Г-н Рюль является главным экономистом московского представительства Всемирного банка, а профессор Шаффер является директором Центра экономических реформ и трансформации в Университете имени Хериот-Ватта (Heriot-Watt) в Эдинбурге.
19 февраля 2004 года. Рассуждая об экономическом восстановлении России после постсоветской депрессии и кризиса 1998 года, почти никто не ставит под сомнение тот факт, что критическую роль в этом сыграл экспорт углеводородного сырья. Россия занимает второе после Саудовской Аравии место в мире по экспорту нефти, и многие наблюдатели предостерегают относительно уязвимости России и угрозы для ее долговременного экономического роста, которые обусловлены зависимостью от этого единственного сектора. Это не прошло мимо внимания российского правительства, которое различными путями стремится защититься от данной угрозы.
Однако, если судить по российской официальной статистике, нефтегазовый сектор в совокупности составляет более 9% ее валового внутреннего продукта (ВВП). О чем тогда беспокоиться? С другой стороны, согласно данным все того же Госкомстата, на долю природных ресурсов приходится 80% российского экспорта. Только доходы от экспорта нефти и природного газа дают до 20% ВВП. Дело здесь не только в арифметике. Национальная статистика рисует картинку, которой интуитивно нельзя доверять, представляя Россию как современную экономику услуг, где производство услуг намного превышает производство товаров (в соотношении 60 : 40), и более того, как современную экономику услуг, где роль государства успешно сокращается, а рыночные услуги превышают общественный сектор куда больше, чем можно было бы судить на основании данных о занятости населения (что подразумевает также более продуктивный сектор частных услуг).
Ответ на эти загадки лежит в трансфертных ценах. Но то, что выглядит как идиосинкразия в национальной статистике, в действительности скрывает интересную информацию о корпоративной структуре современной России и о перспективах ее экономического роста.
Многие крупные российские компании выигрывают от трансфертных цен, избегая налогообложения. Компании продают свою продукцию дочерним торговым предприятиям по ценам ниже рыночных, а эти дочерние торговые предприятия затем продают данную продукцию конечному потребителю по рыночным ценам и прикарманивают разницу. Отсюда следует, что добавленная стоимость приписывается не производственному предприятию, а его дочернему торговому предприятию. "Перевод" доходов приводит к существенному снижению налогов, поскольку дочерним торговым предприятиям удается избегать налогообложения. Для этого используются легитимные и менее легитимные способы. В типовом случае "крышевые" торговые компании регистрируются в удаленных регионах. Местные власти, например, в прошлом имели возможность предоставлять щедрые скидки по той части налогов, которая изымается в местный бюджет (практика, от которой сегодня правительство в основном отказалось). Уклонение от уплаты налогов с помощью менее общепринятых способов также играет свою роль: один из незаконных, но часто используемых вариантов - образование "крышевых" компаний, которые исчезают после того, как с ними заключено возможно большее количество трансфертных сделок.
Попытки отдельных производственных компаний сократить налоговые платежи, занижая свои доходы, представляют достаточно масштабное явление, способное исказить национальную статистику. Его влияние простое и прямое: прибыли, или добавленная стоимость, перемещаются из производственного сектора в торговый сектор. Поскольку в российской национальной статистике не существует корректировки, которая учитывала бы эти схемы, трансфертные цены, по существу, значительно преувеличивают добавленную стоимость в секторе услуг (одним из компонентов которого является торговля) и преуменьшают ее в промышленности, особенно в тех ее отраслях, которые широко пользуются трансфертными ценами, в частности, в нефтегазовой индустрии. Как результат, сектор торговли в 2000 году дал почти третью часть ВВП и почти половину прибыли в экономике в целом.
Можно пересчитать состав ВВП, учтя завышенные торговые пределы, для чего следует воспользоваться международными сопоставлениями. Если сделать это, то доля нефти и газа в экономике возрастает почти втрое, примерно до 25% ВВП. Промышленность опережает сферу услуг и становится крупнейшим сектором, приобретая дополнительно около 20% ВВП, которые отбираются у сектора услуг, а соотношение частного и общественного секторов услуг сдвигается в пользу последнего на все те же примерно 20% ВВП.
Одним непосредственным следствием является более ясная картина того, что обеспечивает экономический рост в России. Повышение продуктивности в промышленности, отчасти обусловленное наличием резервных мощностей, обеспечило рост экономики в целом; при этом повышение продуктивности в нефтегазовом секторе - где число работающих составляет менее 1% трудовых ресурсов - явно превосходит все остальное. Для сравнения, рост продуктивности в секторе услуг остается ограниченным. В национальной статистике структурный сдвиг в сторону услуг, о котором нередко говорят, преувеличен, а зависимость от природных ресурсов занижена. Таким образом, российская экономика существенно более сильно зависима от кратковременных скачков мировых цен на энергоносители, чем можно судить по официальным цифрам.
Второе, масштаб трансфертной добавленной стоимости очень велик, а упорное использование "крышевых" компаний для избежания налогов не проходит бесследно для бюджета. Хотя прямые потери бюджета рассчитать трудно, поскольку процент уклонения от налогов для конкретных торговых компаний варьирует в зависимости от региона и, кроме того, различен для разных компаний, в совокупности они составляют несколько процентов ВВП. Не удивительно, что правительство все более решительно закрывает налоговые лазейки.
Наконец, все вышесказанное позволяет получить представление о состоянии корпоративного управления в России. Не очень-то ободряет тот факт, что подобной практикой уклонения от налогов занимаются столько же государственные компании, сколько и частные. Масштаб этой проблемы заставляет считать, что существует группа бизнесов, которые сильно заинтересованы в том, чтобы сохранять нынешний непрозрачный статус-кво.
