Сидя в углу комнаты, Сунг вдыхает аромат супа и чувствует жар от растапливаемого в печи угля. Он опустил глаза и сохраняет безмолвие, даже когда говорят о нем. Возможно, привычку молчать он усвоил в Северной Корее, где людей приучили только отвечать на вопросы, которые им задают. Несомненно, он опасается также, что в этом домике у подножия горы его может обнаружить китайская полиция, от которой он скрывается. Став беженцем от голода и отчаяния, 46-летний Сунг - один из немногих северокорейских беженцев, которым повезло.
В течение нескольких месяцев китайская полиция, пограничники и народная армия депортировали в КНДР многих беженцев, которые возвратились на родину по мостам через реки Тумен и Ялу, соединяющим Китай с Северной Кореей, последним оплотом сталинизма.
Сунг сумел вернуться в Китай. Этой ночью он тайно пришел в деревушку, чтобы взять у своих благотворителей немного соли, мыла и газет. Затем он три часа будет идти по тропинке к находящемуся на возвышенности шалашу, где уже три месяца живет в полном одиночестве. «В Китае жить нелегко, - говорит он. - Но в моей стране еще хуже». Он, конечно, имеет в виду концлагеря.
Свое первое бегство в Китай Сунг совершил в конце 90-х годов, когда голод в КНДР вынудил сотни тысяч жителей этой страны бежать на север, то есть в направлении «китайского экономического чуда». Будучи рабочим-металлургом, он со своей женой хотел начать новую жизнь по ту сторону границы. Однако с самого начала этой мечте не суждено было сбыться: его супруга утонула, когда они переплывали реку Тумен.
Позже выяснилось, что китайский берег оказался не столь уж приветливым для одинокого беженца. Сунг тайно работал на угольной шахте, потом его арестовали и депортировали. После своего повторного бегства в Китай в этом году Сунг практически больше не покидает своего шалаша в горах. Он боится доносчиков. Летом он собирает грибы и затем продает их. Зимой он рубит дрова и разжигает костер, чтобы согреться. Между тем китайская полиция не дремлет. В горах становится все меньше подпольных беженцев: их арестовывают и отправляют на родину.
Вначале Пекин закрывал глаза на потоки беженцев из КНДР. Все изменилось в прошлом году, когда несколько сотен жителей Северной Кореи, прибыв в Пекин, пытались получить политическое убежище в западных посольствах. Китайские власти начали депортировать беженцев по просьбе лидера КНДР Ким Чен Ира, который опасается, что Северную Корею может постигнуть участь Восточной Германии, открывшей в 1989 году свои границы с ФРГ. По просьбе Пхеньяна Китай наглухо закрыл свои границы.
Пекин, хотя и подписал конвенцию ООН, тем не менее, не признает жителей КНДР беженцами, а называет их «экономическими мигрантами». Несмотря на просьбы ООН и настойчивые требования Вашингтона, китайские власти не разрешают создание на своей территории лагерей для переселенцев из Северной Кореи.
Для Сунга этой зимой главной угрозой являются холода, которые трудно будет переносить в убогом шалаше. К тому же запасы еды весьма скромные. Однако о возвращении на родину Сунг думать не хочет. Он говорит, что в Северной Корее «у людей нет работы, и им нечего есть».
Мнение Сунга разделяют большинство беженцев из КНДР. Причем женщины настроены не менее решительно, чем мужчины. 29-летняя Ким раньше работала на угольной шахте в КНДР, затем, потеряв работу, бежала в Китай, и теперь она вместе со своим 2-летним сыном скрывается в китайском городке Элонг. 68-летняя Ли работает домработницей в городе Лонгжинг. Каждый раз, когда стучат в дверь, она вздрагивает. Она еле сдерживает слезы, рассказывая о своих трех сыновьях, оставшихся в Северной Корее. Один работает на табачной фабрике, двое других нетрудоспособны. Она посылает им 400 юаней в месяц (45 евро).
Все беженцы из КНДР имеют опыт насильственной депортации. Их отправляют на родину в автобусах либо в грузовиках. По прибытии в КНДР депортированных встречает северокорейская полиция, которая отправляет их в концлагеря. «Почему вы бежали в Китай? Что вы там делали? Имели ли вы контакты с иностранными организациями? Имели ли вы контакты с христианской церковью? Намеревались ли вы отправиться в Южную Корею?», - такие вопросы задают следователи.
Концлагеря для беженцев отличаются от лагерей для политзаключенных «кван-ли-со», где последние рискуют остаться до конца своих дней. По данным организации Human Rights Watch, в этих лагерях в КНДР ежегодно погибают 20% заключенных.
37-летняя Ю была депортирована в КНДР в апреле этого года, но в августе она вновь бежала в Китай. Она хорошо помнит, как в апреле власти Северной Кореи поместили ее концлагерь, где подвергали ее унижениям и избиениям. «В течение 8 дней они заставляли меня сидеть с опущенной головой с 4 часов утра до 10 часов вечера, - вспоминает она. - Каждый раз, когда я шевелилась, они меня били палкой». Она с ужасом вспоминает дни, проведенные в этом лагере. Режим питания был однообразен: заключенных кормили кукурузной мукой с разбавленной теплой водой, лишь иногда им давали суп с соленой капустой. Рабочий день заключенных начинался в 4 часа утра и заканчивался в 8 часов вечера. В отчаянии Ю пыталась покончить жизнь самоубийством.
В последнее время поток беженцев в Китай уменьшился: многие жители КНДР боятся, что в случае депортации они окажутся в северокорейском Гулаге. Находясь в своей китайской голгофе, Сунг может рассчитывать на помощь сельской жительницы. Она готова помогать подпольщикам. Но и она в отчаянии: «Они все реже стучат в мою дверь», - сетует она.
