Автор является директором Института стратегических исследований в Москве
Москва, 30 марта 2004 года. Вторая война России в Чечне, разразившаяся осенью 1999 года, сделала практически никому не известного полковника Владимира Путина президентом страны и национальным героем. Избиратели увидели в Путине человека, который защитит Россию от терроризма и разрешит самую насущную проблему страны.
В этом месяце Путин был переизбран на второй срок подавляющим большинством голосов. Парадокс его возвращения во власть заключается в том, что он не утратил ничего из своей популярности, даже несмотря на то, что не сумел выполнить своего обещания положить конец конфликту в Чечне. Действительно, в течение первого путинского срока чеченская война пришла в Москву, где в результате ряда террористических актов, которые считаются делом рук чеченских экстремистов, погибли десятки людей. Только лишь при взрыве в московском метрополитене 6 февраля погибли более 40 человек.
Сегодня каждый новый террористический акт вызывает среди российской элиты одну и ту же реакцию: в первый день-два делается большое число возмущенных "патриотических" заявлений. После наступает тишина - до следующего ужасающего акта.
Как истеричные призывы к отмщению, так и оглушающая тишина, которая за ними следует, доказывают, что все, включая тех, кто делает эти заявления, понимают, что наша политика в Чечне заводит нас в тупик. После взрыва 6 февраля мы слышали призывы к восстановлению смертной казни, настойчивые требования "выжечь их каленым железом", "пойти до конца". На первой странице одной из самых тиражируемых российских газет были напечатаны слова отца, потерявшего сына: "Я теперь стану убивать их всех подряд, как только повстречаю".
Нам следует помнить слова русского офицера по имени Лев Толстой, который сражался в более ранней и, очевидно, бесконечной войне России на Кавказе. Он написал после "операции по зачистке" в чеченской горной деревне: "Чувство, которое испытывают к русским чеченцы от мала до велика, является чем-то гораздо большим, чем просто ненависть. . . ".
Посреди всех этих призывов "пойти до конца" - то есть нанести максимум поражения - мы забываем о том, сколько раз мы уже "шли до конца", сжигали все, что могло гореть, и использовали смертную казнь - надо полагать, в превентивных целях - против десятков тысяч собственных мирных граждан. И не приходится сомневаться, что на другой стороне найдется много людей, которые говорят: "Я теперь стану убивать их всех подряд, как только повстречаю".
В 20-м веке терроризм использовался преимущественно как инструмент достижения политических целей, и все еще имеются недавние или продолжающиеся поныне конфликты - в Северной Ирландии, в Стране Басков, Шри-Ланке, Индонезии - где сепаратисты используют насилие против властей метрополии, чтобы попытаться добиться большей автономии или независимости.
Но 21-й век дал нам феномен, который можно было бы назвать "метафизическим терроризмом". Практикуемый главным образом исламскими радикалами, связанными с "Аль-Каидой", он не преследует конкретных политических целей, таких, как независимость. Он просто отвергает западную цивилизацию в принципе и стремится ее уничтожить.
Это различие важно для России, потому что в 1990-е годы мы довольно часто встречались с использованием чеченцами террора как политического инструмента. Стоящий сегодня перед нами вызов иного порядка: это метафизический терроризм, и в данном случае это чудовище породили в основном мы сами.
Российское руководство постоянно повторяет, что оно ведет борьбу не против чеченских сепаратистов, а против международных террористов, и это, в конечном итоге, стало самореализовавшимся пророчеством. Как следствие тех методов, которые мы применяем в этой войне, мы превратили практически все население Чечни в своих врагов и создали для метафизического терроризма огромный резервуар живых бомб - отчаянных людей, готовых выполнять планы террористов.
После недавнего террористического акта в метро Путин заявил, что Россия не ведет переговоров с террористами, она их уничтожает. Я думаю, в этом находит отражение непонимание характера террора, с которым мы столкнулись. Мы смогли бы его понять, если бы, после взрыва бомбы, кто-то из "фронта освобождения" позвонил нам и сообщил: "Мы взорвали метро. Если в двухнедельный срок вы не сделаете того-то и того-то, мы взорвем еще одну бомбу. Мы предлагаем договориться".
Однако в нашем случае таких сообщений нет. На память приходит одно название из сборника новелл Габриэля Гарсиа Маркеса (Gabriel Garcia Marquez) "Никто не пишет полковнику". Ответом на заявление Путина стала тишина, что означает: "Мы с русскими не разговариваем, мы их взрываем в метрополитене".
И что в таком случае нам делать? При любом историческом повороте Россия всегда выбирает самый худший вариант. Тем не менее, одно парадоксальное наблюдение заслуживает того, чтобы его здесь привести. Классические враги, против которых мы, надо полагать, сражаемся - выступающий за независимость чеченский президент и его сторонники - в действительности являются нашими союзниками в войне с глобальным терроризмом. Почему? Да потому, что глобальный терроризм уничтожает Чечню, и цель, к которой сегодня должны стремиться мы все, состоит в том, чтобы отделить чеченский сепаратизм от глобального терроризма.
Это можно сделать. Никто из чеченцев, включая президента Аслана Масхадова и его "министра иностранных дел", ныне проживающего в Соединенных Штатах, всерьез не верит в независимость Чечни. Сами слова "независимость" и "территориальная целостность" потеряли всякий смысл в той трагедии, которая все еще разворачивается для чеченского и русского народов. Единственная перспектива, которая хоть что-то значит для чеченцев - прекращение насилия со стороны российских войск и их промосковских чеченских последователей и обещание переговоров с теми, кто не планирует акты терроризма.
Последний тревожащий парадокс чеченской трагедии заключается в том, что все призывы в России к отмщению помогают вовлечению этой огромной страны в тот цикл насилия, который начался в маленькой Чечне. Мы начали войну за то, чтобы удержать Чечню в составе России, а пришли к тому, что Россия оказалась лишенной свободы внутри Чечни.
