараев. Теперь почти все возможно. Россия - огромная страна, на ее территории расположено множество плохо контролируемых и уязвимых объектов. Один умеренный чеченец, долго выступавший за необходимость переговоров, как-то резко заметил в беседе со мной: «Они должны благодарить Бога, что эти люди захватили дом культуры, а не атомную станцию».
Поскольку до этого дело все же дошло, необходима радикальная переоценка чеченской проблемы. Начать нужно с достаточно неожиданного места: данный конфликт больше не касается исключительно независимости Чечни и целостности Российской Федерации. В начале 90-х годов Кремль опасался «эффекта домино», иными словами того, что другие автономные республики последуют примеру Чечни и выдвинут аналогичные требования. Теперь ясно, что эти страхи - беспочвенны. Сейчас Россия - значительно более жизнеспособное государственное образование, чем была в те годы, и новые потенциальные сепаратисты походили бы на сумасшедших, если бы захотели последовать примеру Чечни. По ряду причин Чечня была и остается в этом смысле исключением.
Две попытки чеченских сепаратистов отстоять независимость в 1991094 и 1996-99 годах были разрушительными и некомпетентными, хотя и имели место в отнюдь не простых условиях. Теперь спустя три года последней войны Чечня полностью разрушена и отделена толщей веков от какой бы то ни было государственности. Столица Чечни, Грозный, напоминает Сталинград времен Великой Отечественной войны - все инфраструктуры уничтожены, экономика вообще не функционирует, а люди заботятся только о собственном выживании. В таком контексте все аргументы в пользу независимости приобретают статус почти теологических.
Сейчас на кону в Чечне стоит безопасность в самом широком смысле. Обычные чеченцы, большая часть которых не поддерживает радикалов-исламистов, не получают гарантий безопасности от российских военных, напоминающих банду криминальных мародеров. В ходе операций, известных под названием зачистки, российские солдаты в масках врывались в чеченские деревни, якобы преследуя боевиков, а на самом деле совершали насилия, брали и пытали заложников. Поэтому большинство чеченцев хотят не столько независимости, сколько желают получить гарантии собственной безопасности от мирового сообщества.
Страхи российских спецслужб сейчас лежат на поверхности. Москва не хочет давать Чечне независимость и не столько потому, что опасается этого статуса. В этом случае в Чечне вновь образуется водоворот беззакония, распространяющий насилие за пределы республики. И эти страхи вполне оправданы - хотя Кремль на настоящий момент несет львиную долю ответственности за них.
С 1999 года Путин нашел простейший подход к проблеме: единственное решение проблемы Чечни - военное урегулирование, исключающее переговоры с сепаратистами, вплоть до того момента как они не сложат оружие в одностороннем порядке. Возможно, власти используют захват заложников в Москве как еще один аргумент для пролонгации совей политики в Чечне. В частности, они будут чаще повторять, что переговоры с умеренным лидером чеченских сепаратистов Масхадовым бессмысленны. Если теракт в Москве совершен с ведома и благословения Масхадова, он - террорист, если же он ничего не знал о нем, он - не контролирует ситуацию в Чечне. В обоих случаях переговоры с ним не имеют смысла.
Аргументы относительно того, знал или не знал Масхадов о готовящемся теракте, шатки. Российская сторона утверждает, что он стоит за терактами, хотя более правдоподобным выглядит предположение, что он просто не знал о нем. Так в интервью чеченскому новостному агентству, опубликованном за день до захвата заложников, он отрицал обвинения в связях его боевиков с Аль-Каидой и в частности заявил, что «никто не готовил и не проводил террористических актов с территории Чечни».
Конечно, может быть правдой, что Масхадов не способен приструнить наиболее радикальных боевиков и поэтому переговоры с ним заведомо бесплодны. Тем не менее, игнорировать эти переговоры было бы безответственно и преступно. Почти 40000 чеченцев проголосовало за него в 1997 году во время выборов, признанных законными в России. Москва никогда не решит Чеченской проблемы, если не начнет прислушиваться к мнению рядовых чеченцев. В определенном смысле начать переговоры не тук уж и сложно. Чечня и сопредельные ей территории России (армия и правоохранительные структуры) пребывают в таком запустении, что восстановить их без помощи извне вряд ли возможно. Работы по их восстановлению могут быть выполнены только при помощи международного сообщества, которое до сих пор отстранялось от чеченской трагедии настолько, насколько это вообще возможно.
Де Вааль - автор книги «Чечня: катастрофа на Кавказе» (NYU Press, 1998), в соавторстве с Карлоттой Голл (Carlotta Gall)
