Прошло лишь несколько дней с той минуты, как Мариам Чунгаева (имя изменено. - Ред.) проснулась в три часа утра от ужаса. Перед своим домом - палаткой в лагере для беженцев «Алина» - она услышала голоса российских солдат: «Ваня, давай сожжем!» Однако выполнить намеченное - пробить газопровод и поджечь палатку - двум, очевидно, пьяным солдатам не удалось. Когда рассвело, Чунгаева нашла у палатки коробок спичек.
46 дней прошло с того времени, как войска Министерства внутренних дел заняли позиции перед лагерями для беженцев в соседней с Чечней республике Ингушетия, это произошло через два дня после того, как началась драма с заложниками в московском Театральном центре «Норд-Ост». Официальное обоснование этого шага - военнослужащие должны защищать беженцев - не может убедить и представителя Организации Объединенных наций. «В течение трех лет войны российские военные не интересовались защитой беженцев». С точки зрения чеченцев у солдат одна единственная задача: «Они должны нас запугать и заставить вернуться в Чечню», - так думают в палаточной школе лагеря «Спутник» даже десятилетние ребята.
Случай у палатки Мариам Чунгаевой - не единственная причина, почему у 100 000 беженцев в «Алине» и в соседних лагерях «Бела», «Социна» и «Спутиник» снова просыпается страх. Еще в июне в нескольких километрах свой штаб разместило одно из подразделений 50-й армии. Происшествия долго себя ждать не заставили: сначала солдаты арестовали в июне троих молодых чеченцев и подвергли их пыткам. В конце августа российские военнослужащие убили пятерых беженцев, оказавшихся за пределами лагерей, что газете подтвердил представитель ООН.
С той поры, как прямо перед лагерем расположились солдаты Министерства внутренних дел, беженцы, такие, как 39-летняя Луиза Арсабиева, чувствуют себя «будто к нам возвратилась война». «День милиции» 7-го ноября солдаты отмечали салютом из автоматов, гранатометов и бронетранспортеров. «Наши дети всю ночь кричали от страха, - говорит 55-летняя Сура Макчеева. - Я тоже схватила свой паспорт и подумала о бегстве. Потом мне пришло в голову, что у нас больше нет места, куда бы мы могли бежать».
У соседки Мариты Тутаевой солдаты хотели купить козу. «Когда та отказалась, солдаты сказали: да это все равно. Скоро мы погоним вас назад, туда, откуда вы пришли. С козами или без коз».
Маленькая кавказская республика Ингушетия была для Чечни на протяжении не одного года единственным надежным убежищем от войны. Когда осенью и зимой 1999 года российские войска вошли в Грозный, по имеющимся оценкам, четверть миллиона людей бежала в Ингушетию, находящуюся в нескольких десятках километрах. Ингуши разместили своих чеченцев-родственников в своих домах. Десятки тысяч беженцев нашли прибежище в палаточных лагерях вблизи границы. Спустя три года, окончания войны и возвращения на родину в Ингушетии дожидаются от 110 до 140 тысяч беженцев.
Президент Ингушетии Руслан Аушев принял беженцев не только с готовностью, но и открыто осудил преступления российских войск и призвал к проведению переговоров с чеченским президентом Асланом Масхадовым. В конце 2001 года Кремль вынудил Аушева уйти «добровольно в отставку», а весной 2002 года инициировал избрание нового президента генерала из спецслужбы Мурата Зязикова.
Спустя несколько недель после того, как Зязиков въехал в президентский дворец, он 29-го мая подписал вместе с главой промосковской переходной администрации Чечни соглашение о возвращении беженцев в Чечню. Оно должно осуществляться «исключительно на добровольной основе» - принцип, который Зязиков подтвердил 11-го ноября во время посещения лагеря для беженцев «Барт» в Карабулаке.
Однако, что понимает Кремль и посаженная им чеченская переходная администрация под «добровольностью», стало понятно уже в конце июня в одном из лагерей для беженцев, расположенном на территории Чечни. Свидетелями тогда стали западные телеоператоры. Российское Министерство по чрезвычайным ситуациям и администрация Чечни закрыли лагерь «Знаменское», находившийся на ингушской границе, в котором нашли убежище более 2 000 человек.
«Это было жестокое насильственное переселение, - говорит Липхан Басаева, наблюдавшая за изгнанием
беженцев по поручению правозащитной организации «Мемориал». - У беженцев, которые отказывались уходить и оставались в своих палатках, палатки срывали прямо над головами. Администрация заставила беженцев подписать заявления, будто они «возвращаются добровольно», погрузила их со скарбом на грузовики и повезла обратно в район военных действий».
В Ингушетии представители Чеченской администрации попытались заставить возвратиться домой 1 760 беженцев из лагеря «Иман» в селе Аки-Юрт, сообщает Басаева из отделения «Мемориала» в чеченской столице Назрань. «Они сказали беженцам: если вы не пойдете добровольно, мы начнем и здесь, как в Чечне, «зачистки». И вас будут грузить на грузовики как собак».
