Книга размышлений французского философа Андре Глюксмана 'Запад против Запада' могла бы оказаться уместной в любое другое время, но появляется она именно сейчас, в сегодняшней болезненной обстановке. Не сторонящийся полемики Глюксман назвал себя сторонником иракской интервенции, которую он и оправдывает в своей работе. Или, скорее, дает четкий анализ задействованных интересов (и не обязательно экономических, которые наиболее очевидны), стратегии и исторических предрассудков, с которыми страны Запада относятся к некоторым нынешним реалиям, например, к терроризму.
С кем и против кого мы существуем? Европейцы, оказавшиеся из-за иракского конфликта в ситуации дипломатической катастрофы уже не знают, к каким святым обращаться за помощью и спорят о том, каких бесов изгонять. Ничего не может быть хуже, чем следом закрывать глаза на опаснейший кризис личности Старого Континента, который не может уже - или еще - сказать 'Я'. Ни достойное восхищения введение единой валюты, ни организация всевозможных 'совещаний', 'встреч' и 'переговоров' не помогают забыть об умственной ущербности первого в мире экономического союза, который внезапно оказался настоящей какофонией, да еще и паралитиком. Необходимо установить, до какой степени франкфуртский банк, брюссельские кабинеты и страсбургский парламент управляют этой концептуальной пустыней. Предполагается, что в ближайшее время будет создан пост своего рода министра иностранных дел Европы, который один станет говорить от лица всех стран-членов ЕС. . . Что еще оставалось делать в начале 2003 года, кроме как хранить молчание или же поставить себя в глупое положение?
Крайне оживленная дискуссия, вызвавшая недовольство наших министров и мобилизовавшая европейские улицы, привела к столкновению двух 'лагерей', которые газеты поспешили окрестить 'лагерь мира' и 'лагерь войны'. На стороне 'мира' оказалась наименьшая часть правительств и наибольшая часть населения Европы со своим столь изменчивым общественным мнением. Для них - будь то пацифисты или же сторонники сильной Европы - главным врагом являлся Джордж Буш (George Bush). На стороне 'войны' оказалось большинство правительств и кучка интеллектуалов, тех, кто был верен Атлантическому Альянсу и солидарности всех западных демократий - они своим главным врагом считали Саддама Хусейна (Saddam Hussein).
Подобное разногласие, отнюдь не казавшееся анекдотичным и вовсе не ограничивавшееся иракской проблемой, оказалось решающим: в какой-то критический момент столкновения Доминик де Вильпен (Dominique de Villepin) посчитал, что речь идет о противостоянии 'двух взглядов на мир'. Подобное определение кажется слишком напыщенным: предполагается, что оно обозначает экзистенциальный набор существующих между нами соглашений в области политики, культуры, экономики и обычаев. После продолжительного злоупотребления определения 'видение мира' - этого обобщения, в котором в кучу навалена всякая всячина - преподаватели философии сегодня стараются его избегать. Можно дать и более взвешенное определение, указав, что два 'лагеря' различаются в своей оценке ситуации в мире, угрожающих им опасностей и проблем, требующих ответственного решения. Отсюда и две противоположные, а зачастую и противоречивые стратегии, объясняемые историей нашего континента.
Франция и Германия, к которым присоединились Бельгия и Люксембург, предлагают четкую и простую схему самоутверждения Европы, что само по себе эквивалентно декларации о независимости. Европейцы воспринимают себя в качестве оппозиции. Они должны порвать с 'Американской Империей', обратиться в вестников 'многополярности' и иметь возможность уравновешивать единственную в мире сверхдержаву. Россия, Китай и некий обретенный 'арабский мир', а также Латинская Америка и Индия не преминут присоединиться к подобной коалиции, которая будет ограничивать стремление к власти американской гегемонии. Бесполезно вдаваться в детали: за такой программой скрывается самая, что ни на есть, традиционная схема - новое мировое 'многополярное' равновесие не более чем копия старой модели европейского равновесия поддерживаемого, с грехом пополам, несколькими крупнейшими столицами Европы с 1648 по 1914 год.
