17 июня 2003 года. Нелегко управлять наследием великого человека, в особенности, когда зло, против которого он боролся и которое нередко побеждал, после его смерти возвращается с желанием отомстить. Вот почему я недавно с сожалением и гневом была вынуждена отказаться от плана возведения памятника моему покойному мужу, Андрею Сахарову, в его родной Москве. Ибо мне известно, что Андрей перевернулся бы в гробу, если бы я позволила его имени и его образу стать частью потемкинской деревни, которую российское правительство пытается построить для благодушного Запада.
Когда я наблюдала, как западные лидеры произносят тосты в честь Владимира Путина - который ранее в этом месяце воспользовался 300-летним юбилеем Санкт-Петербурга, чтобы подчеркнуть согласие Запада с его политикой - я была признательна за то, что никто не догадался привести официальную делегацию к статуе Сахарова, которая там стоит. Вздумай президент Путин привести своих гостей к Андрею, это было бы надругательством над его памятью, поскольку всякая политика путинской администрации является анафемой всему, во что верил и за что боролся Сахаров.
В последние 3 года я стала свидетелем систематического разрушения демократических институтов, подавления независимой прессы и разжигания национализма и ксенофобии. Но самым страшным преступлением правительства является продолжающийся геноцид в Чечне. Сталин сказал, что смерть одного человека - трагедия, тогда как смерть миллионов - статистика. Мрачная статистика российской политики в Чечне: 180000 погибших и 350000 беженцев, что составляет почти 50% довоенного населения этой республики. Западных лидеров, быть может, не волнует эта статистика, но для меня это не только угроза чеченскому народу, но также симптом ужасной болезни, которой заражены как Россия, так и Запад.
Тираническим режимам присуще стремление украшать себя поддельными атрибутами демократии: фальсифицированные выборы, раболепная система судопроизводства, манипулируемая пресса. В сегодняшней России этот маскарад именуется "управляемой демократией". Подобные режимы в особенности стремятся, чтобы Запад принимал подделку за настоящую демократию; иногда это стремление является основанием для квази-демократических инсценировок. Так, недавний чеченский "референдум", который вообще референдумом не назовешь, и "амнистия", которая таковой не является, заставил западных лидеров выступать в поддержку "политического процесса" в Чечне, который, в сущности, не является политическим процессом.
В момент, когда я пишу эту статью, еще одно искажение "управляемой демократии" Москвы происходит в лондонском суде, где умеренный чеченский лидер Ахмед Закаев сопротивляется своей экстрадиции в Россию. Его невиновность была доказана в декабре, когда Дания не признала ложных обвинений российской стороны. Более того, существуют достаточные свидетельства, что российские суды не являются независимыми, что на допросах применяются пытки и что сеть исправительно-трудовых лагерей - нынешний ГУЛАГ - является бесчеловечной.
Только одного этого достаточно, чтобы воспрепятствовать удовлетворению требования российской стороны об экстрадиции г-на Закаева. Но именно в силу этого Кремлю так сильно нужен г-н Закаев: чтобы можно было говорить, что российская и западная системы судопроизводства равноценны. Я была шокирована, когда британское министерство внутренних дел сочло обоснованным требование России, вознамерившейся получить голову г-на Закаева, чтобы тем самым придать легитимность своей фальшивой системе судопроизводства.
Мне говорят, что умиротворение "управляемой демократии" является неизбежным злом, которое необходимо, чтобы удержать важного союзника в составе коалиции против террора. Но единственным, в чем выразилось участие России в этой войне, были поставки оружия и материалов, а также обеспечение дипломатической и моральной поддержки Ираку, Ирану и Северной Корее; не говоря уже о геноциде в Чечне. Легитимизация ложной демократии, ложной системы судопроизводства и осуществляемой лишь на словах войны с террором вызывает сомнения в реальных вещах, в особенности у тех, кто, подобно мне, продолжает их ценить. Поэтому я не могу согласиться на то, чтобы был установлен памятник моему мужу в сегодняшней России, иначе он тоже станет подделкой.
