Хорошие и плохие новости приходят из Восточной Европы для поборников демократии. Хорошая новость: глава Кремля Владимир Путин считает, что демократия в России после парламентских выборов упрочилась. То же самое говорит его украинский коллега Леонид Кучма о своей стране после того, как парламент предоставил ему теперь возможность баллотироваться на пост президента в третий раз. Плохая: российский и украинский главы государств понимают под демократией нечто иное, чем западные европейцы. И еще одна плохая новость: канцлер Германии Герхард Шредер (Gerhard Schroeder) хвалит Путина за его усилия, направленные на демократизацию страны.
Спустя полтора десятилетия после начала в 1998 году восточноевропейской весны народов, приходится снова задаваться вопросом, а что же следует понимать под демократией. В России сегодня правят бывшие кадры КГБ. В советские времена эта спецслужба была единственным институтом, понимавшим слабости своей собственной системы и силу рыночной экономики на Западе. Из понимания этого проистекает теперь нынешняя поддержка капиталистической перестройки страны, причем военная промышленность, сырьевой и финансовый сектор должны по возможности оставаться под контролем государства. Поскольку государство должно быть сильным, централизованным и строго структурированным в иерархическом отношении. Аппарат правосудия находится в зависимости от аппарата президента, пресса в целом придерживается единых идеологических установок, результаты выборов фальсифицируются. Московскому примеру хотел бы последовать президент Украины, где властвуют прежние "красные директора". Вместе с российскими и украинскими посткоммунистами, рассматривающими государство и его ресурсы как свою собственность. Именно такой образ мышления ставит оппозиция в упрек польским посткоммунистам.
В Варшаве правят бывшие функционеры коммунистического и студенческого союза молодежи во главе с бывшим секретарем ЦК Лешеком Миллером (Leszek Miller). Они способствуют интеграции с Западом и следуют законам рыночной экономики. Но при условии, что все ключевые позиции не только в государственном аппарате, но и на предприятиях с государственным участием заняты их людьми. Сюда входит государственное телевидение, превратившееся в рупор государства. Журнал либерального толка "Wprost" иронически называет политическую редакцию канала "белорусским телевидением, его заграничным бюро", имея при этом в виду государственную пропаганду в неосоветской Белоруссии. Кроме того, правительство Миллера пытается, пусть и безуспешно, получить контроль над газетой либерально-консервативной направленности "Rzeczpospolita". А делом, связанным с попыткой подкупа главной редакции газеты либеральной направленности "Gazeta Wyborcza" путем принятия выгодной для издателя поправки закона о средствах массовой информации, занимается уже год комиссия по расследованию в Сейме и Генеральная прокуратура.
В целом свободные от всякой идеологии
В России в процессе приобщения прессы к господствующей идеологии в качестве основного инструмента использовались следственные действия, которые начинались якобы в связи с уклонением того или иного издания от уплаты налогов. СМИ, которые будто бы уклонялись от уплаты налогов, просто закрывали. Жаловаться на это бесполезно, судопроизводство не функционирует, и к тому же оно не является независимым. И здесь киевское руководство следует примеру Москвы. Использование фактов мнимого нарушения налогового законодательства почти гениальный метод: если раньше грубые действия КГБ против критиков вызывали у руководства западных стран крайне негативную реакцию, то теперь звучит похвала со стороны международных финансовых организаций, рассматривающих налоговую систему в качестве станового хребта демократии. Никто не спрашивает, почему российская или украинская налоговая полиция содержит специальные формирования, вооруженные как подразделения, предназначенные для борьбы с террором, или почему в финансовых учреждениях так много начальников, которые были прежде офицерами КГБ.
Попытки контролировать средства массовой информации являются лучшим доказательством того, что посткоммунисты в этих трех государствах не признают некоторые основные принципы западной демократии. Представители оппозиции в этих странах задаются вопросом, а могут ли из посткоммунистов получиться хорошие демократы. Ответ оказывается негативным. Причины следует искать в меньшей степени в мировоззренческой сфере. Партийные функционеры к моменту распада Советского Союза, за небольшим исключением, были свободными от всякой идеологии, политические манифестации превратились к тому времени в ничего не значащий ритуал. Было заблуждением немецких левых семидесятых и восьмидесятых годов верить, что система может трансформироваться в социал-демократическую. Брежнев, Андропов, Ярузельский (Jaruzelski) и Хонеккер (Honecker) - левые?
Сегодня всех этих действующих лиц объединяет их общее прошлое, их политическая социализация, негласный корпоративный дух. Он основан, стало быть, в меньшей мере на политических представлениях и в большей - на общих чувствах и на общей цели защитить недвижимость. Это является основной причиной, почему нынешнее руководство в Москве, в Киеве и в Варшаве отказывается от борьбы с коммунистическим прошлым. Ни в одной бывшей советской республике, за исключением стран Балтии, не было попыток систематического обновления. Архивы спецслужб в целом остаются закрытыми, сами службы продолжают функционировать, работают там, в основном, те же люди.
В 1989 году в Польше первое правительство "Солидарности" заявило в порыве радости о "примирении обществ", а также о "подведении жирной черты" под прошлым, отказавшись, таким образом, от преследования партийного режима в уголовном порядке. В благодарность за это в 1993 году, когда посткоммунисты впервые возвратились в правительство, почти все бывшие активисты "Солидарности" были выброшены из органов государственного управления. Только в 2000 году был основан Институт национальной памяти, польский аналог ведомства Гаука/Биртлера (Gauck/Birthler) - а правительственные чиновники требуют снова и снова его закрытия. Введение военного положения Ярузельским 22 года назад, показавшее полную беспомощность населения по отношению к государственному репрессивному аппарату, Миллер пытается совершенно серьезно выдавать за шаг, направленный на демократизацию страны.
Пытаться трансформировать посткоммунистические режимы в Восточной Европе до 1989 года в социал-демократические, было бы все равно, что доказывать квадратуру круга. Так и сегодня трудно представить, чтобы посткоммунисты вдруг пошли на истинное разделение власти. Есть исключения из правил, например, польский президент Александр Квасьневский, который стремится к достижению внутреннего равновесия в обществе. Но большинство бывших функционеров пользуется риторикой и механизмами демократии только для укрепления своих собственных экономических позиций.
Показателем этого является принявшая широкие масштабы коррупция. На Украине оппозиция обвиняет руководство в причастности к многочисленным финансовым скандалам. В Польше газеты "Gazeta Wyborcza", "Rzeczpospolita" и "Wprost" почти каждую неделю сообщают о новых случаях коррупции, в которых замешаны ведущие члены левого блока. Одновременно прокуратура ведет следствие в отношении редакций многих средств массовой информации, раскрывших аферы в государственных учреждениях, обвиняя их в разглашении государственной тайны. В Польше судебная власть не отделена полностью от исполнительной власти. Министр юстиции входит в кадровый состав Генеральной прокуратуры и, таким образом, имеет возможность давать команду на проведение расследования в отношении политиков - или же не допускать этого.
Немецкие эксперты по Восточной Европе, в том числе из внешнеполитического ведомства, едины в том, что похвала Шредера в адрес Путина относительно демократизации России, скорее, вредна. Выражается сожаление или возмущение по поводу того, что канцлер делает непригодными средства, которых и так немного, чтобы влиять на российское руководство, будто он не извлек никаких уроков из прошлых ошибок.