3-го декабря чиновники выполнили свои угрозы и закрыли лагерь силой, как до этого поступили с лагерем «Знаменское», хотя Организация Объединенных наций требовала от Москвы, чтобы та отказалась от этого. В других лагерях, таких, как лагерь «Барт» в Крабулаке, где убежище нашли 400 человек, отключают газ или свет или же палатки беженцев оказываются «случайно» в воде.
То, что промосковские органы оказывают давление, прежде всего, на беженцев в крупных лагерях, по мнению Басаевой, логично. «Лагеря в Ингушетии до сегодняшнего дня легко доступны для журналистов, и они являются для телевидения подходящим доказательством того, что война продолжается. Если лагеря исчезнут, Кремлю будет еще легче вести свою пропаганду того, что в Чечне царит мир и идет процесс восстановления».
Администрация Чечни, во всех важных вопросах подчиняющаяся непосредственно Кремлю и руководимая бывшим муфтием Кадыровым, использует в отношении беженцев не только кнут, но и пряник. «Она обещает все возможное: деньги, продукты питания, жилище, - говорит бежавшая из села Черноречье из-под Грозного Умалат Дагриева. - Если они восстановят мой разбомбленный дом, тогда мы сможем говорить о возвращении». 39-летний Аслан Шахгериев из городка Аргун решил возвращаться домой, «хотя мы не получили за три месяца ни обещанных денег, ни продуктов питания».
Представители администрации погрузили Шахгериева вместе с женой и тремя детьми на грузовик и довезли их 8-го ноября до Грозного. Дальше семья должна была добираться самостоятельно. «Когда мы добрались до Аргуна, город был окружен российскими солдатами. «Пошли к черту», здесь война, кричали они нам». С трудом семье удалось заплатить за то, чтобы пройти через контрольно-пропускной пункт и вернуться в Ингушетию.
Имран Гайтаев из городка Урус-Мартан поехал в начале ноября домой, чтобы разузнать о возможности возвращения своей семьи, состоящей из семи человек. То, что он услышал, ужаснуло его. Один из его соседей за несколько дней до этого был арестован и с тех пор бесследно исчез. «В Урус-Мартане военная разведка ГРУ разместила свой штаб в бывшей мечети. У того, кто исчезает там, есть только один шанс вернуться: если его родственники в состоянии внести выкуп в размере 10 000 долларов США».
29-летняя Роза Таипова искала в Грозном своего арестованного брата Ахмеда - безуспешно. «Один офицер из спецслужбы потребовал сначала за труп моего брата 15 000 долларов, а потом сообщил, что он ошибся. Один из наших соседей заплатил много тысяч долларов, но вместо своего убитого сына получил труп неизвестного человека. В Чечне вместо настоящего мира по-прежнему царят чистый произвол и насилие».
Как его достичь - на этот вопрос почти у всех чеченцев, с которыми беседовал корреспондент газеты в полдесятка лагерей, единодушное мнение: «Путин должен пойти на переговоры с Масхадовым», - говорит, например, бежавшая из Грозного Милана Хасаинова. 39-летняя Луиза Арсабиева соглашается с ней, хотя она, как и многие другие, считает Масхадова «не хорошим президентом. Но он - не марионетка Путина, а человек, которого мы избирали. Если он договорится с Путиным и, наконец, наступит мир, тогда мы сможем сами избрать своего президента».
Но то, что о переговорах с Масхадовым он ничего не хочет знать, Путин подтвердил буквально 10-го ноября. Вместо этого он назначил в Чечне нового российского премьер-министра и пообещал провести в начале 2003 года референдум по вопросу политического будущего Чечни.
Чеченцы считают это «пропагандистским шагом Путина, ориентированным на Запад. До тех пор, пока в Чечне у власти будет находиться марионеточное правительство Путина, любые выборы будут фальсифицированы так, как этого пожелает Кремль», - считает Юра Каламов из лагеря «Спутник». Пятеро других чеченцев кивают головой в знак согласия.
У беженцев есть основания для скепсиса. Так один из членов центральной Избирательной комиссии Чечни рассказывал в октябре 2000 года о президентских выборах, проходивших в марте 2000 года следующее: «Избирательная комиссия в Москве официально объявила, что девять десятых чеченцев проголосовали за Путина. В действительности не было и пяти процентов».
То, что с тех пор, методы не так уж и изменились, несколько недель назад продемонстрировали результаты переписи населения. Хотя еще в феврале Организация Объединенных наций исходила из того, что численность населения Чечни составляет 600 000 человек, глава чеченского правительства, посаженный Кремлем, заявил, что численность чеченского населения составляет якобы более одного миллиона человек.
Александр Черкасов из московского бюро «Мемориала» подсчитал, что администрация обнаружила полмиллиона «мертвых душ».
А Муса Куриков из села Гази-Юрт, бежавший из Грозного, уверен в следующем: «Миллион чеченцев на нашей родине наберется. Мы только должны добавить сотни тысяч погибших во время обеих войн».
