Москва, 28 сентября 2003 года. Молодая медсестра Татьяна из Нижнего Новгорода была замужем всего 10 дней, когда в марте прошлого года ее муж, Александр, убил ее ножом за то, что она не нашла его куда-то подевавшиеся сигареты. Затем Александр попытался зарезаться тем же ножом, но не сумел. В Саратове 20-летний Алексей убил топором подвыпившего прохожего за то, что этот человек грубо отказался от предложения зайти в гости. В уральском промышленном городе Верх-Исетск бывший армейский снайпер Андрей после мелкой ссоры с отцом отправил его в больницу с проломленным черепом, а позднее пытался покончить жизнь самоубийством. Никто из этих молодых людей (чьи имена здесь изменены) не сумел объяснить своих внезапных приступов ярости, но у всех троих в анамнезе были депрессивные состояния и внезапные вспышки гнева - и все трое воевали в Чечне.
С того времени, как 9 лет назад началась война в Чечне, аналогичные случаи имеют место по всей России: молодые парни возвращаются из Чечни домой подавленными и травмированными и начинают срывать злость на окружающих людях. Российские психиатры и сотрудники правоохранительных органов называют это состояние "чеченским синдромом", проводя параллель с посттравматическим стрессом, который испытали американские солдаты во Вьетнаме и советские солдаты в Афганистане.
Симптомы идентичны: хроническая усталость, ночные кошмары, проблемы с концентрацией внимания, беспокойство, агрессия и упрямство. Однако некоторые полагают, что чеченский синдром хуже, потому что ветераны Чечни воевали на территории своей страны. "Примерно 1,5 млн. российских ветеранов войны в Чечне испытывают чеченский синдром, - говорит заместитель директора Национального центра социальной и судебной психиатрии имени Сербского в Москве Юрий Александровский. - Некоторые адаптируются. Многие не адаптируются. Всем нужна помощь".
Большинству бывших солдат такая помощь едва ли будет оказана. В ряде российских регионов созданы реабилитационные центры для ветеранов Чечни, однако они существуют исключительно благодаря добровольным усилиям врачей и иногда представителей местной администрации. Нет ни федеральной программы, ни специальных фондов.
Правительство отказывается признать существование чеченского синдрома. "Так называемый 'чеченский синдром' - не более чем изобретенное репортерами клише, - утверждает Сергей Сухарев из Комиссии Государственной Думы РФ по нормализации обстановки в Чечне. - Нет никаких свидетельств того, что уровень преступности среди ветеранов войны в Чечне выше среднего". Г-н Александровский согласен, что свидетельств нет, но говорит: "Мне неизвестно, чтобы кто-нибудь вообще проявлял интерес к собиранию таких данных".
"В случае с чеченским синдромом типовое послевоенное расстройство психики усугубляется глубоким раскаянием в связи с тем, что мои пациенты совершали сами или чему были свидетелями в Чечне", - поясняет г-н Александровский. У солдат остается глубокая психическая травма от совершаемых повседневно актов мародерства, изнасилований и убийств, а также просто от количества виденных смертей. "Всякий, у кого еще жива совесть, чувствует, что это преступно, - говорит ветеран Афганистана и Чечни отставной генерал-майор Александр Ляховский. Чеченский синдром, по его мнению, отличается, к примеру, от афганского, потому что солдаты в Чечне воевали на своей земле, в то время как правительство отрицало, что идет война. То, что многие ветераны Чечни чувствуют себя брошенными государством и игнорируемыми обществом, только лишь усугубляет проблему, добавляет г-н Ляховский. "Чем дольше продолжается эта бойня, тем больше становится жертв чеченского синдрома", - утверждает г-н Александровский.
