"Big Brother is watching you". Когда в 1947 году Джордж Оруэлл (George Orwell) придумал эту, ставшую впоследствии легендарной, фразу, он и не предполагал, что 55 лет спустя на экранах многих телевизоров будет появляться абрис фигуры этого самого Большого Брата, и монотонный бесцветный голос станет отдавать приказания - наполовину инфантильные, наполовину наивные, очень редко садистские - мужчинам и женщинам, согласившимся жить в роскошном доме под неусыпным наблюдением бесконечного числа микрофонов и видеокамер, круглые сутки подряд фиксирующих все лингвистические и телесные изощрения обитателей застеколья.
Не мог Джордж Оруэлл и предположить масштабов той паники, что вызвал в 1984 году его роман. Хотя я достаточно легко могу себе представить его ухмылку, когда, публикуя в 1948 году свое произведение, Оруэлл просто поменял две последние цифры местами и поставил число 1984 в качестве заголовка своего романа, прекрасно понимая, что к тому времени уже будет покоиться в земле.
В 1984 году, когда мне было всего лишь семнадцать лет, "Big Brother" становился центральной темой любой псевдоинтеллектуальной дискуссии, приправленной пивом и бесчисленным количеством сигарет. Тема дискуссий: нынешняя действительность подтвердила правоту Оруэлла, и в 1984 году неусыпное око Большого Брата ощущалось уже повсеместно, мы жили в полицейском государстве (Polizeistaat - как было модно тогда говорить). И это происходило в четырехтысячном городке в одной из провинций Австрии - страны, не существовавшей с политической точки зрения и ассоциирующейся в Америке с кенгуру и коалами, которых здесь никогда не было.
В то время мы были невинны, и никаких реалити-шоу еще не существовало. Мы лишь воображали ужас того состояния, когда за тобой наблюдают и пытаются контролировать, пытались привлечь к себе внимание своими одеждами поздних хиппи и спокойно смирялись с контролем родителей и преподавателей. Мы и в самом деле были невинны. Через несколько лет после 1984 года в Германии была предпринята первая попытка создания программы, транслируемой в реальном времени: "Lindenstrasse", в которой день за днем показывали обыденную жизнь десятка семей в многоквартирном доме. Более скучное развлечение придумать было просто невозможно, но - о чудо - программа "Lindenstrasse" до сих пор выходит в эфир. Глаз Большого Брата стал доходной коммерческой находкой, а наше поведение невинных подростков трансформировалось и извратилось в философско-социальную систему наших взрослых лет.
Только между "1984" и сегодняшней действительностью существует громадное отличие: главный герой романа Уинстон Смит (Winston Smith) пытался убежать от камер, скрыться от тоталитарного режима, мы же - живущие в сегодняшнем дне - ищем этих камер и поклоняемся им. Вполне возможно, что английский писатель почувствовал, что события станут развиваться именно таким образом: Смит избавляется от неусыпного наблюдения, лишь оказавшись в камере пыток, где на него постоянно нападали голодные крысы - герой мог бы избежать подобного мученичества, если бы согласился смириться с надзором Большого Брата.
В одной из недавних статей, посвященных творчеству Джорджа Оруэлла, мексиканский писатель Хорхе Вольпи (Jorge Volpi) намекает на существование скрытой связи между "1984" и многочисленными реалити-шоу: "Кто знает, какой была бы реакция Оруэлла, если бы он узнал, что его Большой Брат превратился в необычную телевизионную программу, которая не так уж и отличается от самого романа, как это можно было бы предположить. Самое большое различие между литературным произведением и реальной жизнью заключается в том, что в нашем - пережившим и 1984 год, и, прежде всего, события 11 сентября - мире тираном является не какой-либо диктатор, а бесчисленное множество средств массовой информации". Стоит, пожалуй, добавить, что подобная тирания становится возможна благодаря принципу двойного удовольствия, заманивающего и обманывающего как зрителя, так и актера: с одной стороны - удовольствие социальное и эротическое, с другой - метафизическое.
Big Brother: вуайеризм
Наблюдение за физической и психологической наготой другого приводит к удовлетворению своего Я. Этот принцип объясняет популярность у зрительской аудитории юмористических передач и, в определенной степени, новостных программ. Ведущие теленовостей "ведут наблюдение" за местными и зарубежными политиками и "держат ухо востро", чтобы уловить отчаянные крики жертв террористических актов и прочих катастроф в далеких странах. Таким образом зритель выбирает себе роль наблюдателя или вуайера - это французское слово звучит не так грубо. Тем не менее, подобное удовольствие остается достаточно односторонним, а потому и неполным. Для того чтобы удовольствие стало полноценным ему необходим определенный импульс.
