Зловещие предзнаменования не нуждаются в заглавных буквах. Кипр тоже не очень большая страна, но недоверие, высказанное на референдуме греческой частью острова голосованием против его объединения, огромно. Мотивы ясны: страх перед Турцией и не очень большая вера в гарантии Европейского Союза и ООН. Вот так началась неделя в расширенной Европе, из которой нужно снова гнать призраки прошлого, прежде чем она начнет праздновать саму себя. Ибо в Берлине в среду и четверг пройдет конференция ОБСЕ 'Правый экстремизм в Европе', которая продолжит линию, намеченную стокгольмским Форумом по холокосту в 2000 г. (см. FAZ от 28 января 2000 г.). В который раз участники будут заверять друг друга в том, что твердо стоят на почве памяти о холокосте.
Кипрский диссонанс не должен нарушить гармонии. Но отголоски его останутся, когда затихнут торжественные звуки симфонии вступления (новых стран в ЕС - прим. пер.). Ведь малые народы не хотят подпудривать морщины своего исторического опыта. При этом в этой кажущейся строптивости проявляется как раз тот потенциал европейского разнообразия опыта, которое прежде так восхвалялось. В больших европейских столицах было бы неплохо расшифровать эти сигналы. Для этого нужна не память, а история. Почему же не рассказать историю, которая однажды произошла в Берлине?
Гранды международной политики как-то собрались вместе и произвели на свет большие политические решения. Это было в 1878 г. Речь шла о мировой сделке между Россией, Австрией, Англией и Османской империей. Попутно христианский Старый свет пытался улучшить судьбу армян в царстве султана. Берлинский конгресс вошел в историю своими успехами. Но помощь так и осталась на бумаге, а в конце столетия во время погромов было уничтожено 200 тысяч армян. Наконец, в феврале 1914 г. международное сообщество совместно с турецким правительством разработало пакет реформ, предоставлявших армянам определенную автономию, гарантами которой были великие державы.
Но мировая война перечеркнула эти реформы. После сокрушительного поражения турецкой армии под Эрзерумом, которое ей нанесла Россия, вышел приказ об уничтожении внутреннего врага. В ночь с 24 на 25 апреля 1915 г. полиция арестовала в Константинополе армянскую интеллигенцию - адвокатов, работников умственного труда, врачей. Большинство из них были убиты. Это было началом первого большого геноцида в истории ХХ столетия, проходившего на глазах мировой общественности и со стыдливого одобрения немецкого правительства. Франц Верфель (Franz Werfel) увековечил судьбу армянского народа в своем романе 'Сорок дней Мусадага'. Адольф Гитлер, напротив, ссылаясь позднее на турецкую политику уничтожения армян, спросил, кто теперь вообще еще спрашивает об армянах? 'Еврейский вопрос', как выразился он, может быть решен так же, как и армянский.
Но армянский вопрос не был решен. И хотя геноцид армянского народа так же, как и еврейского, стал поводом для Хартии прав человека, принятой ООН, армяне и по сей день добиваются признания того, что было с ними сделано. Франция в эпоху Ширака удовлетворила это желание торжественным заявлением. Немецкий же Бундестаг с многочисленными оглядками на Турцию пока не принял никакого решения, хотя немецкое попустительство геноцида армян объяснялось во многом расистскими мотивами, а не только военной ситуацией.
В честь 89-ой годовщины геноцида многие члены армянской общины в Германии собрались во франкфуртской церкви Святого Павла. Как представительница парламента была приглашена председатель партии 'Союз 90-х / Зеленые', Ангелика Бер (Angelika Beer). Когда-то 'зеленых' считали защитниками преследуемых меньшинств. Но госпожа Бер не осталась даже до конца мероприятия. Она ушла раньше. Лучше бы она вообще не приходила. Ее выступление было жалким: с точки зрения грамматики, оно напоминало уровень Вероны Фельдбуш (Verona Feldbusch), а по содержанию было самодовольно-инфантильным. Она высказала сожаление о судьбе армянских культурных ценностей в Турции и тут же рассказала, что приобрела там старинную армянскую столешницу, которая теперь украшает ее гостиную, как напоминание, естественно. Она говорила о том, что речь идет не о вине. Да, но о чем же? Речь, конечно, идет об исторической вине и ее признании. Диалог - это не улица с односторонним движением, как заявила госпожа Бер, а Турция должна сама найти путь к осознанию.
Армяне терпеливо медлили с аплодисментами, пока госпожа Бер не намекнула, что ей хотелось бы, чтобы Бундестаг высказал свою позицию. Ясно выразился, напротив, историк Вольфганг Бенц (Wolfgang Benz), сказав: если в Германии преступлением является отрицание холокоста, то в Турции отправляют в тюрьму тех, кто не отрицает преступления над человечностью. Отношение к собственной истории достаточно часто носит защитный характер, но оно определяет цивилизационные стандарты. Ведь речь идет, в конце концов, о центральных вопросах международного права, колыбелью которого так любит себя считать Европа. И если расширенная Европа не воспринимает это серьезно, то это войдет в историю как расширенное недоразумение.