Антиамериканское кредо этой сильной Европы комбинируется из антиимпериалистических лозунгов былого Коммунистического Интернационала и духа соперничества, извечно культивируемого на набережной д'Орсе (набережная реки Сена, на которой находится здание французского МИДа; употребляется в качестве синонима для обозначения внешнеполитического ведомства страны - прим. пер.) по отношению к вероломному Альбиону и захватчику дяде Сэму. Нападки прошлого века в адрес сначала Уолл-Стрит, а затем Голливуда несколько обновились. Теперь они включают в себя CNN, МакДональдс, кока-колу и МВФ. Целые поколения мыслителей - от Жоржа Дюамеля (George Duhamel) до Мориса Тореза (Maurice Thorez) и Жозе Бове (Jose Bove) - призывают обездоленных выступать против 'системы', против Капитала, империализма и глобализации. Бежим, скорее, старый мир и мышление прошлого бегут впереди нас!
Что нового под солнцем в XXI-ом столетии? Ничего - как для пацифистов, так и для сторонников сильной Европы в качестве соперника Соединенных Штатов. Мы все отвергаем аргументы Вашингтона. Борьба с новой террористической угрозой - когда они о ней вспоминают - заключается в использовании средств, обычно применяемых для преследования крупных преступников, в экономической политике и психологической терапии.
В ближайшее время Интерпол в сотрудничестве с полицейскими ведомствами всех стран должен будет уничтожить тех, кто организует операции террористов-смертников. В более отдаленном будущем нищета - эта единственная предполагаемая причина мирового беспорядка - будет также уничтожена, чему поспособствуют дополнительные решения, принятые на форумах в Давосе и Порто-Алегре. Между тем, бедных американцев, потерявшихся после нанесенного им серьезного удара, стоит снабдить успокоительными таблетками, не ограничивая их в приеме подобных медикаментов. . .
Таким образом, падение Башнен-Близнецов превращается в заурядное происшествие, возможно, несколько раздутое и драматизированное после его распространения вести о нем в прямом эфире всемирными телеканалами. Вспоминать более чем через два года об этом так, словно речь идет о неких фундаментальных изменениях в мировой политике, выглядит несколько лицемерно либо говорит о силе потрясения неуравновешенной страны. Здесь наше видение мира обращается к духу системы, или, если быть точнее, к 'отказу от видения, возведенному в ранг системы', как написал Додерер (Doderer).
Неамериканцы хотят спать спокойно. Они убеждены, что угроза нигилизма касается исключительно Соединенных Штатов. Нет дыма без огня, и первая держава в мире сама навлекла беду на свою голову, Империя была наказана: произведенное ею насилие обернулось против нее же самой - именно в этом и заключается закон бумеранга. И из всех этих психологических фокусов следует один вывод: не стоит переоценивать судьбоносность взрывов 11 сентября. . .
Итак, между нами, что в действительности произошло? Четвертый самолет даже не упал на Пентагон, Башни-Близнецы, разрушившись сами, кончили жизнь самоубийством, ЦРУ заправляет в игре - не говоря уже о Моссаде, и, если американская структура несколько поколебалась у своего основания, то весь остальной мир оказался в еще более худшем положении. Американизм действует успокаивающе на Европу и на весь мир в целом, и зачем нужно столько ныть из-за какой-то мелочи.
Так, хорошо, янки пострадали, но пусть нас они оставят в покое! Их террористические фобии нас не касаются, подождем, пока у них это пройдет. . . А, если, как бы это ни раздражало многочисленную армию сторонников спокойствия, крупнейшая за всю историю существования Человечества террористическая операция выявила весьма значимое изменение в соотношении сил? Что, если после этого теракта произошла настоящая революция самой идеи существования сильного и силы? Как бы то ни было, именно к такому выводу пришли телезрители всей планеты, окрестившие разрушенную часть Манхэттена Ground Zero.
Никто не воспротивился этому названию, никто не потребовал авторских прав на его использование. Авторы остались безымянными, намекнув, что, может быть, здесь проведена параллель между пилотами-камикадзе, превратившими самолеты в живые бомбы, и осуществленным за несколько недель до взрывов в Хиросиме испытанием атомной бомбы - испытания состоялись в пустыне Нью-Мексико, на пространстве, прозванном Ground Zero. Значит - оставив в стороне любые интерпретации, теории, манипуляции и использование событий 11 сентября - те теракты были восприняты близко к сердцу не только теми, кто был там, но и теми, кто наблюдал за ними издалека, увидев на горизонте взрывы Хиросимы-2.
В один миг человечество осознало свою наготу, свою беззащитность перед лицом пост-ядерной угрозы. Оружие массового поражения, бывшее прежде привилегией лишь немногих, теперь стало доступно любому, миллионам забитым фанатичными идеями головам, неуравновешенным и зомбируемым. Лишь неисправимый оптимист может чувствовать себя в безопасности. . .
