Столетний юбилей Антанты ('Сердечного Согласия') пришелся на довольно неудобный для обеих стран момент. За сто лет союза Франции и Британии - их правительств и народов - отношения между двумя странами редко бывали менее сердечными, чем сегодня.
Причины этой 'фронды' очевидны: Ирак, Совет Безопасности ООН, отношения с Америкой, 'Общая сельскохозяйственная политика', свобода торговли, бюджет и налоговая политика ЕС, регулирование рынка рабочей силы - список политических разногласий можно продолжать до бесконечности. Не менее важно и то, что у обеих стран почти нет общих дипломатических интересов, способных уравновесить противоречия. Между Францией и Британией больше нет взаимопонимания в политике на Ближнем Востоке и в Африке.
Сдерживание Германии и России больше не относится к основополагающим национальным интересам обеих стран. У них даже нет крупных совместных производственных проектов, как в прежние времена - достаточно вспомнить 'Конкорд', 'Эйрбас' или тоннель через Ла-Манш.
Конечно, масштабы торговли, туризма и коммерческого взаимодействия через Ла-Манш сегодня велики как никогда - но этим занимаются частные корпорации и отдельные люди, а не министры и дипломаты. Привычка к межправительственному сотрудничеству, укоренившаяся в первой половине 20 века, когда обе страны противостояли общим противникам, и углубилась в ходе бесконечных переговоров о вступлении в Общий Рынок, сегодня в основном утрачена. В международных организациях, где и Франция, и Британия имеют большое влияние - в Совете Безопасности ООН, НАТО, и, прежде всего, в Европейском Союзе - правительства двух стран, как правило, оказываются по разные стороны баррикад, в то время как другие государства - Испания, Италия, Нидерланды и даже Германия - пытаются примирить галльское мировоззрение с англо-саксонским.
С противоположностью национальных точек зрения и связано отсутствие сердечности 'снизу' во франко-британской Антанте. Говоря это, я не просто ссылаюсь на результаты опроса общественного мнения, опубликованные 'Гардиан' в понедельник, которые показывают, что при всей любви британцев к сельским районам Франции, лишь 9% из них 'ощущают родство' с этой страной, по сравнению с 24%, которые испытывают подобные чувства к Америке.
Тем не менее, и французы, и британцы 'голосуют ногами', выражая свое восхищение образом жизни в другой стране. Говорят, в Лондоне сегодня живет больше французов, чем в любом французском городе, кроме Парижа, Марселя и Лиона. Британцы пересекают Ла-Манш в еще большем количестве, хотя скорее для отдыха, чем для работы. Франция, несомненно, излюбленное место для британца из среднего класса: там он проводит отпуска, селится после выхода на пенсию, или приобретает второй дом.
Почему же, при таких масштабах путешествий, торговли и культурного обмена, франко-британские отношения сегодня выглядят прохладнее, чем в прошлые десятилетия? При всех исторических клише, связанных с нормандским завоеванием, Жанной д'Арк и Элеонорой Аквитанской, наиболее убедительными причинами нынешней небывалой подозрительности Франции и Британии друг к другу являются экономика и культура.
С культурой все ясно. С момента окончания Холодной войны французы рассматривают преобладание американской культуры и английского языка во всем мире как величайшую угрозу своему национальному достоинству - не только как мировой державы, но и как народа со своей особой культурой. В Британии, наоборот, главной угрозой национальной идентичности считается 'поглощение европейским 'супергосударством'. Французский народ с полным основанием рассматривает Британию как 'троянского коня', позволяющего американскому экономическому и культурному влиянию свободно распространяться по Европе. Британцы столь же обоснованно выражают неприязнь к Франции за ее роль главного локомотива европейского 'федералистского проекта'.
До недавних пор растущая гегемония англо-саксонской культуры не имела особого значения, поскольку она уравновешивалась положением в экономике. Британская экономика была столь слаба, что ее роль американской 'ливретки', по сути, нисколько не увеличивала англо-саксонскую угрозу. Британия была скорее объектом насмешек, чем возмущения. Если уж на то пошло, то расстройство ее экономики, бесконечные трудовые конфликты и крах системы социального обеспечения могли преподноситься как наглядный урок всякому, кто захотел бы толкнуть Францию на англо-саксонский путь развития.
