Не было ничего хуже для прибалтийских государств, чем то, когда Запад путал их в ходе антикоммунистической революции с бывшими советскими республиками. Видимо, восстановление своей независимости было 'путешествием из чрева российского кита', как говорил в начале девяностых годов бывший президент Эстонии Леннарт Мери (Lennart Meri). Но возрождение - это не просто прощание и даже не 'освобождение' от России.
Эстония, 'балтийский тигр', подошла к этому радикальным образом, когда таллиннское правительство порвало все связи с Россией и как по учебнику ввело рыночную экономику. Но именно этот показной авангардизм и не может скрыть нанесенную Россией травму. Как и в случае с соседней Финляндии, вступление в ЕС должно продемонстрировать полное неприятие российских претензий на гегемонию. Но, в отличие от финнов, прибалты хотят к тому же доказать, что они являются лидерами по части приобретения европейскости и делают это с тем, чтобы выйти из тени инфильтрированного русизмом Востока.
Латвии в этом плане труднее. Она подвержена попыткам Москвы инструментализировать русское меньшинство и все еще связана с Россией в экономическом плане. При этом играет роль бизнес, связанный с российской нефтью, а также последствия приватизации, на которую наложили отпечаток старые связи с Россией. У Литвы было то же самое, когда дополнительные проблемы создавал транзит в российский эксклав - в Калининградскую область. Полный разрыв с Россией казался здесь иллюзией, к тому же не таким жизненно важным, намного большее значение имело примирение с Польшей по образцу Франции и Германии.
Быстро наступил период ренессанса прежних связей: близость и родство с Севером: со Швецией, Финляндией, Данией - помогли в восстановлении, отдельные отрасли экономики по-скандинавски интегрированы, помогало и немецко-балтийское прошлое Эстонии и Латвии. Однако попытка Эстонии и Латвии быть принятыми и в политическую 'северную семью' с тем, чтобы избавиться от навязанного Западом комплекса неполноценности - 'Омск, Томск, Таллинн', - провалилась, как провалилась и попытка получить где-нибудь в Европе гарантии, которые бы позволили окончательно обеспечить суверенитет трех государств.
Вместо этого для трех республик важным оказалось другое наследие советской оккупации: американская эмиграция. Оттуда вернулись не только многие ученые и политики, двое из которых стали даже президентами. Оттуда пришло также заверение раз и навсегда ответить на 'балтийский вопрос', воспринятое западными европейцами, скорее, с раздражением, чем с облегчением. Поскольку сделали это американцы небескорыстно, Прибалтика как острие Европы, направленное против России, приобрела полезное военно-политическое и геостратегическое значение.
ЕС поэтому был, в конечном счете, для прибалтов только на втором месте, на первом была поддержка со стороны Америки и членство в НАТО. Это объясняет, почему романтичное отношение к ЕС трансформировалось в реализм, а из реализма, в конечном итоге, произошла под давлением завершающего этапа переговоров о вступлении в ЕС трезвость, даже скепсис. От времени балтийского возрождения, от травмы, нанесенной Россией, остается понимание того, что тот, кто приходит на Запад, не должен оказаться в чреве европейского кита.