Любители продуманных разрушений распространяются повсюду, так что, кто станет отрицать возможность организации заранее спланированного Чернобыля? 'Теперь каждое утро мы будем ждать конца света', - эта фраза датируется 1945 годом и была сказана Жан-Полем Сартром (Jean-Paul Sartre) после взрывов в Нагасаки. 'Незадолго до великого тысячного года. . .' (Нострадамус, центурия 10, катрен LXXIV - прим. пер.). Год тысячный тогда еще не наступил, и апокалиптическое оружие на протяжении более полувека оставалось в руках небольшой кучки великих и сверхвеликих. Теперь всеразрушающая мощь 'демократизировалась', сегодня, чтобы привести к последствиям, заставляющим вспомнить Хиросиму, достаточно ножа, нескольких билетов на самолет и доброй порции жестокости.
Мы уже забыли, как в апреле 1994 года прямо на наших глазах в Стране Тысячи Холмов (Руанде) вооруженные простыми мачете люди поставили своего рода рекорд (количество/время) в области геноцида. Именно так решается будущее рода человеческого - на улицах, в университетских кафе, в полумраке бедных пригородных районов, распространяющихся по всей планете. 'Необходимо, чтобы каждый день, каждую минуту Человечество соглашалось жить', - написал более 55 лет назад Сартр. Вполне очевидно, что столь радикальная и непредсказуемая угроза выходит за рамки обычного преследования преступников.
За сердцем этого блаженного баптиста Джорджа Буша, не прячется ли в действительности последователь теории Сартра? Никто не подозревает в этом американского президента. Он даже сам этого не знает, подобная мысль могла бы его потрясти. И тем не менее, под тяжестью многих фактов, он решился сделать громкое и вразумительное признание: кощунственные слова, оставшиеся незамеченными ни критиками, ни льстецами, разрушили гармонию лучшего из миров - американского. В своем обращении к нации президент Соединенных Штатов отважился произнести слова, которые не сумел сказать ни один из его предшественников: 'Time is not on our side' - 'Время работает не на нас!'.
Гром среди ясного неба. Прежде Господь Бог, время и Соединенные Штаты полагали, что идут по Истории четким шагом. Господь Бог, время и Соединенные Штаты задавали ритм всему мировому прогрессу. А потом все кончилось! Навсегда! И все это из-за признания президента, который прекрасно осознавал, насколько уязвим для ответной критики.
Провидение божественное, технологическое или же финансовое уже больше не гарантируют Соединенным Штатам и всему миру приближения к счастью. Чтобы не уязвить англосаксонское достоинство, скажем, что Соединенные Штаты вместе со своим президентом вновь открывают, скорее, Шекспира, чем Сартра. Они возрождают идею о том, что история трагична: 'The time is out of joint'. 'Время вывихнуло сустав' (именно таков дословный перевод фразы из шекспировского 'Гамлета' о 'распавшейся связи времен' - прим. пер.).
Два 'лагеря', на которые в преддверии иракской оккупации разделилась Европа, никак не являются лагерями 'мира' и 'войны': эти лагери, скорее, объединили тех, кто остался в 10 сентября и тех, кто проснулся 11 сентября. К первым относятся страны, которые во главе с Францией и Германией воображают себе мир, управляемый сторонниками 'многополярности' - многочисленными суверенными державами, поддерживающими друг друга в противостоянии государству 'Номер Один'. Они полагают, что каждый может пользоваться теми средствами, которыми располагает. Каждый хозяин своего дома, каждому мяснику - свое стадо, каждому Саддаму - свой народ. Другие же, во главе с Великобританией, убеждены в необходимости консолидироваться перед лицом общей угрозы: тирания с другого конца Земли смогла разрушить самое сердце Нью-Йорка, возможность причинить вред не знает границ.
Забывшей о тяжестях прошлого Европе грозила опасность забыться в своем счастье, жить за закрытой дверью. Распустив свои колонии, она решила, что может теперь изолироваться от всех проблем мира и закрыться в своем геостратегическом пузыре. 'Прежде Коррез, чем Замбези', - как говорят во Франции. И, если столько европейцев противятся оккупации Ирака, то это потому, что они воспринимают Багдад как далекую Замбези. На удивление патетичное отрицание Манхеттена!
