После драмы с заложниками в Москве президент России заявил об ужесточении мер в отношении боевиков в Чечне. Одновременно будет все труднее доносить информацию из кризисного региона и западным журналистам. У Кометы Бах, проживающей со своим мужем и дочерями в Германии, контакты со своими родственниками в Грозном тоже носят случайный характер. 34-летняя лаборантка выступает за прекращение насилия, принимая участие в работе чеченского кружка в «Доме единого мира».
"SZ": Грозный отсюда далеко, что Вы можете сделать, находясь в Мюнхене?
Бах: Не много. Но мы раздаем листовки в центре Мюнхена, в которых обращаем внимание на нарушение прав человека. С тем, чтобы люди проявляли к Чечне немножко больше сочувствия.
"SZ": Как Вы пережили драму с заложниками?
Бах: Для нас это было тоже шоком. Но, честно говоря, совсем неожиданным этот теракт не был. Мы отвергаем насилие принципиально, но, чтобы понять этот шаг, нужно учитывать биографии людей, взявших заложников: их супруги, родители, родственники были убиты российскими солдатами.
"SZ": Насилие несет новое насилие, любое кровавое злодеяние, такое, как в московском Театральном центре, ведет к новому кровопролитию.
Бах: Правильно. Но террор происходит каждый день и на моей родине.
"SZ": Сколько Ваших родственников живет еще в Чечне?
Бах: Две сестры и брат со своими четырьмя детьми. Там живет и мой деверь, он должен содержать семерых детей. Мои родители умерли, не от пуль, а от того, что были сломлены необходимостью постоянно бежать. Они заболели, и душой и телом.
"SZ": Вы можете позвонить в Грозный?
Бах: Нет, с 1994 года телефонная сеть не работает, она разрушена. Со своим деверем, я не могла поговорить, примерно, шесть месяцев. Но недавно одному хорошему приятелю удалось пробиться на одну минуту, и он рассказал, что ситуация в Грозном и в близлежащих городах сильно обострилась. Там живет большинство наших родственников. Все боятся зачисток, которые проводит российская армия.
"SZ": На что могут жить люди в полностью разрушенном городе, таком, как Грозный?
Бах: Мы тоже задаем себе этот вопрос. Мой брат живет в соседней кавказской республике Ингушетия. Там все-таки бывает гуманитарная помощь, поступающая от международных организаций. Но, имея семь детей, все равно трудно.
"SZ": Как Вы, сами чеченка по национальности, оказались в Германии?
Бах: Мой муж еще во времена ГДР был в российской армии. Когда в 1991 году он отслужил, у нас как раз начался хаос, начались волнения, гражданская война. Я поехала со своей маленькой дочкой в Германию. Наша заявка на предоставление убежища была отклонена. В течение шести лет мы были вынуждены терпеть положение беженцев, а несколько месяцев назад мы стали немецкими гражданами.
"SZ": Как Вы оцениваете освещение ситуации в Чечне немецкими средствами массовой информации?
Бах: Трудно говорить правду о делах, которые там происходят. В том числе и потому, что там могут работать лишь немногие журналисты. То, что сообщают российские средства массовой информации по спутниковому телевидению, часто ложь.
"SZ": У Вас еще сохраняется надежда на мир?
Бах: Мы ее никогда не теряем. Чеченцев меньше одного миллиона, поэтому долго война продолжаться не может! Люди ведь хотят только независимости.
"SZ": Русские и чеченцы в такое время как-то общаются?
Бах: До 1991 года в Чечне у нас было много русских друзей, соседей тоже, с которыми мы хорошо ладили. Национальность не играла никакой роли. Хорошие и плохие люди есть на обеих сторонах. В Германии у нас тоже есть русские друзья - люди, которые понимают нас.