И наоборот, во французской экономике дела шли настолько хорошо, что подозрения британцев уступали место благоговейному восхищению. Всю первую половину 20 века Франция пыталась догнать Британию по уровню жизни и объему промышленного производства. Затем, начиная с 1960х гг., она сильно вырвалась вперед. Британцы воспринимали Францию как страну, добившуюся выдающихся успехов практически во всех областях. К середине 1980х гг., Франция, казалось, оставила Британию далеко позади не только в экономической сфере, но и в области здравоохранения и образования, транспортной и энергетической инфраструктуры.
Что еще важнее, для осуществления этого социально-экономического прорыва, французам, судя по всему, не пришлось отказываться от своей традиционной культуры - кухни, двухчасовых обеденных перерывов, неспешной манеры трудиться, красот природы и простого образа жизни. Неудивительно, поэтому, что в Британии французов превозносили за эффективность, блестящий интеллект и прекрасную систему управления. Даже те британцы, кого беспокоило растущее влияние Европы, вряд ли могли жаловаться на засилье французской бюрократической элиты - ведь она так успешно проявила себя в собственной стране.
Сегодня фундаментальная проблема франко-британских отношений заключается в том, что эти экономические условия изменились, по крайней мере на время. С начала 1990х гг. британская экономика развивается успешнее, чем французская, и сейчас Британия вырвалась вперед не только с точки зрения жизненного уровня и объему производства, но и по многим социальным критериям - от уровня занятости до стандартов школьного образования.
Тем временем качество жизни во Франции начало заметно снижаться. Система здравоохранения находится в состоянии перманентного кризиса. Большинство традиционных крестьян-фермеров покинули сельские районы, и сейчас они, как оспой, покрыты сетью автострад, высоковольтными линиями и агропромышленными перерабатывающими заводами. Даже кухня уже не та, что прежде: хотя французские рестораны остаются лучшими в мире, средний уровень кулинарии резко снизился, и 'Макдональдс' во Франции пользуется большей популярностью, чем в Британии.
Соответственно поколебалась и уверенность французов в себе. Франция проиграла 'культурные войны'. Английский язык явно преобладает во всех международных организациях, а Британия сегодня остается единственной крупной страной в мире, где французский - основной иностранный язык в программах школьного обучения. Что же касается экономики, то все французы - горожане и крестьяне, левые и правые - согласны в одном: экономика страны больна.
В целом, сегодняшняя Франция парадоксальным образом напоминает Британию 1970х гг. Забастовки, особенно в государственном секторе, стали повседневным явлением. Любое задание, выходящее за рамки самых прямых служебных обязанностей, вызывает реакцию по типу 'А мне это надо?' даже у тех, кто занимается индивидуальной трудовой деятельностью. Буквально все считают, что имеют право на социальные гарантии - пенсии которые они не заработали, сокращенный рабочий день, бесплатные коммунальные услуги - причем никто всерьез не обсуждает, во что это обходится экономике.
Сходство между сегодняшней Францией и Британией 1970х гг. не удивительно. Как и Британия в 1940х - 1970х, Франция последние 20 лет проедала значительный капитал, накопленный в предыдущий период относительно успешного развития экономики. Но избыточные средства подходят к концу, трудовые ресурсы Франции стареют, а глобальные экономические условия быстро меняются. В глубине души большинство мыслящих французов понимают, что нынешняя ситуация не может сохраняться долго. В какой-то момент Франции придется пережить социально-экономические потрясения, подобные тем, что произошли в Британии при Тэтчер. Но для большинства французов - это не слишком приятное напоминание. Для них Британия воплощает собой и угрозу и благо тэтчеровских потрясений. Для британцев, Франция означает угрозу и блага 'дотэтчеровской' эпохи. Неудивительно, что британцы и французы сегодня вызывают друг у друга чувство дискомфорта.
