В преддверии парламентских и президентских выборов в России дело дошло до схватки за власть между государством и нефтяным концерном «ЮКОС». В начале июля его ведущий менеджер Платон Лебедев был арестован по обвинению в мошенничестве в ходе приватизации в 1994 году. В настоящее время концерн собирается превратиться за счет слияния с менее крупным конкурентом компанией «Сибнефть» в предприятие, занимающее по объемам добычи нефти четвертое место в мире. «ЮКОС» принадлежит мультимиллиардеру Михаилу Ходорковскому, собирающемуся поддержать на предстоящих в декабре парламентских выборах оппозиционных либералов. Некоторые рассматривают его в качестве будущего кандидата на пост президента.
Удо Лилишкис: Прокуратура предъявила «ЮКОСу» в общей сложности девять обвинений. Что Вы думает по поводу этих обвинений?
Михиаил Ходорковский: Действия прокуратуры обусловлены, безусловно, политическими мотивами. В этом не сомневаюсь ни я, ни кто-то еще в России. Я понимал, что найдутся противники слияния с «Сибнефтью». Но я не был готов к тому, что прокуратура и ФСБ пойдут на подобное нарушение закона.
Лилишкис: Конфликт между Кремлем и «ЮКОСом» вызвал неуверенность среди многих инвесторов и привел к падению российского индекса ценных бумаг. Какие финансовые убытки понес «ЮКОС»?
Ходорковский: Финансовые убытки «ЮКОСа» не так уж и велики. Владельцы акций потеряли из-за падения индекса от шести до семи миллиардов долларов США. Намного серьезнее ущерб для страны. Инвесторы проявляют сдержанность. Возможно, снова начнется вывод денег. Нам придется немало потрудиться, чтобы вернуть себе авторитет надежной страны. Когда нам удастся освободить нашу правоохранительную систему от преступности, реформировать ее, тогда мы станем по-настоящему нормальной европейской страной.
Лилишкис: Два года назад Вы вместе с другими олигархами заключили с президентом Путиным соглашение: держаться подальше от политики в обмен на обещание Кремля, что он откажется от юридического преследования в связи с возможными нарушениями законодательства, допущенными в ходе сомнительной приватизации в девяностые годы. А теперь Вы поддерживаете и финансируете оппозиционные партии. Не нарушили ли Вы тем самым свою договоренность?
Ходорковский: Президент хорошо знает, что все российские предприниматели поддерживают ту или иную партию. Для него это не является проблемой. Это представляет собой проблему для части его окружения, для властных структур. Для тех, кто хочет видеть общество несколько «лучше выстроенным».
Лилишкис: «ЮКОС» планирует слияние с компанией «Сибнефть». Если оно состоится, то «ЮКОС» превратится в концерн, занимающий по объемам добычи нефти четвертое место в мире. Не может ли концентрация мощи тоже быть причиной, заставившей выступить против Вас?
Ходорковский: Стране было бы только лучше, если бы у нее было одна или несколько компаний мирового масштаба. Политическое руководство страны относится к слиянию положительно. Однако в президентской администрации, среди представителей высокопоставленной бюрократии есть люди, которые не хотят, чтобы в России появлялись такие крупные и независимые компании. Но только так рождается гражданское общество, которым уже невозможно управлять, как военным строем.
Лилишкис: Бросается в глаза, что сам президент пока проявляет сдержанность в высказываниях на эту тему. Есть наблюдатели, которые считают, что он всего лишь балансирует между двумя центрами власти в стране - олигархами и многочисленными представителями из спецслужб в Кремле и в министерствах. То есть, Путина вовсе не следует считать сильным человеком, как его представляют на Западе?
Ходорковский: Не вызывает никаких сомнений, что эти две группы находятся в его окружении. Это препятствует развитию демократического общества.
Лилишкис: Каков Ваш прогноз на ближайшие дни и недели?
Ходорковский: Я думаю, что мы переживаем переломный момент. Или мы будем считать, что правоохранительным органам позволено все - и тогда страна будет развиваться по образцу государств Латинской Америки прошлого столетия. Или гражданское общество продемонстрирует, что оно готово защищать себя. Тогда возврат к тоталитаризму был бы больше невозможен. Я верю, что мы этого добьемся.
