На прошлой неделе самое смелое на сегодняшний день расширение Европейского союза воплотилось в реальность: в клуб были официально приняты 10 новых государств-членов. Однако, прежде чем станет ясно, какого рода организация возникнет в результате этого масштабного потрясения, должны пройти не месяцы, а годы. Будет ли это новая 'лоскутная' империя Габсбургов двадцать первого века, хваленая Лига Наций, или союз суверенных государств, функционирующий как единый механизм принятия решений?
Однако уже сейчас очевидно, чем Союз не станет никогда. Теперь, когда в переговорный процесс по выработке установлений и политического курса ЕС вовлечены 25 государств с разными приоритетами, историей и уровнем жизни, он уж точно никогда не превратится в европейское сверхгосударство из мифов, созданных евроскептиками.
Возможно, в 1957 г. некоторые из отцов-основателей Общего рынка и мечтали о едином европейском федеративном государстве. Но сегодняшний ЕС - 'зверь' совсем иной породы - это уникальная и чрезвычайно сложная смесь суверенных государств и единых институтов. Даже задача 'постоянного укрепления союза', сформулированная в учредительном Римском договоре, была без лишнего шума исключена из вводных статей проекта конституционного договора, работа над которым завершается в Брюсселе.
Бывший президент Франции Валери Жискар д'Эстен (Valery Giscard d'Estaing) - председатель Конвента - органа по подготовке нового договора - считает, что создание централизованного федеративного государства было возможно, когда в союз входили всего шесть государств - Франция, Германия, Италия, Нидерланды, Бельгия и Люксембург. От этой мечты пришлось полностью отказаться в 1973 г., когда к ним присоединились Британия, Дания и Ирландия.
'По-моему, абсолютно невозможно создать федеративное государство из 25 или 27 стран - оно будет просто неработоспособно, - заявил он в Лондоне на прошлой неделе. - Слишком много национальной специфики, слишком много языков, слишком велики различия в размерах между самым большим из государств - Германией - и самым маленьким - Мальтой'.
Более того, по проекту конституции верховная власть остается в руках стран-участниц, а не централизованного института вроде Еврокомиссии или Европейского парламента. 'Кому принадлежит власть? Европейскому совету' - отметил г-н Жискар д'Эстэн. Его вывод подтверждается и яростной борьбой Испании и Польши за сохранение принадлежащих им голосов совете, а не мест в Комиссии или парламенте.
'Это всего лишь упорядочение, но оно совершенно необходимо. Это усовершенствование? Да. Изменение системы? Нет. Вся ответственность по-прежнему лежит на межправительственном органе - Совете'. Именно это, по мнению г-на Жискар д'Эстэна, и было целью работы конвента, к немалому разочарованию некоторых его членов, настроенных в более 'федералистском' духе. Сможет ли эта структура обеспечить адекватное управление в рамках ЕС в долгосрочной перспективе - это еще предстоит выяснить. Возможность паралича всего процесса принятия решений настолько реальна, что это побудило Британию объединиться с Францией и Германией в 'клуб трех' для урегулирования важных вопросов еще до того, как они будут представлены на рассмотрение всех 25 стран-участниц.
В идеальном, эффективнее устроенном мире, ЕС несомненно носил бы более 'федеративный' характер в лучшем смысле этого слова. Он не был бы 'сверхгосударством', но ответственность в рамках этого объединения была бы четче разделена между союзными институтами и странами-участницами. Комиссия получила бы более ясные полномочия исполнительного органа. Страны-участницы Европейского совета и Совета министров играли бы роль контрольного законодательного органа, а не 'конкурирующей' исполнительной власти. Кроме того, в рамках подобной системы - более прозрачной, с четким разделением властей - было бы легче осуществлять демократический контроль, как через Европарламент, так и через парламенты стран-участниц.
Но этому не суждено было случиться. Страны-участницы слишком ревностно оберегали свой суверенитет и позаботились о сохранении 'гибридного' характера общеевропейских институтов. Союз с высокой степенью интеграции не пользуется широкой поддержкой народов - особенно населения бывших коммунистических стран, которые лишь недавно завоевали свободу.
Когда г-н Жискар д'Эстэн был назначен на пост главы Конституционного конвента, это встретило неоднозначную реакцию - критики считали его слишком надменным, да и слишком старым, для такой работы. Но он железной рукой управлял процессом, буквально навязывая членам конвента принимать решения - например об учреждении постоянного поста председателя для управления Европейским советом - которые большинство из них не одобряли. Сегодня, однако, он, по его словам, решительно выступает за то, чтобы конституция, подготовка которой закончится в июне - каким бы ни было ее содержание - получила поддержку народов.
'Нельзя строить Европу против воли людей' - отмечает он. Он выступает за проведение референдумов в тех странах, где это предусмотрено существующей процедурой ратификации международных соглашений. Жискар д'Эстэн прав: нельзя строить Европу с 'черного хода', без народной поддержки. Большинство европейских избирателей одобрят конституцию - они понимают, что расширенный ЕС не сможет работать без усовершенствованного набора основополагающих правил.
Но речь идет не только об этом. Избиратели хотят, чтобы ЕС проводил единую внешнюю политику, используя 'мягкое влияние' в качестве альтернативы 'жесткой силе', применяемой Вашингтоном в таких странах, как Ирак. Они хотят, чтобы ЕС стал примером терпимости и либерализма, чтобы, наряду со свободным рынком, там существовали социальные гарантии. Им нужно не европейское 'сверхгосударство', без разбора применяющее свою силу, а союз государств, показывающий на примере своей деятельности, как нужно разрешать конфликты и устанавливать мир. Эта мечта вполне заслуживает воплощения. Придется приложить немало усилий, чтобы убедить в этом всех, но дело того стоит.
