Тимоти Эш является директором Центра европейских исследований в колледже Святого Антония, Оксфордский университет, а также научным сотрудником Гуверовского института в Стэнфордском университете
Оксфорд, Англия, 20 марта 2003 года. В момент, когда начинается вторая война в Персидском заливе, мы через песчаную бурю пытаемся разглядеть, каким будет новый послевоенный мир. Подобно большинству новых миров, он будет представлять из себя смесь старого и нового.
Американские офицеры, сидящие у экранов своих компьютеров, наводят на цели "электронные бомбы", чтобы "поджарить" радиоэлектронные компоненты аппаратуры системы управления Саддама Хусейна (Saddam Hussein) за многие мили (1 сухопутная миля = 1,609 км) от них; в сравнении с этим сцены межгалактического полета из телесериала "Стар Трек" выглядят, как реализм 19-го века.
Но после я наблюдал за тем, как английские пехотинцы в Кувейте готовятся к ближнему бою. Один сержант-майор учил молодого рядового издавать боевой клич всякий раз, когда тот втыкал свой штык в набитое чучело врага. Эта сцена могла бы быть кануном сражения при Агинкуре в 1415 году: одного человека "заводят", чтобы он убил другого, вонзив ему в живот острый металл.
Так и с политикой. Но есть кое-что новенькое: Америка настолько уверена в своей военной мощи и моральной правоте, что решилась вторгнуться в самый нестабильный в мире регион практически всего с одним союзником (с двумя, если считать также и Австралию). И есть что-то очень старое: дипломатия Организации Объединенных Наций, наконец, привела к конфликту между двумя старейшими европейскими противниками, Англией и Францией. Опять, как в Агинкуре в 1415 году.
За последние несколько недель геополитический Запад времен "холодной войны" рассыпался на наших глазах. Никто не знает, каким будет новый мир. Как сказал в своей великолепной речи перед английским парламентом во вторник премьер-министр Тони Блэр (Tony Blair): "История так прямо не объявляет нам о том, что нас ждет". Но мы уже можем видеть три общие идеи, которые соперничают за то, чтобы стать наследницами Запада времен "холодной войны". Я назову их "рамсфелдизмом", "ширако-путинизмом" и "блэризмом".
Рамсфелдовская идея - если только "идея" не является слишком благородным словом - заключается в том, что американское могущество правильно. Министру обороны США Дональду Рамсфелду (Donald Rumsfeld) Соединенные Штаты видятся как Город на Холме (City on a Hill). Будучи гипердержавой, Америка должна бороться с международным терроризмом, этим новым мировым коммунизмом. Вполне возможно, что она кончит тем, что распространит демократию на такие места, как Ирак, и таким образом сделает мир более удобным для проживания. Если некоторые союзники хотят прийти на помощь, чудесно. Если нет, мы обойдемся и без них.
Видение мира г-ном Рамсфелдом правильно лишь наполовину, а потому должно быть признано неверным в целом. Быть может, правда то, что Соединенные Штаты могут сейчас выиграть большинство войн самостоятельно. Но они в одиночку не могут добиться мира. А победа в войне против терроризма определяется достижением мира в Ираке, на остальной территории Ближнего Востока и за его пределами.
Ширако-путинская идея - если только "идея" не является слишком благородным словом - заключается в том, что американское могущество опасно. Французский президент Жак Ширак (Jacques Chirac) полагает, что одному государству вредно иметь столько силы, но особенно опасно, если таким сильным государством оказывается Америка (а не, скажем, Франция).
Миссия Франции - создать альтернативный полюс силы: Европу, которая, руководствуясь голлистской географией, включает Россию. Когда я наблюдал, как франко-германо-российский (и китайский) континентальный альянс противостоял американо-британо-испанскому (и австралийскому) морскому альянсу в недавней дипломатической битве, это заставляло меня вновь думать о войне суперблоков в книге Джорджа Оруэлла "1984 год". Он называл эти суперблоки Евразией и Океанией.
Ширако-путинское видение мира правильно лишь наполовину, а потому должно быть признано неверным в целом. Это правда, что для любой отдельно взятой державы, какой бы демократичной и милостивой она ни была, вредно обладать таким превосходством, какое есть сегодня у Соединенных Штатов.
Но, когда Франция выступает заодно с Владимиром Путиным и полудемократической Россией (которая устроила бойню в Чечне), а также с недемократическим Китаем, чтобы на время облегчить жизнь Саддаму Хусейну, это не самый умный путь для движения к многополярному миру.
В любом случае невозможно объединить Евразию против Соединенных Штатов. Даже в нынешнем кризисе половина правительств Европы ставит трансатлантическую солидарность впереди своих глубоких сомнений относительно мудрости подхода администрации Буша-младшего (George W. Bush) к Ираку.
Остается блэризм. Идея Тони Блэра состоит в том, что для противодействия новым угрозам нам следует воссоздать более крупную версию Запада времен "холодной войны". То, что он именует "слиянием" оружия массового поражения (ОМП) и терроризма, должно нас напугать не меньше, чем в свое время пугала Красная Армия. Бороться с американским унилатерализмом следует не путем соперничества, но путем партнерства. Партнеры не являются слугами.
В сентябре прошлого года, когда администрация Буша-младшего начала настаивать на проведении военной операции против Ирака, Европе следовало бы ответить "одним голосом", что она поможет Вашингтону в деле обуздания терроризма и ОМП при условии, что Соединенные Штаты станут действовать через ООН и возобновят палестино-израильский мирный процесс. Европа и Америка должны всегда сотрудничать в рамках международных институтов созданного после 1945 года мира.
Идея г-на Блэра абсолютно правильна. Все дело в том, как ее воплотить в жизнь. В прошлом году он сделал две серьезные ошибки. Первая состояла в том, что он не сделал больше в сентябре прошлого года, чтобы попытаться заставить Европу говорить одним голосом. Вместо этого он стал чуть ли не участником внутренних споров в Вашингтоне, в то же время игнорируя Берлин и Париж, когда они закружились вместе в антивоенном вальсе.
Вторая ошибка состояла в том, что он позабыл о том, что партнерство также иногда связано с необходимостью говорить "нет". Есть ощущение, что г-н Блэр - очень благопристойный английский джентльмен такого сорта, какой никогда не скажет "нет" наркотикам и никогда не скажет "нет" Вашингтону". Если бы существовал сильный европейский голос, то его "нет" стало бы более весомым, и тогда вероятность использования этого "нет" уменьшилась бы.
Если бы г-н Блэр правильно осуществил европейскую часть своей стратегии, то есть шанс, что Саддам Хусейн уступил бы объединенному давлению Запада. Я по-прежнему не убежден в том, что эта конкретная война в это конкретное время необходима или разумна. Вопреки всему я сейчас надеюсь, что наша победа будет скорой и безусловной, и что последствия для Ближнего Востока будут позитивными.
Однако я совершенно уверен, что видение нового послевоенного мирового порядка г-ном Блэром является наилучшим на всем несколько унылом рынке мирового лидерства. Отсюда следует, что было бы серьезной неудачей, причем не только для Великобритании, но для всего мира, если из-за этой войны мы его потеряем. Разумеется, вся беда в том, что для реализации блэровского видения мира нужно, чтобы его поддержали Париж и Вашингтон. Пока в одном месте находится г-н Ширак, а в другом - г-н Рамсфелд, шансы на это невелики. Но, разве у кого-то есть более хорошая идея?