Вуайер должен знать, что за ним наблюдают, пока наблюдает он сам. И, наоборот, эксгибиционист должен знать, что рядом с ним есть вуайер, который наблюдает за ним и знает, что объект его наблюдения осознает, что за ним следят. Лишь в этом случае замкнется круг запутанных взаимоотношений между вуайером и эксгибиционистом. В этом и заключается принцип реалити-шоу, недаром получившем в некоторых странах название "Big Brother". Старший брат следит и наблюдает за своими младшими братьями, а чтобы подобное наблюдение было эффективным и доставляло удовольствие обеим сторонам, они договариваются между собой и соглашаются на роли вуайера и эксгибициониста. Концепция, в основе которой изначально лежал эротический момент, превращается во взаимоотношения судьи и подсудимого, и неминуемо порождает сознание вины и следующего за ней наказания.
В действительности подобный принцип вовсе не нов, он известен и описан более столетия назад. Новыми стали тот цинизм и та преднамеренность, с которой общественное телевидение ухватилось за эту идею.
Подобный феномен неизменно появился на свет вместе с ускорением всех процессов обыденной жизни, с разрастанием до невероятных размеров городов, жители которых становятся с каждым разом все безличнее. Эта тенденция наблюдается и анализируется уже в 1850 году - здесь речь идет о городской поэзии Бодлера (Baudelaire). Подобное ускорение жизненных процессов может показаться нам - жителям третьего тысячелетия - смешным или даже идиллическим. Трамваи, несущиеся по городу с головокружительной скоростью 30 километров в час, население крупного города не превышает к концу девятнадцатого столетия полумиллиона человек, новости становятся известны из бесчисленного множества газет, гордящихся тем, что сообщают о них своим читателям "лишь" через 12 часов после события. Идиллия? Вне всякого сомнения. Но это та самая идиллия, что породила социальную систему, управляющую сегодня всеми нами.
В основе самой концепции "Большого Брата" - то есть сложной сети взаимоотношений между вуайером и эксгибиционистом - остается тот же самый принцип. Повторяю: тоталитарная политическая система, описанная Джорджем Оруэллом, нуждается в гражданах, которые знают, что за ними идет наблюдение. Иначе, какой смысл в такой системе?
Big Brother. Пережившие трагедию
В прошлом году европейский журнал "Lettre International" на протяжении нескольких месяцев публиковал на своих страницах материалы, авторы которых высказывали свое мнение относительно того, насколько реальным или ирреальным был эффект, произведенный событиями 11 сентября. В дискуссии принимали участие самые известные писатели и мыслители нашего времени: Элиот Вайнбергер (Eliot Weinberger), Тарик Али (Tariq Ali), Сэмуэль Вебер (Samuel Weber) и Жан Бодрияр (Jean Baudrillard). Авторы практически всех статей, вне зависимости от своей позиции в отношении Соединенных Штатов - за или против проводимой ими политики - подчеркивали медийный характер террористических актов.
В те зловещие сентябрьские дни 2001 года мир присутствовал на премьере самого успешного реалити-шоу, ставшего лучшей постановкой за всю историю существования средств массовой информации. Не поймите меня превратно. Я нисколько не верю в то, что пропагандистская машина администрации Буша организовала эту катастрофу, и в то, что бен Ладен (bin Laden) - агент, оплачиваемый ЦРУ. Я убежден лишь в том, что падение Башен-Близнецов обнажило метафизический характер средств массовой информации - и, особенно, телевидения - в Соединенных Штатах. И, хотя европейцу непросто сделать подобное признание, - и вне США тоже.
После публикации в "Lettre International" (N 54) статьи Жана Бодрияра "Дух терроризма" на французского философа шквалом посыпались обвинения. По мнению Бодрияра, "все мы мечтали о том, что это произойдет, весь мир, без исключения, мечтал об этом событии, потому что никто не может отделаться от искушения помечтать о разрушении главенствующей державы (.). Это факт, отраженный в патетическом насилии идеологий, стремящихся забыть о существовании этой державы. В самом крайнем случае можно сказать, что они это сделали, но мы этого хотели". Да, именно мы хотели, мы жаждали присутствовать на этом спектакле, когда Башни-Близнецы будут рассыпаться, словно в замедленной съемке. Подобные утверждения оказались чересчур откровенными для многих французских читателей. Но для правильной оценки мысли Бодрияра необходимо обратить особое внимание именно на слово "спектакль".
