Положение серьезное. Но оно, разве, бывало когда-нибудь лучше? Может ли кто-нибудь вспомнить о времени, когда ситуация в России была менее угрожающей? Нет, говорит Алина. Сияющая, обезоруживающая улыбка. Алина - красивая женщина. Высокая, стройная, с длинными черными блестящими волосами, со смуглым лицом. Она привлекает к себе внимание. К сожалению, говорит Алина. Каждый сразу же признает в ней «черную», лицо кавказской национальности.
Положение угрожающее. С того времени, как в начале июля в результате террористического акта, совершенного двумя чеченскими террористками-смертницами на фестивале в Москве, погибли пятнадцать человек, город снова живет в страхе перед «черными». Кто внушил москвичам, что у чеченцев всегда черные волосы и темный цвет кожи? «Один бог знает», - говорит Алина. У многих волосы светлые и светлая кожа. Но враг Москвы - «черный» человек. Он приходит оттуда же, откуда прибыла в Москву и Алина. С юга, с Кавказа. В первые недели после террористических актов люди меня обходили далеко стороной, говорит Алина. Одна беременная женщина, стоявшая с ней на автобусной остановке, пошла с покупками домой пешком, когда заметила, что Алина собирается сесть в тот же автобус. «Я уверена, она меня испугалась».
В том, как люди смотрят, читается неуверенность, взгляд оценивающий. Каждый боится нового террористического акта. «И я тоже», - говорит Алина. в каком дипломате, в каком целлофановом пакете таится взрывное устройство? Кто несет его через город? Где это произойдет и когда? На вокзале? В метро, в аэропорту? В театре или в концертном зале? Везде, где страх принял конкретную форму. Он в Москве повторяется тысячекратно. Он носит военную форму: серо-голубого цвета у милиции, камуфляж цвета хаки - у сотрудников ОМОНа, у военнослужащих специальных подразделений Министерства внутренних дел. В тяжелых сапогах они стоят на летней жаре на каждом углу вокруг Киевского вокзала. Стоят и ждут подозрительных личностей, прибывающих с юга. На плечах автоматы, на груди ярлычки с указанием группы крови.
С конца прошлой недели, с момента террористического акта в северокавказском гарнизонном городе Моздок, меры безопасности в Москве были еще более ужесточены. Красная площадь с начала июля закрыта для посещения в связи с «угрозой террора». Кто кажется подозрительным, того останавливают. Проверка паспортов личности, багажа. Тому, кто попадает на перрон беспрепятственно, по громкоговорителю напоминают, что покидая свою квартиру, они подвергают себя опасности.
«Уважаемые пассажиры, билеты, в которых не указаны имена едущих, недействительны. Уважаемые пассажиры, деревянные ящики в качестве багажа больше не принимаются. Уважаемые пассажиры, на трассе Москва-Санкт-Петербург следует соблюдать следующие меры безопасности, уважаемые пассажиры". Женский голос звучит устало, монотонно, будто беспрестанное повторение одного и того же привели ее в состояние транса.
Проверки являются частью московской жизни. Так было всегда, говорит Алина, и до террористических актов. Пожалуй, нет другого такого города, где бы было столько огороженных заборами и охраняемых участков, столько шлагбаумов, воспрещающих проход, столько охранников, которым надо предъявлять документы и сообщать о цели своего прихода. Тот, кто идет в гости, перед этим наизусть заучивает код замка на входной двери. У квартир тяжелые стальные двери. Делая покупки в супермаркете, тебя сопровождает вдоль полок сотрудник службы безопасности. Повсеместный контроль внушает неуверенность, он тягостен. Он грозит лишить людей в городе, который как раз борется за то, чтобы быть в определенной мере более открытым, всяких нормальных представлений.
«Иногда, когда я сижу в уличном кафе, - говорит Алина, - случается, что кто-то из проверяющих останавливается рядом со мной. Милиционер. Как это недавно было во время обеденного перерыва в кафе на Тверской. Он стоит, смотрит и соображает. Проходит несколько шагов вперед, назад, не упуская из виду меня. Когда я прикуриваю сигарету, исчезает. Чеченки не курят. Я, значит, не представляю собой опасности».
