Пресс-секретарь Джорджа Буша (George Bush) говорил ясно и понятно: «Президент США воспринял бы вето как упущенную возможность для России занять ясную позицию в защите свободы». После этих слов глава России Владимир Путин может больше не сомневаться в том, что вето Москвы в Совете безопасности ООН могло бы иметь чувствительные последствия для российско-американских отношений. Тем не менее, министр иностранных дел Игорь Иванов в последние дни постоянно говорил о намерении отклонить вторую резолюцию по Ираку, которой добиваются США и Великобритания. Вчера в ходе визита в Иран он повторил: «Россия настроена абсолютно против резолюции, которая разрабатывается в настоящее время. Мы будем голосовать против нее». Одновременно он предостерег США от односторонних действий без согласия ООН.
Тут все едино, говорит ли министр иностранных дел или президент. За президентом в сфере внешней политики последнее слово. По всем основным разногласиям России с Западом Кремль играл по заранее распределенным ролям. Министр иностранных дел отдает дань национальным ястребам, президент в поисках стратегических преимуществ, хладнокровно теряя не без хлопот занятые позиции, - готовым к компромиссам реалистам. Так было в вопросе, связанном с расширением НАТО на восток, в вопросе с американским противоракетным зонтом. И то же самое было, когда после событий 11-го сентября США искали возможности доступа к военным базам в Средней Азии. Путин в одностороннем порядке открыл Америке задний двор России для войны против режима «Талибан» - и сделал это вопреки желаниям своих внешнеполитических чиновников.
В случае с Ираком глава Кремля тоже чувствует себя под прикрытием. В частности, некоторое время назад он сам уже грозил вынесением вето. Но проявляя сдержанность. Путин создавал впечатление, будто Россия, в конечном счете, в интересах все более тесных американо-российских отношений смирится с войной против Ирака. Тем временем появляются сомнения относительно путинского прагматизма, о котором так много говорят: все более согласованной становится его политика с Францией и Германией, а, тем самым, - и более обязывающей. Но также ясно и то, что односторонние действия США в Ираке после вынесения российско-французского вето могли бы нанести ущерб Москве. Роль мировой державы России результируется, как и в случае с Францией, в большей мере из наличия у нее права вето в Совете безопасности, чем из военной или экономической мощи. В этом отношении у Парижа и Москвы существует общий интерес в том, чтобы показать пределы, за которые не должны выходить США, но при этом не девальвируя значение Совета.
Кое-что свидетельствует о том, что Путин на этот раз решится настаивать на принципиальной позиции, заключающейся в том, что «войны не может быть без Совета безопасности ООН». Дело в том, что он должен не упускать из поля зрения внутриполитическую ситуацию. Политический истеблишмент России отнюдь не является сторонником путинской внешней политики. А для широких слоев населения, по-прежнему испытывающего после десятилетий советской пропаганды подспудные антиамериканские настроения, внешняя политика президента тоже малоубедительна.
У России остается открытой задняя дверь: министр иностранных дел Иванов до сих пор пока выступал против уже курсирующего конфиденциально проекта резолюции, воспринимаемого им как «ультиматум сроком до 17-го марта». Новый, менее бескомпромиссный проект резолюции мог бы позволить России все же согласиться с ним в Совете безопасности или воздержаться от голосования.