Сэмуэль Вебер ссылается на другого французского мыслителя, стоящего на той же позиции, что и Бодрияр: Ги Дебор (Guy Debord) обосновал свою теорию спектакля еще тридцать пять лет назад. В своей теории он устанавливает связь между спектаклем и зрителем. Последний - перед телевизором, рядом с радиоприемником, с газетой в руках - является некой единицей полностью изолированной и от спектакля, и от остальных зрителей. Вместе с тем спектакль объединяет эти разобщенные единицы, не заставляя их в то же самое время поддерживать между собой реальную связь. Таким образом создается общество одновременно объединенных и разобщенных зрителей, в котором никто не должен отказываться от своего индивидуализма, но при этом в обществе отсутствует опасность противостояния между его членами. Приведем здесь отрывок из книги Дебора: "Спектакль - есть ни что иное, как общий язык, открывающий путь разобщенности. Проходя по единственной улице, ведущей к центру, зрители, связанные определенными взаимоотношениями друг с другом, объединяются со зрелищем, которое при этом может поддерживать индивидуальность каждого из зрителей и разобщенность между ними. Таким образом, спектакль объединяет разобщенное, но объединяет именно в этом разобщении".
И вновь мы сталкиваемся с механизмом, приводящим в движение реалити-шоу, с отношениями между вуайером и эксгибиционистом. Если рассматривать чисто сексуальный контекст этих взаимоотношений, то вуайеризм полностью лишается своего очарования, если случается нечто совсем маловероятное и происходит интимный контакт между вуайером и объектом наблюдения, то есть эксгибиционистом. Союз между двумя участниками игры должен всегда подчиняться правилу, установленному Дебором: единение в рамках разобщенности. Этот единение должно происходить в искусственном окружении, некоем пустынном пространстве, разделяющем вуайера и эксгибициониста. И потому оба находятся в одном и том же месте без досадной необходимости присутствовать в нем физически.
С другой стороны на том же самом правиле Дебора, основывалось и реалити-шоу "Башни-Близнецы" (даст Бог, его первая и единственная серия). Для зрителей всего мира катастрофа произошла в том самом пустынном и фиктивном пространстве, заключенном где-то между Всемирным Торговым Центром и телевизором, в месте, где собрались многочисленные телекамеры, связавшие миллионы зрителей, наслаждавшихся спектаклем в приятной атмосфере собственной изолированности. Кроме того, зрители получили возможность стать свидетелями смерти тысяч человек - и во время самой трагедии и во время последовавших за ней войн - и тем самым шанс однозначно заявить: "Мы пережили и это!". Вот ради этого ощущения громадного облегчения, которое дает нам возможность провозгласить свою личную победу, мы и мечтали о терактах. Таким образом получается, что слова Бодрияра получают человеческое - слишком человеческое - объяснение.
Нарушить установленные границы разобщенности в обозначенном случае было бы подобно смерти. Развивается уверенность в собственной неуязвимости. Генерируется ложное представление о жизни. События частные и исторические, большие и маленькие катастрофы, а вместе с ними и большие и маленькие удовольствия, увиденные с высоты птичьего полета, перестают беспокоить, не внушают страха и не доставляют слишком сильных переживаний. Статус-кво устанавливается один раз и навсегда. И абсолютно неважно, какое название он будет носить в этом случае - американская мечта, уют домашнего очага или богемный образ жизни, семейный или интеллектуальный рай: всевидящее око Большого Брата, то бишь камеры CNN и других телекомпаний, гарантирует сохранность и продолжение экзистенциального оксюморона "союза разобщенных".
Реалити-шоу неизбежно продолжат свой с успехом дающийся им путь: форма шоу может быть непредсказуема, но совершенно точно оно будет зрелищным. Можно лишь опасаться, что политические события будущего, а также и диалог между культурами, о котором на протяжении уже нескольких десятилетий мечтают мыслители и художники, пострадают от развития этого зрелища. И нет никакого способа предотвратить подобный ход событий, он оказывается неизбежным, потому как "лишь" отражает стремление отдельного индивидуума к анонимному самоутверждению в густонаселенном городе, его стремление ощущать себя живым и до некоторой степени бессмертным в пространстве, где нет необходимости сталкиваться с другим индивидуумом, потому как подобные отношения могут породить неприятные и опасные ощущения.
