Идя в воскресенье к избирательным урнам, и отдавая большинство своих голосов за Владимира Путина, россияне выбирали совершенно изменившегося человека. Немногие еще помнят неловкого, бледного и стеснительного политика, получившего от Ельцина тяжелое наследство в виде нестабильного государства с больной экономикой.
Нет, Путин не добивался того, чтобы взваливать на себя ответственность в Кремле. Он был воспитан в духе верного исполнения долга, ожидания момента, когда его призовут. Он не был воспитан, чтобы делать свою собственную карьеру самостоятельно. И он был известен своей лояльностью по отношению к начальникам и друзьям.
Именно это превращало его более четырех лет назад в столь ценного кандидата в глазах тех, кто нуждался в надежном, управляемом преемнике Ельцина на посту президента. В преемнике, который помимо всего взял бы под свою защиту семью первого российского президента.
Путин оправдал эти надежды, но он энергично выставлял из Кремля представителей клана Ельцина. Он положил конец начавшемуся в то время либерально-демократическому эксперименту. В течение короткого времени он взял страну в корсет 'вертикали власти', создал 'управляемую демократию', превратив демократические институты в потемкинские деревни. Кремль, а, таким образом, и самого себя он наделил такими властными полномочиями, которых в стране не знал ни один правитель со времен Сталина.
В то время, как основная масса его соотечественников воспринимает происходящее частью, не испытывая никакой критики, или с восхищением, поскольку экономический подъем и стабильность чувствуются в больших городах, небольшие группки демократов бьют тревогу. Одни считают, что Путин встал на обратный путь к советской диктатуре, другие сравнивают его, что касается экономической политики, с чилийским генералом Пиночетом (Pinochet). Нет, Путин не желает нового Советского Союза, говорят третьи, а вот автократическую систему - вполне возможно.
Факт то, что возврат Путина к патриархальным, авторитарным ценностям не отвечает его усилиям, направленным на преобразования в экономической жизни России. Авторитарные формы правления, националистические настроения, в том числе и среди молодого поколения, а также великодержавные амбиции, опирающиеся на модернизированное ядерное вооружение, имеют мало, что общего с Западной Европой.
Впрочем, главу Кремля это мало волнует. Он пока отказался от идеи быстрой интеграции в ЕС, в экономические структуры, но еще не окончательно. Москва, однако, сначала попытается добиться реализации своих интересов, которые она артикулирует все яснее, на двустороннем уровне.
11-го сентября 2001 года Путин интуитивно почувствовал шанс, который давал совершенный тогда террористический акт для российской внешней политики. Общность, возникшая в тот день, даже невзирая на многочисленные проблемы, все еще жива. После событий в Мадриде она могла бы получить еще большую значимость. Россия чувствует себя окрепшей благодаря своим постоянным призывам Кассандры и своим предложениям о тесном сотрудничестве в антитеррористической борьбе, преследующим заднюю мысль заставить замолчать критиков политики в отношении Чечни.
Реального политического решения чеченской проблемы у главы Кремля нет. Он по-прежнему делает ставку на уничтожение мятежников, чтобы когда-то, в далеком будущем, заключить мир с оставшимися чеченцами. Это заблуждение, которое наложит отпечаток на его второй президентский срок.
