Средний американец старается держаться подальше от общих рассуждений, в то время как все частное просто обожает. Даже события, ставшие результатом действия множества самых разных людей, превращаются в историю одного отдельно взятого индивидуума. Это золотое правило для любого повествования, основа основ всей индустрии средств массовой информации и даже тайный код, дающий возможность расшифровать всю американскую политику. То, что правящий в Ираке режим - жесточайшая диктатура для нашей истории, написанной в жанре «саспенс» совершенно неважно. Суть проблемы заключается в существовании одного единственного человека, так что, если Саддам Хусейн (Sadam Husein) умрет, если его убьют или он отправиться в изгнание, проблема отпадет сама собой. И неважно, что деспотичное правление может взять в свои руки другой персонаж с подобными же замашками. Самое главное, что это будет уже не он - этот подлый тип, что бросает вызов самому Сыну Империи, а, если говорить персонально, то сыну Буша (Bush). В этом смысле Саддам Хусейн представляет собой - скажем об этом без обиняков - облик зла, ту самую «другую сторону независимости», о которой говорил Клинтон, т.е. la part du diable (часть дьявола). Но так было не всегда: этот сатрап в возрасте шестидесяти с лишним лет прежде получал миллионы долларов во время войны против иранского аятоллы Хомейни (Jomeini). Но Саддама обуяла мания величия и измучила газонефтяная жажда, в 1990 году он захватил Кувейт, а Соединенные Штаты решили встать на его пути. Тогда и началась первая серия этого телефильма.
Саддам такой же угрюмый и одержимый, как и Сталин, у которого он и перенял все применявшиеся им методы слежки, обвинений и террора. Он родился в 1937 году в семье без отца, без средств, без надежного приюта, и его стремление к власти начало реализовываться, как только аль-Бакр (Al Bakr) стал в 1968 году лидером Ирака и призвал жителей своего родного Тикрита защитить его от врагов. Саддам, родом из того же самого Тикрита, превратился в верного пса аль-Бакра, а трое сводных братьев Хусейна - Баразан (Barazan), Ватбан (Watban) и Сабаи (Sabai) - его охраняли. Аль-Бакр казался робким и застенчивым, в то время как ненасытность Саддама лишь увеличивалась; до тех пор, пока в 1979 году он не проглотил - единым махом, не прожевывая - своего покровителя.
Начиная с того момента, Саддам провозгласил себя богом, приказал строить дворцы из аргентинского мрамора, каждый квадратный метр которого стоил 4000 долларов, заказал в Женеве более 400 костюмов - сумма, заплаченная за них, позволила бы в течение довольно продолжительного времени кормить семью из восьми человек. Несмотря на то, что самой большой и сильной привязанностью Саддама была его первая жена (она же двоюродная сестра) Садиджа Тульфах (Sayida Tulfah), иракский диктатор женился еще несколько раз. Но уже в те времена он, как говорят, был жестоким и ненавистным. Для того чтобы обезопасить себя от нападений злоумышленников, Саддаму уже требовался не один двойник, а четыре или пять. И управлять ими было настолько непросто, что они могли одновременно появиться в самых различных, отдаленных друг от друга местах. Более того, все его дети, жены, братья, заместители тоже имеют как минимум одного двойника. Так что, если кто-то из них будет ликвидирован, будет слишком сложно пролить свет и выяснить истинное лицо умершего.
Истинного? В иракском конфликте осталось уже слишком мало деталей, которые могут быть действительно названы истинными. Война с Ираком - это, прежде всего, «факт неправдоподобный». Это не означает, что война невозможна. Но даже, если война начнется, она все равно будет казаться «нереальной». Уже сегодня эта возможная война носит характер чего-то «искусственного», «выдуманного», и когда она начнется - в том случае, если начнется - она не задавит нас своей фатальностью, как это обычно происходит во время настоящих катастроф, а будет казаться неким полуфабрикатом газетной статьи. Иными словами: здесь нельзя говорить о войне, что она разразилась, здесь война производится. Война не воспринимается как неизбежность, нет, она день за днем становится фактом, в котором действительность уступает место вымыслу. Благодаря этому ощущению, можно думать, что война не произойдет никогда, либо произойдет, но «не по правде», а понарошку. Можно, наконец, думать, что война разразится, когда угроза ее достигнет своего максимального развития, но сама она не начнется. В таком случае это будет история со счастливым концом. Хэппи-энд с «духовным» триумфом новых крестоносцев и символическая победа над злом.
