Вашингтон, 1 апреля 2004 года (UPI). Если послушать многих вашингтонских аналитиков, "решение" проблемы терроризма в Узбекистане покажется очень простым: стоит только президенту Исламу Каримову прекратить преследование мирных исламистов, которые хотят использовать ненасильственные средства для установления исламских порядков в Средней Азии, и тогда может начаться политический диалог. Некоторые даже видят в исламистах строителей гражданского общества в Узбекистане.
Однако трудность здесь в том, что подобное уравнение включает в себя в качестве предварительного условия готовность исламистов согласиться на "сделку", которая создает основу для современной демократии.
Выступая на конференции по вопросам культуры, которая состоялась на прошлой неделе (26-28 марта) в Школе права и дипломатии имени Флетчера при Университете Тафтса (Fletcher School, Tufts University), профессор Ильмаз Эсмер (Yilmaz Esmer) из Университета Богазичи (Bogazici University) в Стамбуле отметил, что религиозность, включая исламскую религиозность, может принимать три формы. Первая - это индивидуальная форма: человек усваивает убеждения и ритуалы. Вторая - общественная форма: человек стремится в союзе с другими публично проповедовать свою веру. Третья - политическая форма: человек стремится использовать могущество государства, чтобы издавать законы для других.
В современном мире религию, плюрализм и демократию удается примирить между собой с помощью следующей схемы: человек волен исповедовать любую веру (в определенных пределах, разумеется) - один или в обществе других - но, в свою очередь, отказывается от всяких притязаний на принудительное обращение в свою веру других людей с помощью политических средств.
В таком случае община (добровольцев, разумеется) имеет право устанавливать для себя любую версию божественного закона, какую захочет, но при этом отказывается от права принуждать к исполнению этих законов других людей, которые в эту общину не входят.
Вот тут-то и лежит крупный идеологический камень преткновения, мешающий мусульманскому миру целиком принять современную демократию. Если люди верят, что их версия божественной воли является единственно правильной интерпретацией, и что допустимо навязывать эту версию даже тем, кто сам "не видит божественного света", тогда, как указывал покойный президент Боснии Алия Изетбегович (Alija Izetbegovic), "первым и самым главным из подобных условий, безусловно, является условие несовместимости ислама с неисламскими системами. Не может быть мира и мирного сосуществования между 'исламской верой' и неисламскими обществами и политическими институтами".
В таких странах, как Турция (а можно видеть эхо подобного подхода и в Ираке, где была запрещена газета "Al-Hawsa"), правительство пытается создать демократическое пространство за счет ликвидации политического измерения ислама. Однако для того чтобы это сделать, государству пришлось пойти на крупные, разрушительные вмешательства в жизнь мусульманской общины - запретить вовсе ряд религиозных отправлений и наложить жесткие ограничения на способность религиозной общины организовываться, владеть собственностью или содержать религиозные учебные заведения.
Иранский эксперимент с теократическим республиканским строем попытался разрешить в стране определенную степень плюрализма в применении исламских принципов к обществу; иными словами, позволить сообществу верующих демократически выбирать личности и методы для проведения основывающейся на исламе политики. Однако парламентские выборы ранее в этом году показали, что здесь существуют четкие пределы возможного, и что власть религиозных ученых мужей в вопросе о том, что может считаться приемлемым для дискуссий в исламском мире, способна выхолостить "демократический" компонент исламского республиканизма, если альтернативы (как кандидаты, так платформы) могут быть объявлены "несовместимыми с исламом" и исключены из рассмотрения.
Вышесказанное возвращает нас обратно к проблеме Узбекистана. Исламско-светскому правительству противостоят движения, которые стремятся к тому, чтобы религиозный закон (а более конкретно, их специфическая интерпретация этого закона) стал светским, общественным законом.
Однако споры относительно того, следует ли Узбекистану для противодействия этому вызову и дальше копировать египетскую модель (не допускать исламистов в политику, в то же время активно осуществляя репрессии против их организаций), или же ему следует принять иорданский подход (то есть кооптировать исламистов в официальные структуры), является вопросом сиюминутной тактики. Он не решает более долговременного вопроса: можно ли убедить исламистов заключить политическую сделку, в соответствии с которой исламский закон и ценности будут отделены от государства и политического управления страной (иными словами, станут добровольными, а не обязательными) в обмен на полную свободу обращения других в свою веру?
Пока что ответ представляется отрицательным. Исламисты, как до них коммунисты, предпочитают ограничить возможности государства по применению убеждения, чтобы гарантировать конформизм вместо свободной состязательности идей и интерпретаций, даже с другими мусульманами.
Если американский проект демократизации Большого Ближнего Востока - включающего страны Средней Азии - будет сведен исключительно к проведению там выборов, тогда конечным результатом станут нелиберальные режимы. Для создания институтов, которые обеспечат сохранение демократии, необходимо, чтобы главные действующие лица - правящие, деловые, социальные, культурные и религиозные элиты - согласились на сделку в отношении терпимости.
Чрезмерную жестокость узбекского правительства нельзя и не должно терпеть. В то же время в странах, где нет традиции демократических институтов, нам следует быть готовыми, как сказал директор Института политических исследований Сергей Марков, идти на сделки с режимами, которым "время от времени приходится нарушать демократические принципы во имя прогресса".
Строительство демократических устоев на Большом Ближнем Востоке является действительно проектом поколения. По библии, поколение длилось 40 лет. Давайте не будем слишком нетерпеливыми.