Предубеждения являются системой координат для московской милиции: люди с черными волосами опаснее, чем блондины, люди с темной кожей опаснее светлокожих, все чеченцы мусульмане, а женщины-мусульманки на людях не курят. «Если я иду одна, то проверяют реже, - говорит Алина. - Хуже, если меня провожает друг». Он, как и Алина, тоже с юга, из Азербайджана, у него тоже черные волосы и темный цвет кожи. Но в отличие от Алины у него нет российского паспорта. «Ему труднее, чем мне», - говорит она.
Мужчин проверяют еще чаще, и нередко проверка заканчивается приводом в отделение милиции. Это может занять для подозреваемого несколько часов. Почти всегда это заканчивается уплатой штрафа.
Осенью прошлого года, когда чеченские террористы захватили музыкальный театр и сотни заложников, в Москве впервые произошла травля кавказцев. Кавказцы не доверяют друг другу, грузины азербайджанцам, азербайджанцы армянам, а все вместе - чеченцам. Каждый оценивает другого: откуда прибыл, какие у того планы? Мирное существование дружественных советских народов являлось всегда химерой.
Недоверие по отношению к чужакам гнездится, прежде всего, в российской столице. Москва, вопреки воле, является многонациональным городом. «Замкнутый город, - говорит Алина. Она не привыкла к этому и за десять лет. - Дома, в Сухуми, двери квартиры были всегда открыты. Приходили и уходили соседи». До той поры, пока не стали стрелять по улицам.
Когда в 1991 году в Абхазии началась гражданская война, семья Алины бежала и в 1993 году перебралась в Москву. Здесь она училась, изучала физику и электронику. Уже пять лет работает в одной московской компании по оказанию телефонных услуг. «В отличие от многих друзей, у меня почти нет проблем с контактами с другими людьми, - говорит Алина. В ее семье говорят по-русски. Мать Алины - русская, отец - грузин. Грузинский язык она никогда не учила. - Когда мои товарищи по учебе привыкли к моей экзотический внешности, меня могли принять за русскую», рассказывает она.
Язык - ключ ко всему. Кто не знает русского языка, тот находится в зависимости от своей общины или остается в одиночестве. «Мои друзья являются выходцами из разных республик бывшего Советского Союза, - говорит Алина. - Никто из них не является уроженцем Москвы».
Трудности появляются часто уже во время поиска жилья. «По телефону хозяин квартиры дружелюбен. Я ведь говорю по-русски без акцента», - говорит Алина. - И я же хорошо зарабатывающая деловая женщина». Во время осмотра квартиры становится уже труднее. Другу лучше оставаться дома. Сразу двух «черных» в Москве выдержит немного хозяев квартир. «Но мне повезло», - говорит Алина. После нескольких попыток все удается. Хозяин не имеет ничего против русской с Кавказа.
Алина уже год живет в своей новой квартире. Соседей она не знает. Попросить сахара у женщины напротив вещь невозможная. Возможно, это нормально для города с миллионами жителей, говорит Алина. Порой у нее появляется мысль, что русские не доверяют сами себе. Они не доверяют органам власти, не доверяют милиции. И в еще большей степени после того, как в мае была раскрыта банда из милиционеров, торговавшая справками, позволяющими жить в Москве.
Кто живет в Москве, обязан зарегистрироваться. Кто прибывает из ближнего зарубежья, с Украины или из Белоруссии, тот с этого года должен иметь иммиграционную карту. Никто не знает требований точно. Кто попадает в руки милиции, тому легко доказать, что он совершил нарушение существующего порядка. Денежные штрафы взимаются без составления протокола. «Иногда помогает, когда во время проверки вкладываешь в паспорт денежную купюру», - говорит Алина.
Это маленькая уловка, но остается большое недоверие. Повсюду. «Я сомневаюсь, что люди в форме, которых можно встретить буквально везде, вселяют чувство безопасности, - говорит Алина. - Автоматы военных из спецназа не внушают мне успокоения». Они не помогут предотвратить очередной террористический акт. «Чеченцы оставят остальных в покое только тогда, когда оставят в покое их».
